Filosofa.net

Концепцию, близкую к эволюционной эпистемологии, развива­ют У. Матурана и Ф. Варела в книге «Древо познания. Биологи­ческие пути человеческого познания». По их мнению, дать удовлет­ворительное объяснение феноменам познания означает, во-первых, дать обобщенное объяснение феномену познания как результату де­ятельности живых существ и, во-вторых, показать, что этот процесс может быть осуществлен такими живыми существами, как мы сами, производящими это описание и действующими в поле существова­ния. Они сознают, что биологические пути познания отнюдь не огра­ничиваются их соотнесением с нервной системой организма, что в осуществлении познавательного процесса громадную роль играет де­терминация целью. Для живых существ характерны автотворческис, самодетерминирующиеся процессы, т.е. то, что этими авторами на­звано аутопоэтической организацией. Подчеркивая сложность орга­нических процессов, независимость метаболизма и клеточной струк­туры, многообразные формы корреляций между клеточными и мультиклеточными процессами, наличие различных уровней, в частности, нейрофизиологических структур, межнейрофизиологических сетей, Матурана и Варела проводят мысль о конкретности, сложности и гармонии во взаимодействии многообразных компонен­тов органических систем, а тем более во взаимоотношении живых существ. «Все мы являемся одной из фигур танца в хореографии сосуществования»,— подчеркивают они полифоничность феномена жизни и познания.

В разных гуманитарных нау­ках в начале XX в. возникло тяготение к идеям эволюции. Мы уже говорили об учении о фонетической эволюции

Е.Д. Поливанова, об идеях Ю.Н. Тынянова, развитых в статье «О литературной эволюции». Можно напомнить и о разделении культур на традиционалистские, для которых характерна консервирующая разных гуманитарных нау­ках в начале XX в. возникло тяготение к идеям эволюции. Мы уже говорили об учении о фонетической эволюции

Е.Д. Поливанова, об идеях Ю.Н. Тынянова, развитых в статье «О литературной эволюции». Можно напомнить и о разделении культур на традиционалистские, для которых характерна консервирующая или инерционная установка на воспроизведение существующих об­разцов, и на новационные, которым присуща установка на будущее, вбирание своей истории в качестве действенного фактора развития. Ю.М. Лотман обратил внимание на то, что «эволюция факторов культуры сложно сочетает в себе повторяющиеся (обратимые) про­цессы и процессы необратимые, имеющие исторический, т.е. времен­ной характер»2. Необратимость эволюции культуры он связывает с ролью случайных факторов в истории культуры, что обнаруживается уже в переходе от потенциальной возможности к тексту как ее реа­лизации, в возможности разнообразных интерпретаций текста, во внутренней его диалогичности, в роли текстов как «пусковых уст­ройств», ускорителей (катализаторов) или замедлителей динамиче­ских процессов культуры.

Интересный и перспективный вариант интерпретации истории культуры и построения теории культуры на основе эволюционизма был предложен М.К. Петровым. Исходным для него была идея соци­альной наследственности, преемственного воспроизведения в смене краткоживущих поколений определенных характеристик, навыков, умений, ориентиров, установок, ролей, ролевых наборов, институтов и то, что существуют особые средства и механизмы социальной на­следственности. Основная посылка М.К. Петрова — разрыв между биологическими и социальными процессами: «Там, где начинается культурный тип, начинается область действия какого-то другого, а именно социального кода»3. У него социальным геном, ответствен­ным за социальную наследственность, является знак, а знаковая реалия культуры представлена в социокоде. Общение представлено в коммуникации, трансляции и трансмутации, т.е. в порождении нового. Культура и есть социальная наследственность в форме обще­ния. В истории культуры Петров выделяет три типа кодирования (лично-именной, профессионально-именной и обобщенно-понятий­ный). Даже не принимая отстаиваемого М.К. Петровым разрыва между биологическими и культурными механизмами наследствен­ности, необходимо отметить, что он впервые обратил внимание на многообразие кодов культуры. Если же учесть многообразие дисцип­линарных языков науки, языков искусства и литературы (устной и письменной), языков техники и средств массовой коммуникации, то будет осознана вся сложность реализации задачи выявления коэво­люции органических и культурных процессов. Выполнение этой за дачи предполагает осознание коэволюции идей, развитых в различ­ных науках (естественных, социальных и гуманитарных), коэволю­ции стилей искусства, их сопряжение с идеями науки и, наконец, анализ коэволюции социальности и ментальности во всей ее сложно­сти. Вся эта огромная по объему и сложности работа — лишь предверие для осмысления коэволюции органических и культурных процес­сов. До осуществления этой задачи еще далеко. Но можно с уверен­ностью сказать, что идея коэволюции станет в XXI веке парадигмой не только биологии, но и социальных, и гуманитарных наук, посколь­ку она задает новый вектор в изучении взаимодействия человека и природы, исследовании бытия человека в мире. Залогом этого явля­ются не только тенденции в эволюционной биологии, но и ряд попы­ток к осознанию взаимодействия двух эволюирующих процессов, уже предпринятых в социальных науках. Если на первых порах обращение историков к генетике было весьма наивным, прямолинейным и далеким от осознания всей слож­ности взаимодействия органической и социокультурной эволюции, то в последние десятилетия эта сложность осознается и осуществля­ется интенсивный поиск механизмов этой коэволюции. В историче­ской науке возник подход, основанный на идее экологического вызо­ва и ответа со стороны человека на вызов природы. В этом смысл философии истории А. Тойнби, которая обращает внимание на раз­нообразие человеческих обществ и связей между ними, видит в при­родном (экологическом) вызове один из важнейших факторов и ге­незиса, и роста, и гибели цивилизаций. Еще одна концепция — кон­цепция Л.Н. Гумилева, который выделил в истории такие природно-географические единицы, как этнос, сопряженный с опре­деленным ландшафтом и выражаемый в иерархической соподчиненности субэтнических групп, в пассионарности, в акматической фазе, в пассионарных надломах, в инерционной фазе цивилизации, разру шающей экосистему и приводящей к ее гибели. В философскоисторичсских концепциях А. Тойнби предметом исследования стали коэволюция природных и социальных систем, а у Л.Н. Гумилева — коэволюция природных и этнических общностей.

Идея коэволюции в эволюционной биологии.

Достойно удивления, как стре­мительно биология XX в. пере­шла от понятия «вид» к поняти­ям «популяция», «биоценоз», «биогеоценоз», «экосистема» и, наконец, «биосфера». При таких темпах возникает опасность по­спешности, когда желаемое выдается за действительное и вместо кропотливой работы по выявлению и формулированию новых нере­шенных проблем совершается канонизация идей и концепций, от­крывающих новые области знания. Так случилось с теоретическим каркасом биосферных наук, заложенным творчеством В.И. Вернад­ского. Когда постоянно говорится о «концепции биосферы и ноосфе­ры» В.И. Вернадского, то предполагается, что эти понятия очевидны для всех. При этом не замечается неоднозначности их понимания в различных текстах самим Вернадским. Это принципиальный вопрос, а не спор о словах. Мы не разберемся ни в «концепции биосферы», ни в роли биологического эволюционизма, если не будем уточнять вся­кий раз, в каком именно срезе знания о биосфере мы ведем обсуждение. Попробуем реконструировать логику Вернадского. Постоянно подчеркивая, что его позиция — это позиция натуралиста, он гово­рил о биосфере как о «естественном теле», как о «монолите», вбира­ющем в себя всю совокупность живого вещества планеты. Очевидно, что и человек, как живое существо, включен в биосферу, понимае­мую в качестве природно-биологического образования. В таком слу­чае антропогенные факторы эволюции биосферы становятся в один ряд с другими природными параметрами. Вместе с тем Вернадский считал, что важнейшее для него понятие «естественное тело» меняет свое содержание в зависимости от кон­текста, от используемого подхода. В этом отношении чрезвычайно существенно, что «начало» ноосферы отсчитывается с того, условно говоря, момента, когда появился разум: «С появлением на нашей планете одаренного разумом живого существа,— писал Вернад­ский,— планета переходит в новую стадию своей истории. Биосфера переходит в ноосферу».