Filosofa.net

Анри Бергсон был ведущим французским философом нашего века. Он оказал влияние на Уильяма Джемса и Уайтхеда и значительно воз­действо­вал на фран­цузскую мысль. В основном воздействие философии Бергсона было консерва­тивным, оно легко согласовывалось с движе­нием, достиг­шим кульминации в Виши.

Философия Бергсона в отличие от большинства систем прошлого дуа­ли­стич­на. Мир для него разделен на две в корне различные части: с одной сто­роны- жизнь, с другой материя, или вернее, то инертное “что-то”, ко­торое интеллект рассматривает как материю. Вся вселенная есть столкно­вение и конфликт двух противоположных движений: жизни, ко­торая стремится вверх, и материи, кото­рая падает вниз. Жизнь есть единствен­ная великая сила, единственный огромный жизненный порыв, данный единожды, в на­чале мира; встречающий сопротивле­ние мате­рии; борю­щийся чтобы про­биться через материю; постепенно узнаю­щий, как ис­пользовать материю, с помощью организаций; разделенный препят­ствия­ми на которые он натал­кивается, на различные течения, как ветер на углу улицы; частично подав­ляемый материей вследствие тех изменений, кото­рым ма­терия его подверга­ет: все же всегда- сохраняю­щий свою способ­ность к свобод­ной деятель­ности, всегда борющийся, чтобы найти новый выход; всегда ищущий боль­шей свободы движения между враждебными стенками материи.

Эволюцию нельзя объяснить, считая главной причиной прикоснове­ние к окружающей среде. Механизм и телеология страдают одним и тем же недо­стат­ком: оба учения полагают, что в мире нет существенных нов­шеств. Ме­ханизм рассматривает будущее как содержащееся в ог­ромном, и телеология, поскольку она верит, что конец, которого надо достичь, мо­жет быть познан заранее, отри­цает, что результат содержит что- либо су­щественно новое.

В противоположность обоим этим взглядам, хотя и больше со­чувствуя телео­логии, чем механизму, Бергсон утверждает, что эволюция является по­истине творческой, как работа художника. Побуждение к действию, не­опре­деленное желание существует заранее, но когда жела­ние не удовлет­ворено, невозможно знать природу того, что удовлетво­рит это желание. Например, мы можем пред­полагать наличие у лишен­ных зрения живот­ных некоторого смутного желания, чтобы быть осве­домленным об объек­тах до соприкосно­вения с этими объекта­ми. Отсю­да вытекали усилия; ко­торые в конце концов привели к созданию глаз. Зрение удовлетворило это желание, но заранее зрение нельзя было представить. На этом основании эволюцию нельзя пред­сказать, и де­терминизм не может слу­жить сред­ством опровержения защит­ников сво­боды воли.

Этот общий контур наполняется описанием действительного разви­тия жизни на Земле. Сначала поток разделяется на животных и расте­ния; расте­ния предназ­начены чтобы откладывать энергию в резервуар, живот­ные- чтобы использовать энергию для внезапных и быстрых движений. Но позже среди животных появ­ляется новое разветвление: более или ме­нее раздели­лись интеллект и инстинкт. Они никогда пол­ностью не бы­вают друг без друга, но в основном интеллект есть несчастье человека, тогда как инстинкт в своем лучшем проявлении виден у му­равьев, пчел и у Бергсона. Различие между интеллектом и инстинк­том является основным в философии Бергсона.

Инстинкт в своем лучшем проявлении называется интуицией. Интел­лект раз­деляющий вещи, согласно Бергсону- это род сна: он не активен как должна быть вся наша жизнь, но чисто созерцателен. Когда мы спим, гово­рит Бергсон, то наше “я” рассеяно, наше прошлое разбито на куски; вещи которые в действи­тельности взаимопроникают друг в друга, кажутся от­дельными твердыми тела­ми.

Как интеллект связан с пространством, так инстинкт или интуиция свя­за­ны с временем. Одной из наиболее примечательных черт филосо­фии Бергсо­на являет­ся то, что в отличие от большинства мыслителей он рас­сматривает время и про­странство как глубоко различные вещи. Простран­ство характе­ристика материи- возникает при рассечении по­тока; оно в действительности иллюзорно, полезно в некоторой степени на практике, но чрезвычайно вво­дит в заблуждение в теории. Время, наоборот, есть существенная характери­стика жизни или разума. Но время, о котором го­ворится не математическое время, не однородное собрание взаимно внешних моментов. Математиче­ское время согласно Бергсону, есть в са­мом деле форма пространства; время, являющееся сущностью жизни, он назы­вает длительностью. Понятие длительности- одно из основных в его философии, оно появляется уже в са­мой ранней его книге “Время и сво­бода воли”.

“Вопросы, касающиеся субъекта и объекта, их различия и их единства должны ставится скорее как функция времени, нежели как функция про­странства”. В длительности, в которой мы рассматриваем наши действия, име­ются разделенные элементы, но в длительности, в которой мы факти­че­ски дей­ствуем, наши состояния растворяются в друг друге. Длитель­ность есть тот са­мый материал действительности, который находится в вечном становлении, ни­когда не являясь чем- то законченным.

Прежде всего, длительность обнаруживает себя в памяти, так как именно в памяти прошлое продолжает существовать в настоящем. Та­ким образом, теория памяти приобретает большое значение в филосо­фии Бергсона.

Бергсон говорит, что понятием “память” обычно объединяют две ради­кально отличные вещи, этому различию Бергсон уделяет особое внима­ние. “Прошлое переживает себя,- пишет он,- в двух различных формах: во- пер­вых, в виде дви­гательных механизмов, во- вторых, в виде незави­симых вос­поминаний”. Напри­мер, о человеке говорят, что он помнит сти­хотворение, если может повторить его наизусть, то есть, если он приобрел некоторую привычку или механизм, по­зволяющие ему повторить ранее проделанное действие. Но он мог бы, по край­ней мере теоретически, быть способным по­вторить стихотворение, и не помня тех предыдущих слу­чаев, когда он читал его раньше. Таким об­разом этот вид памяти не вклю­чает осознания про­шедших событий. Второй вид, который только один и заслуживает назва­ния “памяти”, представлен воспоминаниями, тех от­дельных случаев, когда человек читал стихотворение, причем каждый случай не похож на другие случаи и связан с определенной датой. Это не вопрос при­вычки так как каж­дое событие происходило только однажды и произвело впе­чатление сразу. Предполагается, что каким- то образом все, что когда- нибудь с нами случалось, помниться, но, как правило, доходит до сознания только то, что полезно. Кажущиеся провалы в памяти, как доказывает Бергсон, являются в дей­ствительности провалами не психиат­рической памяти, а моторного ме­ханизма, вводящего память в действие. Этот взгляд подтверждается рас­смотрением фи­зиологии мозга и явления­ми потери памяти, из которых, как утверждает Бергсон, следует, что ис­тинная память не является функцией мозга.

“Память” в принципе должна быть силой, абсолютно независимой от ма­терии. И если дух есть реальность, то именно здесь в явлении па­мяти, мы можем экспе­риментально войти с ним в соприкосновение”.

Чистая память для Бергсона противоположна чистому восприятию, по отно­шению к которому он занимает ультрареалистическую пози­цию. Чис­тое вос­приятие образуется побуждающим действием, его дей­ствитель­ность лежит в его активности. Именно таким путем мозг ока­зывается свя­занным с восприятием, так как он не является инструмен­том действия. Можно заклю­чить, что если бы не мозг, мы могли бы воспринимать все, но на самом деле мы воспринимаем только то, что нас интересует.

Теперь возвратимся к инстинкту или интуиции которые противопо­став­ляются интеллекту. Бергсон хочет заставить интеллект обратиться на самого себя, и пробудить потенциальные возможности интуиции, которые в нем все еще дрем­лют. Отношение инстинкта к интеллекту сравнивается с отношени­ем зрения к осязанию.

Существенная особенность интуиции состоит в том, что она не раз­де­ляет мир на отдельные вещи, как это делает интеллект. Интуиция ох­ваты­вает многообра­зие, но это многообразие взаимопроникающих процессов, а не пространственно внешних тел. На самом деле вещей не существует. Такой взгляд на мир кажется интеллекту трудным и неесте­ственным, прост и есте­ственен для интуиции. Па­мять не дает примеров того, что имеется в виду, в памяти прошлое продолжает жить в настоя­щем и прони­зывает его. Ни будь разума мир был бы вечно уми­рающим и снова рож­дающимся, у прошлого не было бы реальности, и поэтому не было бы прошлого. Именно память, со своим желанием все соотно­сить, де­лает прошедшее и будущее реальным, и тем самым создает ис­тинную длитель­ность и время. Только интуиция мо­жет постичь это смешение прошлого и буду­щего; для интеллекта они оста­ются внешни­ми.