Реклама
Книги по философии
Герберт Спенсер
Опыты научные, политические и философские. Том 2
(страница 33)
Эта привычка признавать во всем закон, привычка, отличающая современных мыслителей от мыслителей древних, не замедлит распространиться среди людей вообще. Исполнение предсказаний, какие можно делать при каждом новом открытии, и все возрастающая власть, приобретаемая над силами природы, доказывают всем непосвященным ценность научных обобщений и заключающихся в них знаний. Образование, расширяясь, распространяет постоянно в массах это знание законов, которое прежде было достоянием лишь небольшого числа людей; и по мере того, как возрастает распространение знаний, убеждения ученых становятся убеждениями всего человеческого рода.
Заключение, что закон всеобщ, станет непреодолимой очевидностью, когда будет понято, что сам прогресс в открытии законов подчинен закону, и когда вследствие этого будет также понятно, почему определенные группы явлений были уже отнесены к своим законам, тогда как другие группы еще не были; когда увидят, что порядок, в котором познаются законы, должен зависеть от постоянства явлений, происходящих перед нами, и от более или менее сильного впечатления, какое они производят на наши чувства и на наше сознание; когда увидят, что действительно явления самые общие, самые важные, самые замечательные, самые конкретные и самые простые - суть те, законы которых познаются прежде всего, потому что они чаще и яснее представляются наблюдению, - то из этого можно вывести то заключение, что и долго спустя после того, как главная масса явлений будет соподчинена законам, всегда еще останутся явления, закон которых не будет известен, потому что явления эти редки, или малозамечательны, или маловажны, или сложны, или абстрактны. Таким образом будет найдено решение одного затруднения, иногда возникающего. Когда спросят, почему всеобщность закона еще не вполне установилась, то можно будет ответить, что явления, относительно которых эта всеобщность еще не признана, суть именно те явления, которые могут подойти под закономерность после всех. Состояние вещей, возвращение которых мы можем предсказать, есть именно то состояние вещей, какое мы видим существующим ныне. Если одновременные или последовательные явления биологии и социологии не подведены еще под их законы, то из этого надо заключить не то, что этих законов не существует, но что до настоящего времени законы эти ускользали от наших средств анализа. Обнаружив уже давно единообразие, царящее в низших группах явлений, и затем обнаружив то же единообразие и в высших группах, мы если не смогли еще открыть законов явлений самого высокого порядка, то все же не имеем права отрицать существования этих законов; но мы можем заключить, что только одна слабость наших способностей помешала нам их открыть; и, если только не дойти до нелепости, утверждая, что процесс обобщения, делающийся все более и более быстрым, достиг теперь своих границ и должен сразу остановиться, мы должны прийти к заключению, что человеческий род придет наконец к открытию постоянного порядка даже в явлениях самых сложных и темных.
ЗНАЧЕНИЕ ОЧЕВИДНОСТИ
При существовании страсти к стучащим духам, столовращениям и веры в самовозгорание желательно сказать несколько слов в оправдание того общего скептицизма, с которым смотрит философ на эти мнимые чудеса, периодически вскруживающие головы народов. Потребовалась бы препорядочная книжка для того, чтобы поместить все, что можно было бы написать об этом предмете; и, к несчастью, если б такая книжка была написана, ее мало читали бы те, кому она всего нужнее. Но одна или две заметки могут выслушаться некоторыми из них.
"Я говорю вам, что я сам видел это" - есть то мнимо-убедительное уверение, которым неожиданно кончаются многие споры. Личности, которые приводят это уверение, обыкновенно думают, что после него уже не остается места никакому возражению, и удивляются безрассудности тех, которые все-таки остаются при своем убеждении. Несмотря на то что они отвергают многие сказки о колдовстве, многие рассказы о привидениях, чудеса которых были засвидетельствованы очевидцами; несмотря на то что они неоднократно видели фокусников, совершающих такие вещи, в возможность которых они не верят; несмотря на то что они слышали об автомате, играющем в шахматы, и о невидимой деве и, может быть, видели объяснение способов, посредством которых публика обманывалась ими; несмотря на то что они знают, что во всех этих случаях факты были не те, какие представлялись зрителям, - однако они не могут представить себе, чтобы их собственные понятия были извращены влияниями, подобными тем, которые извращают понятия других. Или - представим дело более снисходительно и, может быть, более точно - они забывают, что подобные извращения постоянно случаются.
Хотя, по народному понятию, точное наблюдение есть дело очень легкое, однако каждый ученый знает, что это дело крайне трудное. Наши способности могут передавать факты ложно от двух противоположных причин: присутствия гипотезы и отсутствия гипотезы. Каждое производимое нами наблюдение необходимо подвергается опасностям от той или другой из этих причин; а обойдя и ту и другую, едва ли есть возможность видеть какой-либо факт совершенно верно. Несколько примеров крайне неправильных истолкований, происходящих от одной причины, и крайней неточности, зависящей от другой, оправдают этот кажущийся парадокс.
Почти каждый знаком с мифом, господствующим на наших приморских берегах относительно уточки-гуся (Barnacle-Goose). Народное верование, доселе еще существующее в некоторых местах, говорит, что плод дерев, наклонившихся своими ветвями в море, изменяется в некоторые существа, покрытые раковинами, и называется уточками; существа эти усаживаются на погруженных в море ветвях; кроме того, верили, что эти уточки с течением времени преобразовываются в птиц, известных под именем уточки-гуся. Это верование не ограничивалось только простым народом; оно было принято натуралистами, и было принято не просто как молва. Оно было основано на наблюдениях, которые были переданы и одобрены величайшими учеными авторитетами и опубликованы с их распоряжения. В статье, помещенной в Philosophical Transactions, сэр Роберт Морей, описывая этих уточек, говорит: "В каждой раковине, которую я вскрывал, я находил совершенную морскую птицу; маленький нос, подобный носу гуся, обозначенные глаза, голову, шею, грудь, крылья, хвост и сформировавшиеся ноги, перья, везде совершенно образовавшиеся и темноватого цвета, и ноги, подобные ногам прочих морских водяных птиц". Этот миф относительно уточки-гуся отвергнут уже около полутора столетий тому назад. Для зоолога новейшего времени, который исследует одного из этих усоногих животных (cirripedia) - как называют теперь уточек, - трудно верится, чтобы когда-нибудь можно было счесть его за птенца; и что сэр Роберт Морей мог принять за "голову, шею, грудь, крылья, хвост, ноги и перья" - представить себе нельзя. Под влиянием предвзятого мнения образованный человек описывает тут как "совершенную морскую птицу" то, в чем/мы видим теперь измененное ракообразное, относящееся к низшим разрядам животного царства.
Еще более замечательный пример извращенного наблюдения находится в старой книге, озаглавленной Metamorphosis Naturalis, изданной в Мидльбурге в 1662 г. Это сочинение, в котором в первый раз сделана была попытка представить подробное описание превращения насекомых, содержит в себе для пояснения многочисленные таблицы, которые представляют различные степени развития - личинку, куколку и полное насекомое. Читатель, сколько-нибудь знакомый с энтомологией, вспомнит, что куколки всех наших обыкновенных бабочек представляют на переднем конце несколько острых возвышений, образующих неправильное очертание. Замечал ли он когда-нибудь в этом очертании сходство с человеческим лицом? Что касается меня, то я могу сказать, что, хотя в прежние годы сохранял личинки бабочек поколение за поколением во всех их измененных формах, я никогда не замечал никакого подобного сходства, - точно так же как и теперь не вижу его. Несмотря на то, в таблицах этого Metamorphosis Naturalis, каждая куколка имеет столь измененные возвышения, что представляется смешная человеческая голова и каждому виду приданы различные профили. Верил ли художник в метемпсихозу и думал найти в куколках преобразившееся человечество; или был увлечен ложной аналогией, которую так усиленно проводил Ботлер между переходом от куколки к бабочке и от смертности в бессмертию, и поэтому замечал в куколке тип человека, - неизвестно. Но мы видим здесь факт, что под влиянием того или другого предвзятого мнения он сделал свои рисунки совершенно отличными от действительных форм. Он не только думает, что это сходство существует, не только говорит, что может видеть его: предвзятое мнение так овладевает им, что руководит его кистью и заставляет воспроизводить изображения, до крайней степени не похожие на действительные.
Эти крайние случаи извращенного восприятия разнятся только в степени от извращенных восприятий обиходной жизни; и извращающее влияние так сильно, что даже ученые, самые далекие от увлечений, не ускользают от него. Каждый микроскопист знает, что если два наблюдателя держатся противоположных теорий, то оба будут смотреть в один и тот же инструмент и на один и тот же предмет - и дадут совершенно различные описания этого предмета.
От опасностей, происходящих вследствие существования гипотезы, мы теперь обратимся к опасностям, порождаемым отсутствием всякой гипотезы. Не многие признают, что мы не можем сделать самого обыкновенного наблюдения, не имея никакого предварительного понятия о том, что мы должны наблюдать, однако это совершенно справедливо. Вас просят прислушаться к слабому звуку, и оказывается, что, не имея предварительного понятия о роде звука, вы не можете слышать его. Несколько особенный запах в вашей пище будет оставаться совершенно незамеченным до тех пор, пока кто-нибудь не обратит вашего внимания на это, - и тогда вы ясно отличаете этот запах. Зная своего друга в течение нескольких лет, вы вдруг замечаете, что нос его несколько крив, и будете удивляться, что никогда не замечали этого прежде. Эта неспособность наша к наблюдениям становится еще более поразительной, когда факты, которые мы должны наблюдать, сложны. Из ста человек, которые слышат замирающие звуки церковного колокола, может быть, ни один не заметит их сложности, и все будут уверять, что звук был простой. Человек, который не упражнялся в рисовании, идя по улице, едва ли замечает, что все горизонтальные линии стен, окон, ворот, крыш кажутся сходящимися на известном расстоянии в одну точку, - факт, который после нескольких уроков о перспективе становится довольно ясным.
