Filosofa.net

Свидетельствует ли этот пример о необходимости деспотического подчинения разного ради сохранения единого целого? Вовсе нет, считает В. Соловьев. Ведь свобода сердца, как легких и других органов, заключается не в смерти и разложении, а в нормальной деятельности, позволяющей им развиваться и совершенствоваться. Когда нам свободно дышится? Когда наши легкие здоровы, а они здоровы тогда, когда действуют в гармоническом единстве со всеми другими органами. Их не нужно принуждать к гармони­ческой, согласованной деятельности, ибо это согласо­вание заключается в их природе, соответствует внут­ренним потребностям органов.

3. Гармоническая связь органов

Гармоническая связь органов соединяет их в еди­ное целое, и это целое не есть что-то насильственное по отношению к отдельным органам, а условие их свободной деятельности, развития. Закон органичес­кого единства и есть абсолютная истина нашего тела. Условие абсолютности истины — единство, а не про­извольная плюралистическая множественность. Но это единство не насильственное, не деспотическое, оно вырастает из действительной свободы органов. Каждый из них действует так, как необходимо, по­лезно именно для него, но в то же время из этой свободы отдельного вырастает подлинное единство согласования: сердце гонит кровь по всему телу, разнося кислород к другим органам, легкие насыща­ют кровь кислородом, желудок вырабатывает пита­тельные вещества и т. д. И все это живет, движется, развивается только благодаря единой, абсолютной истине организма — общеобязательной для всех ор­ганов тела и вместе с тем свободной.

«Свобода, — заключает В. Соловьев, — есть толь­ко один из видов необходимости»7. Но это не софизм, потому что не всякая необходимость может быть свободной, а только та, которую можно назвать орга­нической.

Но и органическое единство еще не есть идеал свободы. Свободным в полном смысле слова может быть человек, но не его отдельный орган. Однако для того, чтобы быть действительно свободным, человек должен найти высшее единство или абсолютную истину. Свое учение Владимир Соловьев называет философией всеединства.

Однако высшее единство, продолжает философ, мы не находим в природе, вообще в материальном мире. Материальная природа не есть единый орга­низм, в ней господствует вражда отдельных, самосто­ятельных существ и тел. &гот принципиальный, если южно так выразиться, плюрализм материальной природы равносилен для Соловьева эгоизму и злу.

Однако и сама природа рассыпалась бы в прах, просто перестала бы существовать, если бы реально не существовало более высокого, чем вражда и эго­изм, принципа всеединства, который равнозначен для Соловьева Добру. Что же представляет из себя принцип всеединства — абстрактно общее или реаль­но существующее общее (вспомним здесь о средневе­ковом споре номиналистов и реалистов)? Для Соло­вьева, разумеется, реально существующее общее. Но это реально общее не есть платоновская идея — тут русский философ солидарен с Аристотелем, его кри­тикой платоновских идей. Если общее существует реально, то оно должно быть не некоей тенью, а существом. Так, например, единство и абсолютная истина человека есть сам человек, а не некая бесплот­ная абстракция, имя.

Точно так же, если вся природа, весь мир имеют абсолютную истину, всеединство, то оно должно заключаться в некоей высшей, но действительно существующей личности. Это и есть Бог. Разумеется, Бог, при всей его реальности, не может быть материальным телом, иначе он был бы только частью материального мира и подчинялся бы его законам. Бог не материален, но, как абсолютная истина бытия, он более действителен, чем материя. Ибо он образует то, что спасает материю от распада и зла, от энтропии эгоизма: «когда же мировая душа перестает объединять собою всех, — все теряет свою общую связь, и единство мироздания распадается на множество отдельных элементов, всемирный организм превращается в механическую совокупность атомов»8.

Выходит, что именно разум приводит нас к мысли о необходимости Бога, и следовательно, бытие его разумно доказуемо? Нет, Соловьев прекрасно понимает, что это не так. Бог — личность, но трансцендентная, то есть потусторонняя, не имеющая ни атома материи. Поэтому, собственно, мы ничего можем сказать о Боге, не можем о нем судить, выше нашего разумного понимания. Единственным действительным доказательством бытия Бога является не разум, а вера.

Иначе говоря, разумом мы можем понять, природа требует всеединства, абсолютной истины, предполагает это всеединство, но разумом открыть это всеединство мы не в состоянии. Поэтому мы можем только верить в абсолютное единое начало бытия, но раскрыть это начало в самом бытии не можем. Оно для нас запредельно, разумно не пости­гаемо.

Связующим звеном между запредельным и мате­риальным миром является человек. Как единствен­ное материальное существо, которому доступна абсо­лютная истина и свобода, он принадлежит одной своей стороной к запредельному, трансцендентному миру. Вместе с тем он материален, он часть природы. Больше того, природа нуждается в человеке, ибо только он может привнести в природу начало подлин­ной свободы и смысла. Человечество в своем развитии выполняет миссию по преображению природы, оно поднимает ее на ступень абсолютной истины и всее­динства. Эта свобода и истина не могут быть дарованы природе свыше, ибо «это для нее явилось бы только как внешний факт, как что-то роковое и насильст­венное»9.

Ничего в мире и сама природа не может сущест­вовать без свободы и истины. Но первоначально «сво­бодным актом мировой души объединяемый ею мир отпал от Божества и распался сам в себе на множество враждующих элементов; длинным рядом свободных актов все это восставшее множество должно прими­риться с собою и с Богом и возродиться в форме абсолютного организма»10, то есть стать истинной, настоящей, преображенной, а не унылой и прозаичес­кой природой.

Для того чтобы осуществить свою высокую мис­сию, человек не должен ограничиться одной только материальной деятельностью, практикой преобразо­вания природы. Ведь его подлинная задача — со­здание необходимого природе для ее преображения трансцендентного единства. Следовательно, матери­альную практику человечество должно органично совмещать с трансцендентной деятельностью. Социа­лизм, как считает Соловьев, предполагает материаль­ное объединение людей, имеющее вполне материальную цель — достижение равенства и сытости. Этого недостаточно для преображения природы. Необходи­мо такое единство людей, которое связывало бы ма­териальный мир с запредельным. Этот союз свойстве­нен всем религиям мира, но только христианство создает подлинное единство божественного и матери­ального. Сначала это единство выступает в форме Человеко-бога — Христа. Затем человечество осу­ществляет свою миссию и становится Богочеловечеством.

4. Сущность мира.

Сущность мира — всеединство, абсолютная исти­на. Сущность человечества — не эгоистическая раз­дробленность, злоба и вражда, а солидарность: «человеко-бог необходимо есть коллективный и универ­сальный, то есть всечеловечество, или Вселенская церковь. Богочеловек индивидуален, человеко-бог универсален » 11.

История христианства есть история борьбы узко-материальных и высокодуховных начал в самой цер­кви. Западная христианская церковь пыталась вывес­ти человечество из заблуждения посредством насилия и обмана (инквизиция), и потому сама впала в ложь и неверие. Современный западный мир подчинен рационалистическому и материальному началу, в нем практически ничего не осталось от истинного учения Христа. (Вот почему, заметим, кстати, многие на современном Западе рассуждают по принципу: если ты такой умный, то почему такой бедный?) «Восток же, то есть Византия и воспринявшие византийскую культуру народы с Россией во главе, остался в сторо­не»12.

Но Запад развил деятельное начало в человеке, и хотя результаты его развития отрицательны, они, считает русский философ, были необходимы для че­ловечества. «Теперь же сохраненный Востоком боже­ственный элемент христианства может достигнуть своего совершенства в человечестве, ибо ему теперь есть на что воздействовать, есть на чем проявить свою внутреннюю силу, именно благодаря освободившему­ся и развившемуся на Западе началу человеческо­му»13. Будущее человечества, да и всей преображен­ной природы, — в синтезе Запада и Востока, причем, России в этом синтезе суждена далеко не последняя роль.