Реклама
Книги по философии
Эразм Роттердамский
Похвала глупости
(страница 18)
Но к чему цепляться так робко за один-единственный пример? Как будто богословам вообще не предоставлено право выворачивать по своему усмотрению наизнанку небо, сиречь Святое писание, словно баранью шкуру! Ведь и у самого божественного Павла встречаются слова, которые кажутся противоречивыми, но перестают быть таковыми, будучи переставлены на подобающее им место. Если верить свидетельству пятиязычного1 Иеронима, Павел для подтверждения христианской веры исказил надпись на случайно замеченном им афинском жертвеннике и привел из нее только два слова: "неведомому богу"2, пропустив все остальное, как не соответствующее его целям, ибо надпись в целом гласила: "Богам Азии, Европы и Африки, богам неведомым и чужеземным". Я полагаю, что по его примеру и наши чада богословия постоянно вырывают из разных мест по четыре-пять словечек, а порою, ежели встретится в том нужда, даже искажают их себе на потребу и затем на них же ссылаются, нисколько не заботясь о том, что весь предыдущий и последующий текст либо никакого отношения не имеет к разбираемому вопросу, либо даже прямо противоречит тому толкованию, которое они предлагают. И столь счастливы бывают в своем бесстыдстве наши теологи, что им сплошь да рядом могут позавидовать даже законоведы.
Да и в самом деле, как усомниться в том, что для них все возможно, если Знаменитый доктор -- чуть не назвала его по имени, да опять боюсь пословицы -- выдавил из слов Луки некое поучение, которое так же хорошо уживается со всем духом Христовым, как вода с огнем. В час великой опасности, когда все добрые слуги собираются вокруг господ своих, дабы постоять за них всеми силами, Христос, желавший изгнать из души учеников всякую надежду на земную подмогу, спрашивает, нуждались ли они в чем-либо, когда ходили проповедовать по наказу учителя, хотя и не получили от него ни обуви для защиты от терний и каменьев, ни сумы с припасами, чтобы могли не опасаться голода. Когда апостолы ответили, что ни в чем не терпели нужды, он добавил: "Но теперь, кто имеет мешок, тот возьми его, а также и суму; а у кого нет, продай одежду свою и купи меч"3. Поскольку все христианское учение основано лишь на кротости, терпении и презрении к жизни, кому не ясно, как следует понимать это место? Христос призывал своих посланцев забыть все мирское, чтобы они не только не помышляли о суме и обуви, но даже платье совлекли с себя и приступили нагие и ничем не обремененные к дарам евангельским, ничего не имея, кроме меча, -- не того, конечно, которым действуют разбойники и убийцы, но меча духовного, проникающего в самую глубину груди и напрочь отсекающего все мирские помышления, так что в сердце остается одно только благочестие. Но поглядите, прошу вас, как переиначил все это наш знаменитый богослов. Меч он толкует как защиту против гонений, мешок -- как достаточный запас съестного, словно Христос переменил свои мысли на этот счет и, спохватившись, что не совсем по-царски снарядил проповедников, взял обратно все прежние свои наставления. По-видимому, забыв, что еще совсем недавно провозглашал он блаженными тех, кого будут поносить, гнать и мучить, воспрещал противиться злу, обещал блаженство кротким, а не свирепым, ставил людям в пример воробьев и лилии, Христос теперь старается снабдить своих учеников мечами и для приобретения их даже повелел продать одежду, как будто предпочел видеть своих последователей лучше нагими, нежели безоружными. Разумея под "мечом" все, что может служить для сопротивления насилию, богослов наш понимает слова о суме как заповедь приобретать все нужное для поддержания жизни. Таким образом этот толкователь божественных велений вооружает апостолов копьями, баллистами, пращами и бомбардами и в таком виде посылает на проповедь крестного распятия. Он даже спешит нагрузить их сундуками, баулами и котомками, дабы никогда не уходили они с постоялого двора, не пообедав. И не пришло в голову этому человеку, что меч, который надо было покупать за такую дорогую цену, Христос вскоре повелел вложить в ножны и что апостолы, сколько известно, никогда не обращались к мечам и щитам для обороны от насилия язычников, а они, конечно, не преминули бы сделать это, если бы так заповедал им сам Христос.
Есть еще один богослов4 -- прославленный ученый, коего я не назову по причине моего глубокого к нему уважения. Он из палаток, о которых упоминает пророк Аввакум в стихе "Сотряслись кожи шатров Мадиамских"6, делает кожу, содранную со св. Варфоломея. Недавно я сама присутствовала на одном диспуте у богословов -- я у них частая гостья. Там кто-то задал вопрос: как же в конце концов обосновать при помощи Священного писания необходимость жечь еретиков огнем, а не переубеждать их при помощи словопрений? Тут поднялся один суровый старик, истый богослов, если судить по насупленным бровям, и с великим раздражением ответствовал, что так-де предписано Павлом, который сказал: "Еретика после первого и второго вразумления от праведных отврати"6. Так как он несколько раз повторил Эти слова с нарочитым подчеркиванием, то многие стали недоумевать, что такое стряслось с этим человеком, но он тотчас же пояснил: "От врат праведных гони. Разумеет же апостол врата жизни". Кое-кто засмеялся, но немало, однако, нашлось и таких, которым подобное толкование показалось вполне богословским. Другие заспорили; тогда выступил второй богослов, грозный и страшный на вид, писатель с непререкаемым авторитетом, и поддержал товарища: "Слушайте, -- сказал он, -- в Писании сказано: "А элодея того должно предать смерти" 7. Всякий же еретик есть злодей. Следственно -- и т. д." Все изумились тонкой изобретательности этого человека и примкнули к его мнению. Никому и в голову не пришло, что закон этот относится только к гадальщикам, Заклинателям и волхвам, которых евреи на языке своем называют мехашефим, а иначе пришлось бы карать смертью за блуд и пьянство.
Воистину глупо было бы приводить и далее подобные примеры, столь многочисленные, что не вместить их даже в книги Хрисипповы или Дидимовы1. Я хотела лишь доказать, что ежели такие вольности дозволяются нашим божественным докторам, то тем более извинительно мне, богослову липовому, допустить в цитатах кое-какие неточности. Итак, возвращаюсь к Павлу: "Ибо вы, -- говорит он, -- люди разумные, охотно терпите неразумных"2. К последним причисляет он самого себя. И далее: "Примите меня, хотя как неразумного" и "Что скажу, то скажу не в господе, а как бы в неразумии"3. И в ином месте: "Мы, -- говорит, -- безумны Христа ради"4. Слышали, как хвалит глупость такой неопровержимый автор? Он даже провозглашает ее вещью самонужнейшей и полезнейшей: "Если кто из вас думает быть мудрым в веке сем, тот будь безумным, чтобы быть мудрым"5. И у Луки Иисус называет "несмысленными" двух учеников, которых повстречал на дороге6. Но еще удивительнее, что святой Павел в какой-то мере приписывает глупость самому богу: "Немудрое божие, -- говорит он, -- премудрее человеков"7. Согласно толкованию Оригена8, "немудрое божие" не является таковым лишь во мнении людей. То же самое утверждает он и относительно следующего стиха: "Ибо слово о кресте для погибающих юродство есть"9. Впрочем, чего ради мне мучиться, подбирая столько свидетельств, если в боговдохновенных псалмах сам Христос прямо говорит отцу: "Ты знаешь безумие мое"10.
Отнюдь не случайно дураки столь угодны богу. Я полагаю, что это объясняется теми же причинами, по которым люди чрезмерно благоразумные бывают подозрительны и ненавистны великим государям; Цезарь страшился Брута и Кассия, но не испытывал никакого страха перед забулдыгой Антонием11, Нерон ненавидел Се-неку12, Дионисий -- Платона13. И, напротив, монархи всегда жаловали людей невежественных и тупых. Так и Христос всегда осуждал мудрецов, кичащихся своим благоразумием. Об этом свидетельствует Павел, совершенно ясно говоря: "Но бог избрал немудрое мира, чтобы посрамить мудрых"14. И еще: "Благоугодно было богу юродством проповеди спасти верующих"15, тогда как спасти их при помощи мудрости он не мог. И сам господь недвусмысленно подтвердил Это, возгласив устами пророка: "Погублю мудрость мудрецов и разум разумных отвергну"16. Христос восхваляет бога, скрывшего тайну спасения от мудрых и открывшего ее малым сим, иначе говоря -- глупым, ибо в греческом подлиннике вместо "малых сих" стоит: неразумные, кои противополагаются мудрецам. Подобным же образом надо толковать и то, что Христос в Евангелии повсюду обличает фарисеев, книжников и законников, но заботится и печется о невежественной толпе. Что иное означают слова: "Горе вам, книжники и фарисеи"17, если не "Горе вам, мудрые"? Всего больше любил он проводить время с детьми, женщинами и рыбаками. Да и среди бессловесных животных по душе Христу были те, которые всего далее от лисьей хитрости: ему угодно было воссесть на осла, тогда как он мог, если бы пожелал, безнаказанно оседлать и львиную спину. Дух святой снизошел на него в виде голубя, а не орла или коршуна. В Священном писании часто упоминаются молодые олени и ягнята. Вспомните также, что своих верных, призванных к бессмертной жизни, Христос называет "овцами". А ведь каждому известно, что нет на земле существа глупее овцы; сошлюсь в том хотя бы на Аристотеля, который утверждает, что по причине бестолковости этого животного его именем называют людей глупых и тупоумных. И, однако, Христос провозгласил себя пастухом этого стада и даже радовался, когда его самого именовали агнцем. Указывая на него, Иоанн сказал: "Вот агнец божий"18. О том же многократно упоминается и в Апокалипсисе.
