Filosofa.net

Человека не приходится принуждать и даже учить тому, что значит счастье, личное благополучие. Удоволь­ствия, богатство, власть, успехи и прочие слагаемые счастливой жизни продолжают природные желания индиви­да и культивируются всем устройством цивилизации.

Иное дело — нравственное служение. Оно не так очевидно. Как считал Швейцер, утеря этических ориен­тиров — основная причина упадка культуры — объясня­ется их недостаточной укорененностью в мышлении. Мо­раль должна быть не просто горячо воспринята, но еще и глубоко обоснована. Швейцер искал такую элементар­ную формулу морали, которая бы не поддавалась софи­стическим искажениям и которую нельзя было бы нару­шать с чистой совестью. Он нашел ее в принципе благо­говения перед жизнью. Только признание святости жизни во всех ее формах и проявлениях придает нравственную соразмерность человеческой деятельности, гарантирует здоровое развитие культуры и согласную жизнь в обще­стве — таков основной завет Альберта Швейцера.

Философско-этические взгляды Швейцера наиболее полно изложены в его труде "Культура и этика" (1923). Другим источником этического мировоззрения Швейце­ра, как и всех великих моралистов, является его жизнь.

Этика и мистика

Смысл человеческой жизни не может быть выведен из смысла бытия, а этика — из гносеологии. Но откуда же ей взяться, особенно если учесть, что Швейцер не прием-лет решений, изгоняющих мораль из пределов рациона­льности в область веры, эмоций. И тем более он не может принять отрицание морали.

Этика, считает Швейцер, должна родиться из мисти­ки. При этом мистику он определяет как прорыв земного в неземное, временного в вечное. Мистика бывает наив­ной и завершенной; наивная мистика достигает приобще­ния к неземному и вечному путем мистерии, магического акта, завершенная — путем умозрения. Тем самым про­блема возможности этики приобретает еще большую ост­роту, ибо неземное и вечное не может быть выражено в языке. Язык способен охватить лишь земную и конеч­ную реальность. Эту неразрешимую проблему Альберт Швейцер решил с такой же простотой, с какой Александр Македонский разрубил гордиев узел. Этика возможна не как знание, а как действие, индивидуальный выбор, пове­дение.

"Истинная этика начинается там, где перестают пользоваться словами".

Чистая совесть — изобретение дьявола

Оригинально и поразительно ясно решает Швейцер самый, пожалуй, трудный для этики вопрос о путях ее соединения с жизнью.

Этика конструирует идеальную нравственность по ко­нтрасту с реальным миром. Признание несовершенства человеческих нравов является условием, содержанием оправданием нормативной модели, задающей иную перспективу межчеловеческих отношений. Но чем решительней идеальная мораль порывает с реальным миром, тем выше она взмывает в поднебесье духа, тем трудней пройти обратный путь, спуститься с небес идеальных стремлений на землю практической жизнедеятельности. Человек, желающий быть одновременно моральным практически деятельным, оказывается зажатым между двумя полюсами: святостью и цинизмом. Чтобы остаться верным идеальным предписаниям морали, он вынужден сторониться активной борьбы, стать отшельником, к, впрочем, и поступали многие из христианских святых. Если же человек стремится быть деятельным, до­зваться жизненного успеха, то он должен быть готовым переступить моральные запреты, как бесцеремонно преступали их люди, достигавшие вершин земной власти.

Человек — не ангел, и, как существо земное, плотское, он не может не наносить вреда другим жизням. Однако человек (и имен­но это делает его поведение этическим, нравственным) может сознательно следовать в своих действиях принци­пу благоговения перед жизнью, способствуя ее утвержде­нию всюду, где это возможно, и сводя к минимуму вред, сопряженный с его существованием и деятельностью.

В мире, где жизнеутверждение неразрывно переплете­но с жизнеотрицанием, нравственный человек сознатель­но, целенаправленно и непоколебимо берет курс на жиз­неутверждение. Любое (даже и минимально необходи­мое) принижение и уничтожение жизни он воспринимает как зло. В этике Швейцера понятия добра и зла четко отделены друг от друга. Добро есть добро. Его не может быть много или мало. Оно есть или его нет. Точно так же и зло остается злом даже тогда, когда оно абсолютно неизбежно. Поэтому человек обречен жить с нечистой совестью. Швейцер, подобно Канту, придает концепту­альный смысл утверждению о том, что чистая совесть— изобретение дьявола.

Нравственность. Владимир Сергеевич Соловьев.

Владимир Сергеевич Соловьев родился в Москве 16 января 1853 г. в семье известного русского историка Сергея Михайловича Соловьева (1820-1879). Род Вл.Соловьева еще в пятом-шестом колене принадлежал к среде великорусского крестянства, но затем перешел в духовное сословие.

Нравственный смысл жизни в его окончательном определении Наша жизнь получает нравственный смысл и достоинство, когда между нею и совершенным Добром установляется совершенствующаяся связь. Внутренно требуя совершенного соединения с абсолютным Добром, мы показываем, что требуемое еще не дано нам и, следовательно, нравственный смысл нашей жизни может состоять только в том, чтобы достигать до этой совершенной связи с Добром или чтобы совершенствовать нашу существующую внутреннюю связь с ним.

В запросе нравственного совершенства уже дана общая идея абсолютного Добра – его необходимые признаки. Оно должно быть всеобъемлющим или содержать в себе норму нашего нравственного отношения ко всему. Все, что существует и что может существовать, исчерпывается в нравственном отношении тремя категориями достоинства: мы имеем дело или с тем, что выше нас, или с тем, что нам равно, или с тем, что ниже нас. Логически невозможно найти еще что-нибудь четвертое. По внутреннему свидетельству сознания выше нас безусловное Добро, или Бог и все то, что уже находится с Ним в совершенном единении, так как мы этого единения еще не достигли; равно с нами по естеству все то, что способно, как и мы, к самодеятельному нравственному совершенствованию, что находится на пути к абсолютному и может видеть цель перед собою, т.е. все человеческие существа; ниже нас все то, что к внутреннему самодеятельному совершенствованию не способно и что только через нас может войти в совершенную связь с абсолютным, т.е. материальная природа. Это троякое отношение в самом общем виде есть факт: мы фактически подчинены абсолютному, как бы мы его ни называли; так же фактически мы равны другим людям по основным свойствам человеческого естества и солидарны с ними в общей жизненной судьбе чрез наследственность, историю и общежитие; точно так же мы фактически обладаем существенными преимуществами перед материальным творением. Итак, нравственная задача может состоять лишь в совершенствовании данного. Тройственность фактического отношения должна быть превращена в триединую норму разумной и волевой деятельности; роковое подчинение высшей силе должно становиться сознательным и свободным служением совершенному Добру, естественная солидарность с другими людьми должна переходить в сочувственное и согласное с ними взаимодействие; фактическое преимущество перед материальной природой должно превращаться в разумное владычество над нею для нашего и для ее блага.

Действительное начало нравственного совершенствования заключается в трех основных чувствах, присущих человеческой природе и образующих ее натуральную добродетель: в чувстве стыда, охраняющем наше высшее достоинство по отношению к захватам животных влечений; в чувстве жалости, которое внутренно уравнивает нас с другими, и, наконец, в религиозном чувстве, в котором сказывается наше признание высшего Добра. В этих чувствах, представляющих добрую природу, изначала стремящуюся к тому, что должно (ибо нераздельно с ними сознание, хотя бы смутное, их нормальности, – сознание, что должно стыдиться безмерности плотских влечений и рабства животной природе, что должно жалеть других, что должно преклоняться перед Божеством, что это хорошо, а противное этому дурно), – в этих чувствах и в сопровождающем их свидетельстве совести заключается единое или, точнее, триединое основание нравственного совершенствования. Добросовестный разум, обобщая побуждения доброй природы, возводит их в закон. Содержание нравственного закона то же самое, что дано в добрых чувствах, но только облеченное в форму всеобщего и необходимого (обязательного) требования, или повеления. Нравственный закон вырастает из свидетельства совести, как сама совесть есть чувство стыда, развившееся не с материальной, а только с формальной своей стороны.