Реклама
Книги по философии
Герберт Спенсер
Опыты научные, политические и философские. Том 1
(страница 19)
Что касается до массы соотношений, включая сюда все непрямые, то мы сходимся с Гексли в отрицании их необходимости и намерены теперь подтвердить свое положение путем дедукции. Начнем с аналогии.
Всякий, кто был на большом железном заводе, видел гигантские ножницы, приводимые в движение машиной и употребляемые для разрезывания железных листов, которые помещаются между полосами ножниц. Положим, что единственные видимые части аппарата и есть эти полосы. Наблюдающий их движение (или, скорее, движение одной полосы, потому что другая обыкновенно неподвижна) заметит, по возрастанию и уменьшению угла и по кривой, описываемой движущимся концом, что должен быть некоторый центр движения - стержень или цапфа (открытая втулка). На соотношение это можно смотреть как на необходимое. Кроме того, он может заключить, что по ту сторону центра движения движущаяся половинка обращена в рычаг, к которому прилагается сила, но так как возможно и иное устройство, то это можно назвать не более как вероятным соотношением. Если б он пошел далее и стал бы разбирать, как было сообщено рычагу качательное движение, он заключил бы весьма правдоподобно, что движение это передается шатуном. И если б ему было известно кое-что из механики, он знал бы, что такое движение можно сообщить с помощью эксцентрика. Но он знал бы также, что оно может быть сообщено и с помощью кулака. Одним словом, он увидел бы, что между ножницами и отдаленными частями аппарата нет одного необходимого соотношения. Возьмем другой случай. Нажимная доска типографского пресса должна двигаться вверх и вниз на расстояние дюйма или около этого; нужно, чтобы она производила наибольшее давление, когда достигнет предела движения вниз. Если кто-нибудь станет рассматривать мастерскую типографских прессов, то увидит полдюжины разных механических устройств, удовлетворяющих той же цели; и сведущий машинист скажет ему, что легко придумать еще столько же. Если, следовательно, нет необходимого соотношения между специальными частями машины, то их должно быть еще менее между частями организма.
С противоположной точки зрения обнаружится та же самая истина. Держась вышеприведенной аналогии, можно заключить, что изменение в одной части организма не требует непременно известного специфического ряда изменений в других частях. Кювье говорит: "Ни одна из этих частей не может быть изменена без изменения других, и, следовательно, каждая взятая отдельно определяет все остальные". Первое из этих предложений можно допустить, но второе, выдаваемое за следствие из него, неверно; оно предполагает, что "все остальные" могут быть изменены только одним способом, между тем как они могут быть изменены различными путями и в различной степени. Чтобы доказать это, мы должны прибегнуть к аналогиям из области механики.
Поставьте кирпич стоймя и толкните его, - вы можете предсказать с точностью, в каком направлении будет он падать и какое займет положение. Если, подняв его, поместите сверху еще один кирпич, вы уже не в состоянии будете точно предвидеть результаты опрокидывания; как бы вы ни старались при повторении опыта сообщать кирпичам то же самое положение, ту же силу и в том же направлении, у вас не будет и двух совершенно сходных случаев. И по мере того, как сочетание усложняется прибавкой новых и несходных частей, результаты какого-нибудь возмущения будут становиться более разнообразными и многочисленными. Подобная истина очень явственно и очень интересно проявляется в паровозах. Что из машин, выстроенных, насколько это возможно, точно по известному образцу, не найдется и двух, действующих совершенно одинаково, - факт, известный всем механикам-инженерам и механикам-кондукторам. Каждая будет иметь свои особенности. Влияния действий и противодействий будут столь различны, что при сходных условиях каждая будет иначе работать; и каждый машинист должен ознакомиться с устройством своей машины, чтобы можно было употреблять ее с наибольшей выгодой. В организмах эта неопределенность механических реакций ясно заметна. Два мальчика, бросающих камни, будут всегда более или менее отличаться положением своего тела так же, как два биллиардных игрока. Общеизвестный факт, что каждая личность имеет характеристическую походку, представляет еще лучший пример. Мерное движение ноги должно, по гипотезе Кювье, действовать на тело однообразно. Но вследствие незначительных отличий строения, которые не противоречат родовому сходству, нет двух личностей, производящих одинаковые движения туловищем или руками- эта особенность людей всегда подмечается их приятелями.
Если мы перейдем к возмущающим силам немеханического свойства, истина эта станет еще более очевидною. Пусть несколько лиц перенесут бурю с дождем; когда один из них не будет чувствовать никакого ощутительного беспокойства, другие будут страдать: кто кашлем, кто катаром, поносом или ревматизмом. Привейте коровью оспу детям одинакового возраста, одинаковым же количеством материи, приложенной к тем же самым частям, и симптомы не будут сходны ни в свойствах, ни в силе, в некоторых случаях разница будет весьма значительна. Количество спирта, усыпившее одного, делает другого необыкновенно бодрым, один становится веселым, другой раздражительным. Опиум производит или дремоту, или бессонницу; то же производит и табак.
Во всех этих случаях - механических или иных - некоторая сила приводится в соприкосновение сперва с одною частью организма и потом с остальными, и, по доктрине Кювье, части эти должны измениться вполне специфическим образом. Мы видим, что этого, однако, не бывает. Первоначальное изменение, происшедшее в какой-нибудь одной части, не находится в необходимом соотношении с переменами, происшедшими в других частях; перемены в этих частях также не имеют необходимого соотношения между собою. Перемена отправления, произведенная возмущающей силой в органе, подверженном прямому ее действию, не влечет за собою определенного ряда функциональных изменений в других органах; но она сопровождается каким-нибудь одним из разнообразных рядов изменений. А очевидное следствие отсюда то, что какое-нибудь изменение строения, происшедшее случайно в одном из органов, не будет сопровождаться некоторым особым рядом изменений строения в других органах, т. е. между формами не будет никакого необходимого соотношения.
Палеонтология, следовательно, должна основываться на эмпирическом методе. Ископаемый вид, который был вынужден изменить свою пищу или свои нравы, не должен был необходимо претерпеть тот особый ряд видоизменений, который обнаруживает, а мог бы при некотором слабом изменении предрасполагающих причин - как климат или широта - претерпеть некоторый другой ряд изменений: это составляет одно из тех определяющих обстоятельств, которые, по человеческому пониманию, называются случайными.
Смеем думать, следовательно, что дедуктивный метод значительно освещает этот назойливый вопрос физиологии; в то же самое время наша аргументация показывает и пределы применимости дедуктивного метода. Мы видим, что наш чрезвычайно общий вопрос может быть удовлетворительно разобран путем дедукции; но заключение, к которому мы пришли, само собою принимает, что более специальные явления организации не могут быть разрабатываемы таким образом.
Кроме того, есть еще другой метод исследования общих физиологических истин, - метод, которому физиология уже обязана одной светлой идеей, но который в настоящее время не признан формально за метод. Мы говорим о сравнении физиологических явлений с явлениями социальными.
Аналогия между индивидуальными организмами и организмом социальным есть одна из тех, которые с древнейших времен обращали на себя внимание наблюдателя. И хотя новейшая наука не сочувствует тем грубым понятиям об этой аналогии, которые выражались иногда со времен греков, однако она все более и более стремится показать, что аналогия существует - и очень замечательная. В то время как становится ясным, что нет такого специального параллелизма между составными частями человека и таковыми же нации, какой принимали прежде, - столь же ясным становится, что общие основания развития и устройства, обнаруживающиеся во всех организованный телах, проявляются и в обществах. Основное свойство обществ и живых существ заключается в том, что они состоят из взаимозависимых частей; и казалось бы, что это свойство заключает в себе общность разных других характеристических свойств. Большая часть людей, знакомых с фактами физиологии и социологии, начинает признавать это соответствие не только вероятным, но и научно истинным. А мы лично твердо держимся мнения, что оно мало-помалу будет приниматься в таких размерах, которые в настоящее время допустили бы весьма немногие.
Если существует подобное соответствие, то ясно, что физиология и социология будут более или менее объяснять одна другую. Каждая по-своему будет облегчать исследование. Отношение причины и следствия, ясно заметное в социальном организме, может привести к отысканию аналогических отношений в индивидуальном организме и объяснить таким образом то, что не могло быть объяснено иначе. Законы возрастания и отправления, открытые специалистом-физиологом, могут дать нам ключ к некоторым социальным изменениям, трудно понимаемым без этого. Обе науки могут обмениваться намеками, указаниями и подтверждениями; если они и не сделают ничего больше, то и это уже немалая помощь. Понятие о "физиологическом разделении труда", которым политическая экономия снабдила уже физиологию, далеко не лишено значения. Есть вероятность, что она доставит и другие.
В подкрепление этому мнению приведем несколько случаев, где была оказана подобного рода помощь. И прежде всего посмотрим, не доставляют ли факты социальной организации поддержки некоторым из доктрин, установленных в предыдущих частях этой статьи.