Реклама
Книги по философии
Хосе Ортега-и-Гассет
Что такое философия
(страница 33)
Первый свойством этой исходной реальности, которую мы зовем "нашей жизнью", является ее существование самой по себе, стремление отдать себе отчет, прозрачность для самой себя. Только поэтому несомненна и она и то, что образует часть ее, - и только потому, что лишь она несомненна, она и есть исходная реальность.
"Оказываться", "отдавать себе отчет", "быть прозрачным" - это первая категория, конституирующая жизнь. Некоторые из вас не знают, что значит категория. Не смущайтесь. Категория - простейшая вещь в философской науке. Пусть вас не смущает, что вы не знаете простейшей вещи. Ведь мы не внаем простейших вещей, которыми битком набит ближний. Никогда не стыдно не знать чего-либо - вворотив, это естественно. Стыдно не хотеть узнать, отказываться выяснить что-то, когда предоставляется случай. Но от этого никогда не отказывается незнающий, а, наоборот, тот, кто полагает, что знает. Вот это стыдно: полагать, что знаешь. Тот, кто полагает, что знает что-либо, но на самом деле не знает, своим предполагаемым знанием закрывает путь в своем разуме, по которому могла бы проникнуть подлинная истина. Грубое понятие, имеющееся у него, высокомерное или неотесанное, действует подобно сторожу-термиту в термитниках - жилищах насекомых, напоминающих муравьев, - сторожу с огромной, глянцевой, твердой головой, который при надобности затыкает ею входное отверстие, закупоривая лаз собственным лбом, чтобы никто не мог войти. Подобным же образом тот, кто полагает, что знает, закрывает собственным ложным понятием, своей головой то отверстие в разуме, сквозь которое проникло бы действительное знание. Тот, кто ведет в Испании и за ее пределами интеллектуальную жизнь, непроизвольно сравнивает ее особенности, и сравнение наставляет убедиться в том, что закрытость разума - постоянное и характерное свойство испанцев. И не случайно, если испанец в интеллектуальном отношении мало проницаем, то это потому, что он также закрыт в областях души гораздо крепче, чем в области разума. Но что даже тяжелее, чем эта малая проницаемость испанца, так это недостаточная проницаемость души испанки. Я произнес жестокие слова - но не второпях и не наугад. Этим я объявляю дискуссию на тему образа жизни испанской женщины, дискуссию, которая начнется, как только будут сказаны эти слова. Это будет дискуссия, лишенная лести и очень болезненная для меня. Я никогда не был похож на распространенный персонаж, о котором постоянно говорят, что он верит в обязанности того-или другого. Я за всю свою жизнь редко верил в обязанности. Я прожил ее и продолжаю жить под воздействием иллюзий, а не обязанностей. Более того: этика, курс которой я, возможно, изложу вам, отличается от всех традиционных тем, что основной идеей в ней считается не мораль, а иллюзия. Долг - вещь важная, во вторичная - это замена, Ersatz иллюзии. Ясно, что мы делаем хотя бы по обязанности то, чего не можем заставить себя делать ради иллюзии. Стало быть, эта кампания по теме "испанская женщина" достаточно сурова, чтобы быть иллюзией; напротив, она будет жертвоприношением; и я думал, что должен вести ее в течение долгих, долгих лет. Я полагаю, что из всех вещей, которые в нашей испанской жизни требуют радикальной перемены, возможно, ни одна так не нуждается в ней, как душа женщины. И для того, кто полагает, как и я, что женщина оказывает сказочное - большее, чем предполагают и чем подозревают, - и постоянное, неотразимое и тонкое влияние на историю, очевидно, что немало больших и постоянных дефектов испанского бытия, происхождение которых ищут в самых непонятных причинах, идут просто от недостаточной женственности испанок. Такие высказывания - неблагодарный и опасный труд, и я чувствую, что обязан взять его на себя, даже предвидя довольно неприятные последствия этого решения. Как видите, и в этом пункте я в корне расхожусь с официальным мнением. Я не очень вежлив, но с вежливостью надо кончать, преодолеть ее, так же, как новое время и идеализм, создававшие для нее атмосферу - нужно, чтобы восхищение обратилось на женщин более энергичных, сложных, пламенных. Сейчас ничто не покажется более неуместным, чем изысканный поклон, с которым доблестный кавалер 1890-х годов приближался к даме, чтобы сказать ей галантную фразу, витиеватую, как стружка. Девушки уже отвыкли от подобного обхождения, и такой жест, который тридцать лет назад казался воплощением мужественности, сегодня расценили бы как женственный.
Но вернемся к нашему случаю - что такое категории. Речь шла о том, что некоторые из вас не имеют и не имели ясного представления о том, что такое категория. Это не имеет значения, поскольку понятие категории одно ив самых простых в мире. Конь и звезда различны во многих элементах, в большинстве своих компонентов. Но насколько бы сильно они ни разнились, у них есть нечто общее: о том и о другом мы говорим, что это вещи-тела. Действительно, конь и звезда представляют собой нечто реальное и, кроме того, занимают пространство, существуют во времени, подвержены таким изменениям, как движение, и, в свою очередь, производят изменения в Других вещах при столкновении с ними, обладают каждый своим цветом, формой, плотностью - другими словами, качествами. Таким образом, за их бесчисленными различиями мы обнаруживаем, что они совпадают в минимуме элементов и свойств: быть реальными, занимать пространство и длиться во времени, обладать качествами, подвергаться воздействию и воздействовать. Подобно им все, что стремится быть вещью-телом, неизбежно будет обладать этой минимальной суммой свойств, или особенностей, этой сущностнои основой телесного существа. Вот это и есть аристотелевские категории. Свойства, которые любое реальное бытие, будучи таковым, несет в себе и непременно обладает ими - прежде и отдельно от остальных различающихся элементов.
Насколько бы наша реальность, "жизнь" ни отличалась от античной космической реальности, она будет составлена суммой категорий, или компонентов, одновременно необходимых, оригинальных, нераздельных меж собой. Эти категории "нашей жизни" мы ищем. Наша жизнь, стало быть жизнь каждого, отлична от моей и твоей, но обе - "моя жизнь", и в обеих ряд общих ингредиентов - категории "моей жизни". Однако в этом отношении имеется коренное различие между "моей жизнью" и реальностью "бытия", используемой философией. "Бытие" - это нечто общее, что само по себе не претендует на индивидуальные черты. Аристотелевские категории - это категории бытия вообще. Но "моя жизнь" в приложении к моему случаю или случаю каждого из вас, это идея, которая, разумеется, предполагает индивидуальность, из чего следует, что мы обнаружили редчайшую идею, "общую" в то же время "индивидуальную". Логике до сих пор не было известно понятие, казалось бы столь противоречивое. Сам Гегель, который хотел найти нечто подобное, не достиг этого: его "универсальная конкретность" в конечном итоге универсальна, но не истинно, изначально конкретна, не индивидуальна. Но сейчас мы не можем даже пытаться вникнуть в эту тему. Пройдем мимо, не затронув ее.
Оказывается, "отдавать себе отчет", "быть прозрачным" - это первая категория нашей жизни, в еще раз прошу не забывать, что здесь "сам себе" - это не только субъект, но также и мир. Я отдаю себе отчет о себе в море, о себе к о мире - это и есть "жить".
Но это "оказываться" означает, разумеется, оказываться занятым чем-нибудь в мире. Я состою на моих занятий тем, что имеется в мире, а мир состоят ив того, что меня занимает, и только. Заниматься - значит делать то или другое, - например, мыслить. Мыслить - значит создавать, например, истины, создавать философию. Заниматься - значит создавать философию, или делать революцию, или свертывать сигарету, или дознаться или творить эпоху. Это то, что в моей жизни есть я. Что касается вещей - каковы они? Что существует в той изначальной перспективе и первичном способе бытия, при котором они живут для меня? Меня - совершающего действия - думающего, бегущего, двигающегося или ожидающего. И что такое сделано? Любопытно! Сделанное - это тоже моя жизнь. Когда я занимаюсь тем, что жду, явление - это ожидание, когда я сворачиваю сигарету - явление не именно сигарета, а мое свертывание ее, сигарета сама по себе, вне моей деятельности, не обладает первичным бытием - это заблуждение античности. Первичное бытие - это то, что я делаю руками, начиная свертывать ее, и когда я заканчиваю это действие, она перестанет быть предметом свертывания, становится Другим предметом - который следует зажечь и потом -курить. Ее истинное бытие заводится к тому, что она представляет собой как предмет моих занятии. Она не сама по себе - продолжающая существовать, помимо моей жизни, моих действий по отношению к ней. Ее бытие функционально, ее функция в моей жизни такова: это бытие для - для того, чтобы я делал с ней то или другое. Тем не менее, подобно традиционной философии" я говорю о бытии вещей как о том, чем ни обладают сами по себе, и помимо того, как я манипулирую ими или они служат мне в жизни - я употребляю понятие "бытие" в устоявшемся смысле; а из этого действительно следует, что, когда я перед какой-либо вещью абстрагируюсь от ее первичного бытия, т. е. ее бытия служебного, обиходного и испытанного, и обнаруживаю, что вещь не исчезает, когда я не занимаюсь ей, а остается где-то вне моей жизни, возможно в ожидании, что в другой раз сможет мне зачем-то пригодиться. Прекрасно; но тогда это бытие в себе, а не для моей жизни возникает вследствие того, что я абстрагирую его от моей жизни, и абстрагирование тоже дело- и занятие - занятие, состоящее в том, чтобы не жить существованием этой и другой вещи, в том, чтобы полагать ее отдельно от меня. Стало быть, это бытие вещей для себя, их космическое и продолжающее существовать бытие тоже является бытием для меня, это то, чем они являются, когда я перестаю жить ими, когда а делаю вид, что не живу ими. Эта изображаемая ситуация, которую я бы не назвал ни неистинной, ни ложной, а лишь виртуальной, в которой предполагается, что я не существую и, стало быть, не вижу вещи как существующие для меня и спрашиваю себя, каковы они будут тогда, - эта ситуация виртуального пребывания вне себя, или не жизни, представляет собой ситуацию теоретическую. Знаете ли вы, что, признавая правоту-Фихте и продолжая теоретизировать, философствовать, значит собственно говоря, не жить - именно потому что это форма жизни - теоретическая жизнь, созерцательная жизнь. Теория и ее крайняя форма - философия - это исследование того, как жизнь может выйти за пределы самой себя, не заниматься собой, не интересоваться вещами. Но не интересоваться вещами - это не пассивное состояние, это форма проявления интереса: т. е. интересоваться вещью, отсекая нити жизненного интереса, которые связывают ее со мной, спасая ее от погружения в мою жизнь, оставляя ее одну, в чистой отсылке к самой себе, ища в ней ее саму. Ведь не интересоваться вещами - это интересоваться самостью каждой вещи, наделять ее независимостью, существованием, можно сказать, индивидуальностью - начать смотреть на нее, исходя из нее самой, а не из меня. Созерцание - это попытка перевоплощения. Но это - поиск в чем-то того, что в деле содержится абсолютно своего собственного и отсекание всякого моего пристрастного интереса к нему, отказ от его употребления, не желание, чтобы оно мне служило, а мое незаинтересованное служение ему, чтобы оно видело себя, обнаружило себя и оказалось самим собой и для себя - это, это... не любовь ли .это? Значит, созерцание в своих истоках - это акт любви, если предположить, что любить в отличие от желать - это попытка жить, исходя из другого, ради него выходя за пределы себя. Древний божественный Платон, которого мы отрицаем, продолжает щедро жить в нашем отрицании, наполняя его, вдохновляя его, придавая ему аромат. Так, мы обнаруживаем в совершенно новой, другой форме его идею об эротическом происхождении познания.
