Реклама
Книги по философии
Герберт Спенсер
Опыты научные, политические и философские. Том 3
(страница 79)
СПЕЦИАЛИЗАЦИЯ УПРАВЛЕНИЯ
(Эта статья в первый раз была напечатана в
"The Fortnightly Review", Deu., 1871)
Что рыбу труднее достать на берегу моря, чем в Лондоне, - это факт, хотя и противоречащий здравому смыслу, но тем не менее несомненный. Не менее несогласным со здравым смыслом является и тот факт, что в Западной Шотландии, изобилующей быками, за мясом приходится посылать за 200 или 300 миль в Глазго. Правители, которые под влиянием здравого смысла стремились подавить те или другие мнения, запрещая содержащие их книги, не думали, что запрещение этих книг повлечет за собой распространение этих мнений; точно так же и правители, которые, руководясь здравым смыслом, запрещали взимать большие проценты и не помышляли, что они делают таким образом условия займа еще более тягостными для заемщиков. Человек, который в тот момент, когда книгопечатание заменило переписывание книг, предсказал бы, что число лиц, занимающихся книжным делом, вследствие этого увеличится, был бы признан абсолютно лишенным здравого смысла. Таким же показался бы и человек, который в эпоху замены экипажей железными дорогами сказал бы, что число лошадей, которое понадобится для перевозки пассажиров и груза со станции и на станцию, превысит число их, замещенное паровозами. Таких примеров можно бы было привести бесчисленное множество. Те, которые помнят, что самые простые явления производят действия, часто в высшей степени отличные от тех, какие при этом ожидались, поймут, как часто это должно иметь место среди явлений сложных. Что воздушный шар поднимается от действия той же силы, которая вызывает падение камня; что таяние льда может быть значительно задержано посредством завертывания его в одеяло; что самый простой способ воспламенить калий это бросить его в воду, - все это истины, которые человеку, знакомому только с внешнею стороной предметов, покажутся очевидными нелепостями. И если даже тогда, когда факторы немногочисленны и несложны, результаты могут абсолютно противоречить кажущейся возможности, тем более могут они часто разниться там, где факторы многочисленны и взаимно связаны. Французское изречение по поводу политических событий: "Всегда случается то, чего не ожидаешь", - изречение, которое французы в последнее время не раз подтверждали на деле, должно бы постоянно иметься виду у законодателя и у тех, которые стремятся ускорить законодательную деятельность. Остановимся на минуту и рассмотрим ряд, по-видимому, невозможных результатов, созданных социальными силами.
Вплоть до последнего времени думали, что язык - сверхъестественного происхождения. Что этот разработанный аппарат символов, столь удивительно приспособленный для передачи мыслей от одного ума к другому, есть дар чудесный, это казалось бесспорным. Люди не могли себе представить, каким путем могли явиться эти многосложные соединения слов различного порядка, рода и вида, с их формой, делающей их способными соединяться между собою и составлять вечно новые комбинации, вполне точно передающие любую идею по мере ее возникновения. Гипотеза, что и язык слагался медленно и постепенно в общем процессе эволюции из постоянного употребления знаков, первоначально главным образом химических, затем частью мимических, частью вокальных и, наконец, уже только вокальных, - эта гипотеза никогда не приходила в голову людям на ранних ступенях цивилизации; когда же она наконец пришла им в голову, они сочли ее слишком чудовищною нелепостью. Между тем эта чудовищная нелепость оказалась истиной. Эволюция языка, теперь уж достаточно изученная, показывает нам, что все отдельные слова, все выдающиеся черты структуры речи имели естественный генезис, и дальнейшие исследования ежедневно приносят нам новые и совершенно очевидные доказательства того, что этот генезис с самых первых шагов был явлением вполне естественным, и не только естественным, но и самопроизвольным. Ни один язык не был создан по искусственно составленной схеме каким-нибудь правителем или какой-нибудь законодательной коллегией. Не на съезде ученых изобретались части речи и устанавливались правила для их потребления. Мало того, начавшись без всякого юридического основания или установленной власти, этот процесс продолжался сам собой, и ни один человек того не заметил. Только под влиянием потребности во взаимном общении, в обмене мыслей и чувств, только из личных целей люди мало-помалу развивали речь, абсолютно упуская из виду, что они делают не только то, чего требуют их личные интересы. И это бессознательное отношение продолжается даже и теперь. Возьмите все население земного шара, и вы вряд ли найдете одного человека из миллиона людей, который знал бы, что в своей повседневной речи он продолжает далее тот самый процесс, при помощи которого развился язык.
Я начинаю, таким образом, прямо с основного пункта той аргументации, которую намереваюсь привести дальше. Останавливаясь на минуту на этом примере, я имел главным образом в виду показать, насколько результаты социологических процессов превосходят все представления не только так называемого здравого смысла, но даже и представления развитого здравого рассудка; и что даже те, которые до самой высокой степени развили в себе "научное употребление воображения", не в состоянии их предвидеть. Но главным образом мне хотелось показать, как поразительны результаты, достигнутые косвенным и бессознательным образом кооперацией людей, просто занятых преследованием своих личных целей. Перейдем теперь к специальному предмету этой статьи.
Я с большим сожалением следил за той поддержкой, какую оказывал своим заслуженным высоким авторитетом проф. Гексли школе политиков, которая вряд ли нуждается в поддержке, потому что у нее так мало противников. Я сожалею об этом тем более, что до сих пор люди, подготовленные к изучению социологии предварительным изучением биологии и психологии, почти не высказывались по данному вопросу, и то, что проф. Гексли, который в силу как своей общей эрудиции, так и специальных познаний наиболее подготовлен судить об этом вопросе, пришел к выводам, изложенным в последнем номере "Fortnightly Review", подействует обескураживающим образом на небольшое число лиц, пришедших к противоположным взглядам. Но как бы я ни сожалел об открытом противодействии проф. Гексли обшей политической доктрине, мною исповедуемой, я не имею здесь в виду возражать на его доводы вообще; меня удерживает от этого частью нежелание останавливаться на пунктах разногласия с человеком, которого я так глубоко уважаю, частью же сознание, что то, что я выскажу, будет повторением главным образом того, что было мною уже раньше так или иначе высказано. На одном только вопросе я считаю себя обязанным остановиться. Проф. Гексли молчаливо вопрошает меня и ставит, таким образом, передо мной альтернативу, выход из которой для меня очень неприятен. Не отвечая на его вопросы, я тем самым позволяю заключить, что не имею на него ответа и что, следовательно, доктрина, которую я исповедую, не выдерживает критики; приходится, следовательно, дать на этот вопрос соответствующий ответ. Как это мне ни неприятно, я вижу, что как общественные, так и личные интересы требуют, чтобы я сделал это.
Если бы я имел возможность полнее разработать свою статью, на которую ссылается проф. Гексли, вопрос не был бы, может быть, вовсе поднят. Эта статья заключается следующими словами: "Мы намеревались высказать здесь некоторые замечания относительно различных типов социальной организации, а также сказать несколько слов о социальных метаморфозах, но мы достигли уже указанных нами здесь границ". Это дальнейшее развитие понятий, которые я имею в виду изложить в "Основаниях социологии", я должен наметить здесь в кратких чертах, чтобы сделать свой ответ достаточно понятным. Мне придется при этом сказать многое, что было бы совершенно излишне, если бы этот ответ предназначался исключительно только для проф. Гексли, - в таком случае достаточно было бы легких намеков на общие явления организации, с которыми он неизмеримо более знаком, чем я. Но так как убедительность моего ответа должна быть отдана на суд обыкновенного читателя, то этот последний должен быть снабжен необходимыми для этого данными, причем точность моего изложения подлежит контролю проф. Гексли.
Первоначальная дифференциация в структурах организмов, как она обнаруживается в истории каждого отдельного организма, так же как и в истории всего органического мира в его целом, есть дифференциация на части внешние и внутренние, - на части, поддерживающие непосредственное общение с окружающею средой, и части, не находящейся в непосредственном с нею общении. Мы видим это как в тех мельчайших низших формах, неправильно, хотя и удобопонятно называемых иногда одноклеточными, так и в наиболее развитом отделе существ, которые на основании серьезных соображений рассматриваются как агрегаты существ более низких. У этих сложных организмов различают две оболочки - эндодерму и эктодерму, мало отличающиеся одна от другой, из них одна служит для образования пищеварительного мешка, другая является внешней оболочкой тела. Согласно описанию их, данному проф. Гексли в его Oceanic Hydrozoa, эти слои представляют обыкновенно, если и не всегда, так как существуют исключения, особенно между паразитами, органы питания и органы внешних сношений. В зародышах высших типов каждый из этих слоев делается двойным, благодаря присоединению образовавшегося между ними и расщепившегося на два средних слоя; из внешнего двойного слоя развивается вся внешняя оболочка тела, с его конечностями, нервной системой, органами чувств, мышцами и т. д., тогда как из внутреннего двойного слоя развивается пищевой канал, с его придаточными органами, а также сердце и легкие. Хотя в высших типах эти две системы органов, поглощающих и расходующих пищу, настолько связаны разветвлением кровеносных сосудов и нервов, что это деление не может быть точно проведено, но в целом все же вышеизложенный контраст остается в силе. Следовательно, уже в самом начале возникает это разделение, которое предполагает одновременно кооперацию и антагонизм: кооперацию - так как в то время как наружные органы доставляют внутренним пищу в сыром виде, внутренние органы перерабатывают и доставляют наружным органам материал готовый, который дает им возможность исполнять свое назначение; антагонизм - потому что каждая система органов, существующих и развивающихся за счет этого переработанного материала, не может присвоить себе какую-либо часть общего запаса, не уменьшая на такую же величину запас, нужный для других частей. Эта общая кооперация и этот общий антагонизм усложняются специальными кооперациями и специальными антагонизмами, как только две большие системы органов достигают известной степени развития. Первоначально простой пищевой канал, дифференцируясь на различные части, становится агрегатом структур, которые благодаря кооперации лучше исполняют свои функции, между которыми тем не менее возникает антагонизм, так как каждая из них должна восстановить свои потери и приобрести материал для дальнейшего развития за счет общего запаса питания, необходимого для них всех. Точно так же, когда наружная система развивает специальные органы чувств и конечности, между ними также возникают вторичные виды кооперации и вторичные виды антагонизма. Разнообразие комбинаций их действий успешнее обеспечивает питание; но вместе с тем деятельность каждой отдельной группы мышц или нервов вызывает трату некоторой части питательного материала, предназначенного для внешних органов, и происходит за счет всего организма. Таким образом, общий план строения как в целом, так и в деталях заключается одновременно в комбинации и расчленении. Все органы объединяются на почвы служения интересам организма, в состав которого входят, но при этом все они имеют и свои специальные интересы и конкурируют один с другим из-за распределения между ними крови.
