Реклама
Книги по философии
Герберт Спенсер
Опыты научные, политические и философские. Том 3
(страница 34)
"Марочная система" капитана Мэконочи всего полнее применяет к делу принцип содержания преступников собственным трудом и такого лишь ограничения их свободы, какое безусловно необходимо для общей безопасности. Система эта состоит в том, чтобы приговор о времени заключения соединялся с приговором об известном роде труда, т. е. об известных определенных обязанностях, которые должны быть исполнены преступниками. "Ни дневная порция, ни какие-либо другие припасы по части пищи, постели, одежды и даже обучения не должны даваться даром; все это должно идти в обмен на предварительно заработанные марки, за определенную плату и по собственной оценке заключенных; понятно в то же время, что при освобождении преступник может рассчитывать только на те деньги, которые окажутся лишними за всеми подобными расходами; заключенные ставятся таким образом в зависимость от их собственного добропорядочного поведения; проступки, совершенные ими в тюрьме, наказываются также соответственными пенями, которые налагаются смотря по средствам каждого." Употребление марок, которые играют роль денег, было впервые введено капитаном Мэконочи на острове Норфолк. Описывая действие своего метода, он говорит:
"Эта система дала мне прежде всего средства для расплаты за труд, а затем и средства наказания. Одно давало мне готовых и постоянно улучшавшихся рабочих, другое спасло меня от необходимости прибегать к жестоким и деморализующим наказаниям... затем, моя форма денег доставляет мне и средства на школьную плату. Я очень заботился о том, чтобы поощрять в преступниках охоту к образованию. Но, как я отказывал им в даровом содержании, так не хотел давать и дарового обучения. Я заставлял их платить за уроки... и я никогда не видел, чтобы взрослые ученики делали такие быстрые успехи... затем моя форма денег доставляет мне ручательства на случай маленьких и даже больших проступков: я смягчаю или вовсе отменяю срок строгого заключения, если достаточное число других заключенных хорошего поведения дает мне залог, как ручательство за улучшение поведения провинившегося".
Неизменный принцип - "за ничего не давать ничего" - капитан Мэконочи применил даже к больнице и похоронам. Тут, как и всюду, он делал жизнь заключенных насколько возможно близкой к порядку обыкновенной жизни: он предоставлял им испытывать всю ту долю добра или зла, какая естественно вытекала из их собственного поведения, - принцип, который он справедливо считает единственным верным принципом. Каковы же были результаты этого? Крайняя испорченность ссыльных острова Норфолка была известна: на предыдущих страницах мы говорили о некоторых из ужасных страданий, которым подвергались эти несчастные. Но капитан Мэконочи, имея дело с этими самыми деморализованными из преступников, достиг в высшей степени благоприятных результатов. "В четыре года, - говорит он, - я отпустил в Сидней 920 человек, осужденных во второй раз: из лиц этих только 20 человек, или 2 %, были снова осуждены до января 1845 г."; между тем как в то же самое время на Ван-Дименовой Земле, где с преступниками обращаются иначе, обыкновенная пропорция таких вновь осуждаемых составляет 9 % "Капитан Мэконочи, - пишет Гаррис в своих Convicts and Settlers, - сделал для исправления этих несчастных и для улучшения их физических условий больше, нежели мог бы прежде ожидать самый пылкий практический ум." Другой очевидец говорит, что "ни одной системе никогда не удавалось исправление массы людей в такой степени". "Как пастор острова и судья в течение двух лет, я могу сказать положительно, что никогда не бывало так мало пресгуплений", - пишет достопочтенный Б. Найлор. Томас Диксон, главный суперинтендант ссыльных в Западной Австралии, который ввел там отчасти эту систему в 1856 г., утверждает, что не только сумма работ, исполненных при этой системе, была необыкновенно велика, но и что "хотя характеры некоторых из сосланных вовсе не отличались до того времени хорошими качествами (многие из них были люди, совершившие в Англии по несколько преступлений), перемена, происшедшая в них, как в этом, так и во всех других отношениях, была действительно крайне замечательна". Если таковы были результаты, когда система эта проводилась еще несовершенно (правительство постоянно отказывалось дать какую-нибудь определенную силу маркам, как средству освобождения), то чего можно бы было ожидать, если б принципам и средствам этой системы дано было полное влияние?
Кажется, однако, что из всех доказательств в пользу этой системы самое решительное представляет тюрьма в Валенсии. При назначении в 1835 г. полковника Монтезиноса начальником этой тюрьмы "среднее число людей, совершивших преступление вторично, доходило до 30 и 35 % в год - почти такое же, как в Англии и других европейских странах. Но успех его системы был таков, что в последние три года там не было даже и одного человека, подвергнувшегося вторичному осуждению, а за десять предшествовавших лет количество их средним числом не превышало и 1 %". Каким же образом произошла такая удивительная перемена? Уменьшением стеснения свободы и дисциплиной труда. Следующие извлечения, взятые наудачу из книги Госкинса "Account of the Public Prison at Valencia", могут доказать это:
"Когда осужденный вступает в тюрьму, на нем надеты цепи, но, по просьбе его к начальнику тюрьмы, они снимаются с него, если преступник ведет себя хорошо".
"В тюрьме содержится до тысячи заключенных, но я в целом заведении не видел больше трех или четырех сторожей, надзиравших за ними. Говорят, что при заведении состоит всего дюжина старых солдат и вовсе нет каких-либо запоров или замков, которые трудно бы было сломать; по-видимому, никаких предосторожностей, кроме тех, какие принимаются в частных домах, нет".
"Когда осужденный поступает в тюрьму, его спрашивают, каким ремеслом или работой он желает заниматься или чему он хочет учиться, и представляется на выбор более сорока различных занятий... там есть ткачи и прядильщики всякого рода... кузнецы, башмачники, корзинщики, канатчики, столяры, токари, делающие очень хорошенькие вещи из красного дерева; есть также печатная машина, весьма усердно работающая".
"Всякого рода работы внутри заведения, как-то: починка, переделка, очистка - исполняются заключенными. Все они очень почтительны в обращении, и я никогда не видел заключенных, отличающихся таким хорошим видом; нет сомнений, что полезные занятия (так же как и внимательное обращение) изменили к лучшему их наружность... кроме сада для прогулок, усаженного померанцевыми деревьями, есть также для развлечения птичий двор с фазанами и другими разнообразными породами птиц, прачечные, где заключенные моют свое платье, и лавка, где они могут, если хотят, покупать табак и разные другие мелочи на четвертую часть заработанных ими денег, которая выдается им на руки. Другая четверть денег сберегается ко времени их выхода из тюрьмы; остальная же половина идет на заведение, и суммы, собираемой таким образом, часто достаточно на все издержки, без всякого пособия от правительства".
Таким образом, успех, который Госкинс считает "истинным чудом", достигается посредством системы, всего ближе подходящей к требованиям абстрактной нравственности, на которые мы указывали. Заключенные живут почти исключительно, если не совершенно, на свои средства. Их не подвергают ни беспричинным наказаниям, ни излишним ограничениям. Им приходится самим зарабатывать себе все необходимое для жизни, но зато им разрешают все удовольствия, совместимые с их положением как арестантов: так как основным принципом, говоря словами полковника Монтезиноса, признается "предоставление такого простора свободной деятельности заключенных, какой только допустим при тюремном режиме". Им позволяют поэтому (мы нашли, что и справедливость требует того же) жить сносно, как только они могут, с теми лишь ограничениями, какие необходимы для безопасности их сограждан.
Нам представляется весьма многозначительным такое тесное соответствие между априорными заключениями и результатами опытов, сделанных помимо этих соображений. С одной стороны, ни в указанных нами учениях чистой морали, ни в сделанных из них дальнейших заключениях не говорится чего-либо об исправлении преступников: мы касались исключительно прав граждан и осужденных в их взаимных отношениях. С другой стороны, авторы улучшенных тюремных систем, описанных выше, задавались одною лишь целью исправления преступников, оставляя в стороне вопрос о справедливых притязаниях общества и тех, кто перед ним провинился. И однако пути, приведшие к такому поразительному уменьшению преступности, оказываются теми путями, которые особенно отвечают требованиям и отвлеченной справедливости.
Действительно, можно путем дедукции показать, что система наиболее справедливая есть одновременно наилучшая для исправления преступника. Внутренний опыт каждого из нас подтвердит, что чрезмерное наказание порождает не раскаяние, а ненависть и негодование. Покуда преступник терпит лишь то, что естественно вытекает из его дурного поведения: покуда ему ясно, что его ближние сделали только то, что было необходимо для их самообороны, у него нет основания к гневу; он привыкает смотреть на свое преступление и на наказание как на причину и действие. Но раз ему приходится испытывать беспричинные страдания, сознание несправедливости зарождается в нем. Он видит в себе обиженного. Он затаивает в душе злобу против всех виновников этого сурового обращения. Охотно забывая при всяком удобном поводе ущерб, который другие понесли от него, он вместо того привыкает к сознанию несправедливости, какую ему приходится терпеть от других. Питая при этих условиях чувство мести скорее, чем чувство примирения, он возвращается в общество не лучшим, а худшим, чем он был; и если он не совершает новых преступлений (что далеко не всегда бывает так), то его удерживает мотив самого низкого свойства - страх. Далее, дисциплина труда, которой подчиняются осужденные при господстве истинно справедливой системы, есть именно то, что и требуется. Говоря вообще, необходимые потребности нашего существования в обществе побуждают нас всех трудиться. Большинству из нас достаточно этих импульсов; но у некоторых отвращение к труду не может быть побеждено так просто. Не работая, но нуждаясь в средствах к жизни, они склонны искать их на незаконных путях и этим навлекают на себя законные кары. Класс преступников вербуется по большей части из праздных элементов; праздность - источник преступности; отсюда вытекает, что успешным будет лишь тот тюремный режим, который искореняет праздность. Раз нет налицо естественных побуждений к труду, необходимо поставить преступника в положение, при котором этот стимул является неизбежно. Это и достигается именно при защищаемой нами систем. Действие состоит в том, что люди, по природе своей плохо приноровленные к условиям общественной жизни, подчиняются принуждению в новой обстановке и должны бывают приспособиться к требованиям общежития, имея, в противном случае, перед собой альтернативу голода. Наконец, не забудем и того, что режим этот, предписанный абсолютной моралью, спасителен не потому только, что основан на труде, но и потому, что труд этот добровольный. Как мы показали, справедливость требует, чтобы заключенному предоставлено было самому содержать себя; то есть он должен иметь возможность работать - больше или меньше и, сообразно этому, испытывать довольство или голод. Поэтому, когда под воздействием этой хотя и суровой, но натуральной шпоры преступник начинает проявлять себя, он делает это, как он желает. Процесс развития в нем трудовых привычек есть в то же время процесс усиления контроля его над самим собой: а это именно и нужно, чтобы ему сделаться хорошим гражданином. Заставлять его работать путем внешнего принуждения не привело бы ни к чему: потому что, когда ему вернут свободу и когда принуждение не будет тяготеть над ним, он окажется тем же, чем был раньше.
