Filosofa.net

12

огромной творческой энергии Цветаевой. Но и это было еще не все. Еще смолоду Цветаева привыкла вести дневники и писать письма,- там проявлялся ее дар эссиеста. Этот жанр она очень любила: вольно располагающуюся мысль, смену ее поворотов, неожиданные ассоциации, афористическую остроту, парадоксальность. За границей ей удалось напечатать несколько отрывков из своих старых дневников: "О любви", "О благодарности", "Отрывки из книги "Земные приметы" и другие клочки дневниковых записей, которые она почти не подвергала обработке. Свою жизнь, свои чувства и мысли она не таила; в поздние годы набело переписала некоторые записные книжки увидеть их когда-нибудь в печати. Что же до писем, то их Цветаева писала всю жизнь великое множества, и многие сперва писала начерно, в тетради, ибо придавали им литературное значение,- так, например, в первую очередь - письмам к Пастернаку. Думается, если бы литературные обстоятельства были более благоприятные, она создала бы не один эпистолярный роман, подобие "Флорентийским ночам". Но с этим произведением, написанным по-французски, ее постигла неудача,- так же, как и с другими ее францезскими вещами - которые тоже созданы в тридцатые годы: "Письмо к амазонке", "Чудо с лошадьми", "Отец и его музей", - ни одно не было напечатано.

В многожанровой цветаевской прозе (мемуарной, литературно-критической, дневниковой, эпистолярной и т.д.) неизменно присутствовал поэт. Поэт диктовал равновесие мифа и реальности воспоминаниям, превращая их в высокохудожественные творени; поэт передавал литературно-критическим статьям и эссе об искусстве и поэзии высокую эмоциональную напряженность; наконец, поэт превращал эпистолярную прозу в истинные лирико-психологически, философские трактаты, черпая мысли и образы из стихов, чтобы наполнить ими письма (что видно, напимер, по "Флорентийским ночам") .

Итак, в тридцатые годы во Франции Марина Цветаева окончательно состоялась, сбылась как оригинальный и крупный прозаик. Лирические стихотворения по-прехнему были редкими гостями в тетрадях поздней Цветаевой, но все же, вызванные внутренней необходимостью, появлялась там. Так, была создана своеобразная ода неразлучному верному другу поэта - письменному столу - цикл "Стол", без которого не обходится ни один цветаевский сборник. В "Стихах к сыну" поэт напутствовал будущего человека (ему пока семь лет): "Езжай, мой сын, в свою страну",- ибо дети сами должны писать "повесть дней своих и страстей своих"; ведь "наша ссора - не ваша ссора! Дети! Сами творите брань Дней своих". Цветева верила: СССР - страна будущего, страна детей, не отцов. Отцы - это вымирающее племя высоких, "не от мира сего", бескорыстных душ, которым нет места в современности; им она, поэт, обязана всею своей сущностью:

13

Поколенье! Я - ваша!

Продолженое зеркал.

Ваша - сутью и статью,

И почтеньем к уму,

И презрением к платью

Плоти - временному!

До последнего часа

Обращенным к звезде -

Уходящая раса,

Спасибо тебе!

В "Стихах сироте" Цветаева величайшей страстностью выразила мысль о том, что человека держит на земле его необходимость другому. "Что для ока - радуга, Злаку - чернозем, Человеку - надоба Человека - в нем". Эта "надоба", по Цветаевой,- любовь. Так возвращалась она к своей заветной теме . Надоба в человеке, надоба в поэте, в его стихах . Как и в юности, Цветаева провидела, что час ее пробьет только в будущем: "Не нужен твой стих - Как бабушкин сон.- А мы для иных Сносидим времен . А быть или нет Стихам на Руси - Потоки спроси, Потомков спроси". А сама Родина? Цветаева любила родину; одни эти строки: "Ты! Сей руки своей лишусь,- Хоть двух! Губами подпишусь На плахе: распрь моих земля - Гордыня, родина моя!" - говорят сами за себя.

Но, любя родину, стремилась ли Цветаева вернуться домой? Ответ на этот вопрос неодназначен; по стихам, письмам видно, как мучила ее эта проблема:"Можно ли вернуться В дом, который - срыт?", "Той России - нету, Как и той меня"; "Нас родина не позовет!". В письме к Тесковой: "Здесь я не нужна. Там я невозможна", и т.п. Двойственность ее натуры и судьбы состояла в том, что она, выражаясь ее же словами, была втянута в насильственный брак со своим временем. Ей не нравился ее век (как не нравился бы любой другой, если б она в нем родилась). Она была поэтом, опережающим свое время, но тянулась к уходящей эпохе. Пешеходом, не признающим автомобилей, "авионов", и вообще - "век турбин и динам". Читателем, презирающем газеты с их "злобой дня" (Кто победил на площади - Отом не думай и не ведай"). Ее нет современности было, по существу, порождено современностью же. "Глядел назад, а шел впред",- писала она.

14

Больше того: по цветаевскому творчеству можно изучать ту историческую реальность, в которой она жила и которая - хотел того или не хотел

поэт, - уже была в нем самом. Что до возвращения на родину, Цветаева знала одно: если ее муж туда поедет, она последует за ним, как в 1992 году последовала к нему за границу.

Время между тем шло, и в марте 1937 года дочь Цветаевой Ариадна, исполненная радостных надежд, уехала в Москву. Все лето Цвеаева напряженно работала: писала очерк "Пушкин и Пугачев" и "Повесть о Сонечке". А осеною судьба всей семьи круто повернулась. Сергею Эфрону, продолжавшему свою деятельность в Союзе возвращения в СССР, пришлось, в связи с участием в одном политическом детективе, спешно и тайно уехать в Москву. По поводу этого отъезда в заграничной прессе было много шуму . Марина Ивановна осталась с Муром. Их отъезд был, таким образом, предрешен. Состояние Марины Ивановны было труднейшим; больше полугода она ничего не писала: "Нет душевного (главного и единственного) покоя, есть - обратное". Осенью переселилась из Ванва в парижскую гостинизу. "Я - страшно однинока,- сетовала она.- Из всего Парижа - только два дома, где я бываю, остальное все - отпало". Она гоовила к отправке свой архив: переписывала ранние стихи, попутно дорабатывая их , уничтожая наиболее слабые, делая комментирующие пометы. Некоторые произведения не рискнулу везти, оставила на хранение знакомым; приводила в порядок могилу семьи Эфронтов на Монпарнасском кладбище.

Сентябрьские события 1938 года вывели Цветаеву из творческой немоты. Нападение гитлеровцев на Чехословакию вызвало в ее сердце гнев и негодование,- и хлынула лавина антифашистских "Стихов к Чехии". Теперь Цветаева ревностно следила за газетами, слушала радио, реагировала на политические события. Верила: "Россия Чехию сожрать не даст"- и с горячей любовью воспевала не отдельного человека и любовь к нему, а героический страдающий народ и прекрасную страну, в которой некогда нашла приют. Циклы "Сентябрь" и "Март" "Стихов к Чехии" образовали своего рода лирическое единое произведение. То была "лебединая песнь" Марины Цветаевой на чужбине. Летом 1939 года подготовка к отъезду приняла спешный характер: последние "переписка, разборка, укладка". И последние письма. Из них - от 8 июня - поэту А.С.Гингеру, в котором читаем: "Жаль уезжать, но это подготовка - к другому большому отъезду, кроме того я с первой минуты знала, что уеду". А в конце:"И Муру будет хорошо. А это для меня - главное. (Стихам моим - всегда будет хорошо)". 12 июня 1939 года Марина Ивановна Цветаева уехала в СССР.

15

Глава III

В Москву Цветаева с сыном приехали 18 июня. Ее семья наконец воссоединилась; все вместе жили в подмосковном поселке Большево. Но это последнее счастье длилось недолго: в августе арестовали дочь, в октябре - мужа Цветаевой. Она с сыном скиталась по чужим углам: снимала комнату в Голицыне, переменила три жилья в Москве. Ездила с передачами Але и Сергею Яковлевичу; тряслась над хрупким здоровьем Мура; вызволяла прибывший из Франции багаж, который задерживали целый год . И занималась переводами - францзского, немецкого, английского, грузинского, болгарского, польского и других языков. Она совершала