Filosofa.net

Вслед за Бернштейном и итальянским анархистом С. Мерлино Сорель отка­зывался видеть в экономике главную детерминанту истории и выдвигал на первое место мораль и идеологию. Правда, среди защищавшихся им моральных ценностей Главной у него всегда оставался труд, а производитель, человек труда, оказывался высшим типом человека. Однако возникновение, развитие, сохранение цивилизации труда не явились, по его мнению, результатом объективного прогресса производства, как это представлялось Марксу; в их основе, по мнению Сореля, лежали соответствующие моральные и волевые усилия.

Ревизионисты отвергали и экономический детерминизм, и претензии Маркса на создание научной политической экономии. Сорель вторил в этом Бернштейну, обосновывая свои взгляды главным образом тем, что марксова политическая экономия основана на упрощениях, на незаконном сведении к некоему усред­ненному типу качественно разных видов труда.

С его точки зрения, капитализму угрожал моральный декаданс, спасение от которого несла, как считал Сорель, революция производителей. Идеи Маркса об экономической крахе капитализма, утверждал он, хотя и не соответствуют действительности, но нужны для “революционного воспитания пролетариата” и представляют собой “элементы революционного мифа”. Посредством такого странного, на первый взгляд, поворота мысли Сорель спасал от забвения марксистские догмы.

Этот поворот мысли стал возможен прежде всего в силу того, что Сорель к тому времени уже отошел от идеи “научного социализма”, а кризис социалистической мысли конца прошлого века, который многие связывали с крахом социализма вообще, относил исключительно на счет “научного социализма”. Еще недавно он с увлечением говорил о научности марксизма, теперь же был убежден в невозможности синтеза науки и социализма. Во-первых, потому что наука не должна зависеть от политической ангажированности исследователя. Во-вторых, потому что научное обоснование социализма просто невозможно: социализм не вывод из научной доктрины, а позиция, продиктованная выбором. Нельзя, считал он, принимать всерьез то, что Энгельс писал о научности социализма: “Энгельс очень мало читал современных философов; он имел только общие и довольно смутные представления относительно новейших работ современной науки, не нужно придавать большое значение формулам, которые он употребляет. Выра­жение “научный социализм” потворствовало ходячим идеям о всемогуществе науки, и оно имело успех”. Марксистский социализм теперь казался Сорелю близким скорее утопизму, чем научности, и он объяснял это “интеллектуалистскими интенциями” марксизма. Интеллектуализм, пренебрегающий эмоцио­нальными основами жизни, ведет к утопии,— таково убеждение Сореля отныне и до конца дней. Стремление марксистов обнаружить связанную с экономией “логику” истории, представить социализм как полную победу разума и свободы ведет, по мнению Сореля, к утопиям.

Не в разуме и не в науке искал теперь Сорель обоснование социалистическому проекту, а в чувстве необходимости морального обновления мира. Пока еще он не дал полной и развернутой картины морального декаданса общества, но направленность его моральной позиции была ясна. Он полагал, что новую мораль обществу несет социализм, а главными ёе ценностями являются труд, справедливость, свобода и солидарность производителей; формируется же новая мораль в рабочих организациях: в профсоюзах, кооперативах, обществах взаимопомощи. Социальные институты, считал Сорель, надо оценивать прежде всего с точки зрения морали: все, что ведет к уменьшению духа ответственности, достоинства производителя, его инициативы — должно быть осуждено социали­стами. Главное место в сорелевской моральной позиции отводилось роли производителя, и этим она отличалась от гуманистических притязаний ревизионистов типа Бернштейна, для которого высшие моральные ценности заключались в кантовском требовании относиться к человеку всегда как к цели, а не средству. Сорель утверждал, что это приведет к моральной деградации, гуманитаристской филантропии, ибо, полагал он, не человек вообще, а производитель должен быть в центре внимания моралиста.

Завершающим звеном в новом понимании социализма Сорелем в конце 90-х годов была идея о необходимости социалистической мифологии. Многие рево­люционные тезисы Маркса, по его мнению, выглядят ошибочными, если искать в них соответствие с действительностью, но они тем не менее важны в целях революционной пропаганды. В предисловии 1898 г. к французскому изданию работы Мерлино Сорель писал: “Одно дело строить социальную науку, другое дело — формировать сознание”. У Маркса, утверждал он, многие положения не превышают ценности “артистического образа, предназначенного внушить нам некую идею”. Когда в “Капитале” Маркс ведет речь о нищете и эксплуатации рабочих, его нетрудно уличить в неправоте, но ценность этих отрывков, по мнению Сореля, не познавательная, они содержат “социальную поэзию”, необ­ходимую для революционного воспитания. Ошибка учеников Маркса в том, что они искали у него истину, а не “революционные мифы”. Так возникала эта, ни на что не похожая концепция социализма, делавшая ставку на воображение и мифы в противовес разуму и истине.

Идеолог революционного синдикализма.

Очень важный этап в эволюции Сореля связан с делом Дрейфуса в 1896— 1906 гг. К этому времени Сорель был убежденным социалистом-демократом и радовался тому, что социализм во Франции и Италии утратил сектантский характер, став целью политических партий, ведущих борьбу за реформы в рамках демократии. Он полагал тогда, что социализм и демократию разделяют только экономические проблемы, тогда как “спиритуальные” цели (свобода, независимость человека и т.д.) у них общие. Наблюдение за делом Дрейфуса породило у него отрицательное отношение к демократии и парламентаризму.

Если говорить о сути идеологической и политической борьбы, которая раз­горелась во Франции по поводу дела Дрейфуса — капитана французского гене­рального штаба, ложно обвиненного в шпионаже в пользу Германии,— то в ней столкнулись две силы: демократы-антиклерикалы, с одной стороны, и национа­листы вкупе с клерикальной партией — с другой. В защиту Дрейфуса выступали поначалу лишь интеллектуалы, создавшие “Лигу прав человека и гражданина”, доказывавшие невиновность Дрейфуса, ставшего жертвой сфабрикованных об­винений, В оппозиции к ним находилась “Лига французской родины”, состоявшая из литераторов. В деле Дрейфуса они видели одну из попыток евреев с помощью Германии разрушить Францию. На первом этапе борьбы правительство и парламент были индифферентны, полити­ческие партии из страха потерять избирателей, в массе зараженных антисеми­тизмом, держались в стороне. Это относилось и к социалистам: гедисты в силу своей классовой узости, бланкисты из-за электоральных интересов не участвовали в борьбе. После 1899 г. политическая база дрейфусизма стала широкой: здесь сыграло свою роль правительство Вальдека — Руссо. В парламенте образовалась группа в поддержку дрейфусаров, и в 1906 г. дрейфусары одержали победу на всеобщих выборах. Этот мощный второй этап борьбы и получил, собственно, название “дрейфусеновской революции”.

Сорель сначала активно выступал на стороне дрейфусаров, желая защитить принципы либерализма, попранные властью права человека. Он также не мог смириться с тем давлением, которое оказывали националистически настроенные массы (охлократия) на судебные органы. Тут сказалась его старая ненависть к “плебисцитарной демократии”. Он считал, что национализм полностью инстин­ктивен, что у охваченных национализмом масс нет ни юридической, ни моральной традиции.

В 1906 г. на парламентских выборах победили дрейфусары. И хотя они реабилитировали Дрейфуса, их победа разочаровала Сореля, так как, с его точки зрения, не произошло морального возрождения страны, победители включались в погоню за парламентскими местами, вновь установилось царство посредствен­ности, но уже под лозунгом антиклерикализма. В работе “Дрейфусеновская революция” (1909 г.) Сорель утверждал, что обе боровшиеся стороны — это “демагоги”, олицетворявшие моральный декаданс, дух “цезаризма”, противоре­чащий всякой подлинно общественной власти. Хотя он и признавал значительность политических результатов дела Дрейфуса, его оценка их была отрицательной. Он писал о нарушениях законности в процессе реабилитации Дрейфуса, о нажиме правительства Вальдека — Руссо на судебные власти, о политических хитростях, лавировании, коррупции в этом правительстве. Он даже утверждал, что дрей­фусары не отстаивали право и свободу, а напротив, нарушали закон — единст­венную гарантию свободы.