Filosofa.net

Правда, такой вывод следует лишь в том случае, когда задачи лингвистического анализа ограничены философ­ской терапией. Если придать деятельности аналитиков также и некоторый позитивный смысл, она может выгля­деть более перспективной. В рамках анализа значений обыденного языка единственная возможность позитивной работы может заключаться в том, чтобы исследовать значе­ние не только тех слов и выражений, которые вызывают философские затруднения, но вообще разнообразных язы­ковых форм безотносительно к их связи с философией. По такому пути фактически пошел Дж. Остин. Лингвистиче­ский анализ в этом случае выходит за рамки философии и превращается в какую-то специальную дисциплину (не становясь, впрочем, и лингвистикой). Сам Дж. Остин вся­чески подчеркивал близость методов своей деятельности к методам естественных наук и считал, что он создает ка­кую-то «новую науку о языке», которая займет место того, что ныне называется философией, выйдя далеко за ее пре­делы. Если бы обычная грамматика и синтаксис были бо­лее общими и одновременно более эмпирическими, считал Дж. Остин, они включали бы в себя многое из того, чем сегодня занимается философия,— последняя в этом случае стала бы научной 15.

Но есть и другой путь превращения исследования обы­денного языка в научное занятие. Признав, что обыден­ный язык является «формой жизни» и так или иначе свя­зан с социальными институтами, можно исследовать зави­симость языка от системы культуры в целом и его измене­ния в процессе социально-культурного развития человече­ства. Такой путь предлагает С. Тулмин. По-видимому, это имеет смысл, так же как и изучение усвоения языка ре­бенком в процессе индивидуального развития психики (ра­бота, подобная той, которую осуществляет швейцарский психолог, философ и логик Ж. Пиаже). Если бы это было сделано, считает Тулмин, то лингвистический анализ при­вел бы к возникновению новой науки, которая исследовала бы взаимоотношение концептуальных онтогении и философии 16.

Программа С. Тулмина предполагает, однако, превра­щение обыденного языка из средства решения философ­ских проблем в объект научного изучения, что означает формулирование теорий и гипотез по всем правилам, при­нятым в современной науке. Иными словами, реализация этой программы выражала бы не новый этап в развитии лингвистической философии, а, в сущности, выход за пре­делы аналитической философии вообще.

Краткий очерк современного состояния лингвистиче­ской философии уместно закончить следующим весьма симптоматичным высказыванием Ф. Вайсмана, участника аналитического движения на разных его этапах: « .невоз­можно . доказать, что данное выражение является естест­венным, метафора — соответствующей, вопрос — имею­щим смысл (или таким, на который нельзя ответить), со­четание слов — осмысленным (или лишенным смысла) . Утверждение о том, что метафизика — нонсенс, само явля­ется нонсенсом» 17. Любопытно, что это утверждает быв­ший ассистент одного из основателей логического позити­визма — М. Шлика, активный член «Венского кружка» — объединения, послужившего идейным и организационным ядром этого философского направления.

* *

*

Логический позитивизм пытался обеспечить полное и четкое разделение научных и «метафизических» утвержде­ний. Неудача этой затеи могла вести к выводу о необходи­мости более последовательного проведения линии «анти­метафизического» философского анализа, не исходящего из каких-либо философских предпосылок («беспрограмм­ного») и в то же время обращенного преимущественно на факты обыденного языка. Ведь именно естественный, обычный язык казался тем средством, которое способно излечить от «метафизических» псевдопроблем скорее и надежнее, чем основательно обремененная «метафизикой» наука. По этому пути и пошла философия лингвистиче­ского анализа. К чему привел этот путь, мы пытались по­казать выше.

Но признание провала логико-позитивистской програм­мы могло сопровождаться и иным выводом. Не бессмыс­ленна ли сама идея принципиального противопоставления философских и специально научных проблем? Может быть, не следует пытаться избавить науку вообще от всякой философской «метафизики», а лишь попробовать освобо­диться от дурной «метафизики» (в частности, позитивистской) в пользу такой, которая соответствует практике и логике функционирования современного научного зна­ния?

Положительный ответ на этот вопрос в той или иной степени (в зависимости от того, насколько радикальные выводы делаются из него) выводит за рамки позитивизма в строгом смысле слова. Он ориентирует на исследование философско-методологической проблематики науки (в от­личие от ориентации философии лингвистического анали­за).

Отход от доктрины логического позитивизма в понима­нии отношения философии и науки и в методологическом исследовании научного знания практически осуществлял­ся у ее сторонников с разной степенью последовательно­сти. У таких философов, как, например, Г. Фейгл, призна­ние осмысленности психофизической проблемы (считав­шейся ортодоксальным логическим позитивизмом псевдо­проблемой) и принятие гносеологической концепции «се­мантического реализма» сочетается с сохранением многих тезисов логического эмпиризма. Для представителей так называемого «логического прагматизма» (У. Куйн, А. Пап и др.) характерен отказ от большинства тезисов логиче­ского позитивизма, но вместе с тем сохранение ориента­ции на анализ, понимаемый как построение искусствен­ных языковых систем с помощью аппарата математичес­кой логики в качестве орудия философской деятельности. К. Поппер, сыгравший в свое время значительную роль в становлении ряда идей логического позитивизма, не только отошел от позитивизма (выражением чего служит, в част­ности, принятие им своеобразной платонистической «ре­алистической» концепции), но в известной мере вышел за рамки аналитической философии (т. е. философии, ориен­тированной на анализ языка), подчеркивая, что философ­ские проблемы не сводятся к анализу языка. Наконец, идеи, развиваемые в последние годы Т. Куном (к которым тяготеют П. Фейерабенд и некоторые другие философы), носят антипозитивистский характер, ибо из тезиса о «ре­волюциях в науке» и существовании разных типов науч­ного знания делается вывод об отсутствии какой-либо внеисторической демаркации научных и «метафизических» проблем. Сама «парадигма», определяющая характер того или иного исторического типа научного знания, рассматри­вается не просто как структура искусственного или естественного языка, а как нечто связанное с функционирова­нием культурных институтов данного общества. При всех слабостях и недостатках взгляды Т. Куна и примыкаю­щих к нему методологов имеют явную антипозитивистскую ориентацию.

Таковы некоторые итоги и тенденции эволюции пози­тивистской философии. Эта философия не только не обла­дает сегодня крупными и влиятельными концепциями, но в значительной мере утратила уверенность в себе, охотно допуская возможность (и даже неизбежность) других, даже откровенно «метафизических», направлений. Пред­ставление о возможности устранить из науки специфиче­ски-философскую мировоззренческую проблематику и пре­вратить философию в разновидность специальной техниче­ской дисциплины оказалось мифом.

1 Здесь и далее в тексте термин «метафизика» используется чаще всего в том смысле, в каком он употребляется самими фи­лософами-позитивистами и в каком он употреблялся в истории философии до его переосмысления (как общий антидиалектиче­ский метод) в философии Гегеля и марксизма, а именно: «мета­физика» есть философское учение о началах всего сущего, о всеобщих принципах бытия, знание о которых не может быть дано в непосредственном чувственном опыте. Домарксистская фи­лософия была не в состоянии адекватно осмыслить сложные отно­шения опыта и рационального мышления. Это приводило к тому, что «метафизика» исторически выступала как философская спеку­ляция, оторванная от опыта и противопоставленная ему. Пози­тивизм отождествляет «метафизику» с философией вообще и отрицает на этом основании научное значение всякой философии. В концепциях позитивистов в разряд «метафизических» нередко попадают такие проблемы, которые в действительности не отно­сятся к «метафизике» и находят научное разрешение в философии диалектического материализма. Об истории «метафизики» и о взаи­мосвязи «метафизики» как учения о сверхчувственных основах бытия с метафизикой как антидиалектикой см. статью «Метафи­зика» в «Философской энциклопедии» (т. 3. М., 1964, стр. 402—408).