Filosofa.net

Власть не присваивается, подобно товару, отдельными индивидами или классами. И в то же время никто не отчужден от власти. Она циркулирует через цепные и сетевые сплетения социальных связей. Фуко обращает наше внимание на капиллярные, постоянно реконструирующиеся формы микровласти, возникающие из локальных, специфических условий жизни. Он не отвергает возможности функционирования власти и в пирамидальных формах, при осуществлении властных воздействий сверху. Но любая властная стратегия, по его убеждению, есть отношение взаимодействия, невозможное без автономного движения снизу. Формой же её реализации становятся самые разные пространства и тела (в том числе, физические тела людей, как в случае социального контроля за внешностью)

Как при таком понимании выглядят социальные классы? По мнению Фуко, не существует никакой предзаданной структурной решетки, как нет каких-то глобальных стратегий классового господства, навязываемых прочим (угнетённым) классам. Классы оформляются как результат локальных программ и стратегий, реализуемых в сетях повседневных взаимодействий.

«Господствующий класс – не просто абстракция, но и не предзаданная общность. Чтобы стать господствующим классом, чтобы это господство воспроизводилось, класс должен выступить результатом набора заранее продуманных тактик, осуществляемых в русле больших стратегий по утверждению этого господства. Однако, между стратегией, которая фиксирует, воспроизводит, мультиплицирует и акцентирует существующие силовые отношения, и классом, обнаруживающим себя в правящей позиции, находятся взаимные отношения производства».

Фуко охотно употребляет слова типа «война», «борьба», «поле битвы». Но классовая борьба обретает у него особое содержание. Она, собственно, ведется вне классов, не как большая битва, но как множество мелких схваток, порожденных местными условиями труда и жизни. По существу это борьба всех против всех. По его словам: «Нет непосредственно данных субъектов борьбы (с одной стороны – пролетариат, с другой – буржуазия). Кто против кого борется? Мы все боремся друг с другом». Причем появление гоббсовского Левиафана – этого примирителя-узурпатора – не предполагается.

Чем определяется положение интеллектуала в этой борьбе? Его классовым положением, но также специфическими условиями труда и жизни и наличествующим в данном сообществе режимом производства знания. Основная же роль интеллектуала – в постоянном изучении поля сражения в доступном ему секторе этого поля.

Класс и хабитус (Пьер Бурдье) П.Бурдье, один из учеников М.Фуко, также порывает с экономизмом. Он определяет класс как совокупность агентов со сходной позицией в социальном пространстве. Само же социальное пространство образуется, по его мнению, целым рядом силовых полей – политическим, экономическим, социальным, культурным и символическим. Замечается, что экономическое поле всегда стремится навязать свою структуру другим полям. Но последние все же сохраняют свою относительную автономию.

В противовес марксистам, Бурдье не считает возникающие в социальном пространстве группы «реальными классами». По его словам, это лишь «возможные классы». Вероятность же мобилизации класса, превращения его в «класс-для-себя» зависит от дистанции между агентами в социальном пространстве и способов восприятия этого пространства. Последние, в свою очередь, являются продуктом социальных институтов и предшествующей символической борьбы.

Борьба за формирование здравого смысла ведется непрерывно. Успех в этой борьбе дает, по выражению Бурдье, чудовищную, почти магическую власть именовать и стратифицировать группы. Восприятие, таким образом, есть не простое отражение объективных условий, но конструктивный акт по выработке чувства социальных границ.

Любое социальное деление, таким образом, есть продукт длительной работы по коллективной идентификации. И ученый, желающий объективировать оценки, даваемые самоклассифицирующимися агентами, должен каждый раз реконструировать работу истории, в ходе которой складывается данное деление.

Власть группы, особенно в политическом поле, часто учреждается через процесс делегирования её официальным представителям. В результате группа начинает определяться через того, кто говорит от её имени. Так происходит объективное объединение класса как «воли и представления», или «класса на бумаге» – как возможной группы, которая часто выдается марксистскими теоретиками за реально мобилизованную группу.

Пожалуй, наиболее интересным элементом позиции Бурдье является вводимое им понятие хабитуса – системы присущих индивиду диспозиций мышления и действия, результирующей его знаний и опыта. Хабитус как матрица восприятий и классифицирующих практик выдвигается как важнейший опосредующий элемент в формировании любой коллективной идентификации. Хабитус – это «инкорпорированный класс». Но он не простой результат структурации классовых условий, а также и активное структурирующее начало.

Хабитус оказывает воздействие на политические мнения и поведение данных классов, а также на образующиеся в рамках этих классов стили жизни и способы потребления. По мнению Бурдье, деятельностным практикам, из которых складывается стиль жизни, предшествует совокупность вкусов – схем приятия и восприятия. А вкусы, в свою очередь, базируются на хабитусе, на который влияют прежде всего такие факторы как социальное происхождение и образование. Одна из характерных логических цепей представлена Бурдье в следующем виде:

объективные условия существования Þ хабитус Þ вкусы Þ практики Þ стиль жизни

Вдоль подобных цепей оформляются различия между классами – в восприятии литературы и искусства (особенно, музыкального), потребительских привычках, спортивных занятиях. Так, что касается искусства, люди из рабочего класса более склонны к этическому восприятию образов, склонны приписывать искусству выполнение социальных функций. Их вкусы формируются в большей мере потребностями в соучастии. В то время как для интеллектуалов более характерно эстетическое восприятие чистых форм искусства. Последнее для них, напротив, становится формой отрицания социального мира. Бурдье пытается сравнивать классовые позиции и стили жизни и придавать им пространственное изображение.

Итак, класс и хабитус в понимании Бурдье превращаются в ключевые понятия социальной структуры. Причем, между классовой позицией, вписанной в структуру должностей, и наклонностями, вписанными в хабитус, могут возникать несоответствия и острые противоречия, в которых проявляются зоны неустойчивости социальной структуры. Изобилуют такими примерами революционные и постреволюционные ситуации.

В поисках социальных акторов (Ален Турен) Подобно своим коллегам, А.Турен исходит из того, что в новом обществе (он его называет «программируемым») «экономические решения и экономическая борьба более не обладают ни автономией, ни центральным местом, как это было в предшествующем обществе».

Конфликтность по-прежнему лежит в основе всех социальных отношений, каковые суть отношения власти. Но власть определяется не как обладание, а как господство, способность контролировать «области неопределенности». С дисперсией власти конфликты становятся более многомерными. Трудящиеся участвуют в них уже не только как работники, но как потребители, жители определенных районов и территорий.

Вместе с конфликтностью сохраняется и классовый характер общества. Однако, Турен достаточно жестко отделяет классовый анализ от проблематики социальной структуры.

«Мы наблюдаем исчезновение классов как социальных «существ», как реальных социальных и культурных слоев, – заявляет Турен, – и соответственно, возрастает значение классовых отношений как аналитического принципа, приемлемого для раскрытия социальных конфликтов . Говорить о социальных классах – значит, скорее указывать на классовые проблемы, нежели определять какие-то группы».

Основные формы господства в пост-индустриальном (программируемом) обществе базируются в первую очередь на знаниях и образовании. А технократия превращается в новый господствующий класс.