Filosofa.net

Определяя сущность эво­люции религиозных представлений, многие авторы гово­рят, что она сводится к эволюции страха.

Сначала, в эпоху первобытнообщинного строя, это был страх перед природными силами, а затем, по мере развития классового общества, этот страх дополнялся, все более осложнялся и углублялся страхом перед со­циальными условиями человеческой жизни. Они делали возможной эксплуатацию одних классов другими, одних лиц другими. Они порождали бессилие личности перед лицом социальных институтов и в особенности перед ли­цом государства, невозможность объяснить (для себя) происхождение и сущность этих институтов. В опреде­ленном смысле это правильно, хотя, конечно, нельзя уп­рощать эволюцию религиозных представлений и верова­ний, сводя ее к постоянному видоизменению и усложне­нию чувства страха, ибо сам этот страх как выражение бессилия человека перед объективными обстоятельства­ми его жизни выступает всегда в сложном контексте не­прерывно развивающегося человеческого сознания.

История религиозных представлении и верований со времени их возникновения в условиях первобытнооб­щинного строя, его разложения и перехода в классовое общество свидетельствует о постепенном убывании фан­тастичности мифологических образов, приобретающих все более человеческую, антропоморфную форму (кото­рая, конечно, всегда осложнена различными атрибутами из мира природно-небесного и растительно-животно­го). Большой конкретности и выразительности антропо­морфное истолкование богов достигает на политеистиче­ской стадии развития религиозно-мифологических пред­ставлений, классические образцы которых мы находим в олимпийской мифологии древних греков и древних рим­лян. Высший этап в развитии религиозных верований классовых обществ наступает в результате выделения одного из богов в качестве главного бога, имеющего тен­денцию к превращению в единственного бога того или иного государства. Этот этап и называется монотеизмом, единобожием. С различными элементами монотеизма мы встречаемся в религиях Древнего Китая, Древней Ин­дии, Древнего Египта и Шумеро-Вавилонии.

Но для содержания данной книги принципиальное значение имеет развитие христианской монотеистической религиозности в условиях Римской империи. Разумеется, мы не можем входить здесь в рассмотрение социально-исторических причин возникновения христианства, осве­щаемых во многих книгах. Но мы не вправе и отказывать­ся от рассмотрения некоторых важнейших сторон христианско-монотеистической религиозности в интересах всего дальнейшего содержания. Ведь средневековая фи­лософия — исторически весьма своеобразный тип теоре­тизирования, решающая особенность которого состояла во взаимоотношениях с религиозно-монотеистическим мировоззрением, в своей христианской форме зародив­шимся в поздней античности.

Одна из важнейших черт монотеистической религиоз­ности как наиболее массовой формы идеологической жизни состоит в усилении в ней морального содержания. Когда уже верховные владыки древневосточных госу­дарств боролись за укрепление единобожия, они исходи­ли не просто из интересов политико-идеологического ук­репления своих государств, но и из интересов наиболее эффективной эксплуатации своих подданных (а эти инте­ресы были, конечно, неразрывно связаны друг с другом). Отсюда стремление владык, поскольку они не могли опи­раться лишь на прямое насилие, найти путь к душам своих подданных, который мог тогда быть только путем религиозным.

Религиозная проблема чрезвычайно усложнилась в условиях Римского мирового государства, когда стали разрушаться вековые границы между многочисленными национальностями, вошедшими в него. Как подчеркнул Ф. Энгельс в статье «Бруно Бауэр и первоначальное христианство», перестройка социальной структуры Рим­ской империи, происходившая в течение веков, привела к гибели прежних локальных религий. Этот процесс раз­рушения национальных религий, начавшийся еще в элли­нистическую и завершившийся в римскую эпоху, был длительным и сложным процессом формирования моно­теистической религиозности, соответствующей новым условиям «мирового» государства. Он был стихийным процессом творчества различных народов Римского го­сударства. Напомним в этой связи, что образование ог­ромных государств уже в эллинистическую эпоху сопро­вождалось упадком политических интересов и политиче­ской деятельности среди интеллигенции, искавшей удовлетворения своих мировоззренческих запросов в пределах узких содружеств, одним из типичных приме­ров которых стал эпикурейский Сад в Афинах. Народные массы, особенно далекие в античности от научно-фило­софских интересов, но тоже, конечно, переживавшие про­цесс углубления своей духовной жизни, удовлетворяли свои мировоззренческие стремления в различных рели­гиозных объединениях. И чем сильнее становился гнет императорской бюрократической машины, чем больше концентрировались в руках ее главы решающие рычаги политической жизни, тем равнодушнее относились к ней массы и тем враждебнее становились их религиозные объединения к официальной власти и ее идеологии.

Одним из наиболее характерных явлений религиозной жизни уже в эпоху эллинизма стал синкретизм, взаим­ное проникновение религиозных верований и культов различных народов Средиземноморья, вступающих во все более тесный контакт друг с другом. Религиозный син­кретизм сводился тогда прежде всего к проникновению ближневосточных религиозных верований и образов, обладавших тысячелетней историей и шлифовавшихся в течение веков многочисленным жречеством, в религиозное сознание и религиозную жизнь сначала греков, а за­тем и римлян. Широкое распространение получили мифы и культы Осириса и Исиды, Аттиса и Кибелы, Адониса и Афродиты. Образы этих страдающих, умирающих и воскресающих богов некогда возникли как олицетворе­ние растительной силы природы с ее годовыми циклами. Но в условиях усложнявшейся жизни эллинско-римских городов эти образы приобретали символический смысл, на первый план выступала их сущность в качестве глу­боко и несправедливо пострадавших богов. К ним и тя­нулись страждавшие души как свободных, так и рабов, которые нуждались в утешении. Возникли многочислен­ные религиозные общины—уже не столько как нацио­нальные и племенные объединения, сколько как добро­вольные религиозные сообщества лиц различных нацио­нальностей, концентрировавшихся в тех или иных городах. Перед лицом огромного бюрократического госу­дарства, все туже завинчивавшего пресс бесчеловечной эксплуатации, ее многочисленные жертвы стремились, выражаясь словами Энгельса, к «бегству от внешнего мира в мир внутренний». Не видя ника­кого выхода и просвета в земном мире, они искали его в загробном и участие в различных религиозных мисте­риях рассматривали как гарантию будущего, посмертно­го спасения души. Представление о бессмертии челове­ческих душ, развивавшееся уже в VI в. до и. э. в орфико-пифагорейских общинах, становилось необходимым компонентом такого рода мистерий.

Среди богов восточного происхождения, получивших большое распространение в пределах Римской империи, нужно упомянуть также иранский культ бога Митры, одновременно олицетворявшего и физический свет, и мо­ральную чистоту. Как «непобедимое солнце» этот культ получил особое распространение в военных кругах (одно время существовала даже тенденция превратить его в государственный культ). Мнтраизм опирался на доволь­но сложную космогонию. В ней отразились представле­ния дуалистической иранской религии зороастризма о космической борьбе света и тьмы, которая в социально-моральном плане выступала как борьба доброго и злого, правдивого и лживого, морального и аморального. Митраизм, как и зороастризм, на который он опирался, включал в себя и сложное учение о загробной жизни и загробном воздаянии за земную жизнь, а также и эсхатологические представления, т. е. представления о конеч­ном состоянии мира, когда светлое начало окончательно победит темный мир зла и в мире восторжествует спра­ведливость.

Все перечисленные культы, как и множество других, не названных здесь, оказали огромное воздействие на формирующееся христианство. Но наибольшая роль в его становлении принадлежала религиозной иудейской мысли.