Реклама
Книги по философии
Фрэнсис Бэкон
Великое восстановление наук. Разделение наук
(страница 45)
Древние весьма правильно подразделяли предвидение на два вида -- на искусственное и естественное. В первом случае предсказание является результатом рассуждений, основанных на тех или иных фактических признаках, во втором случае оно исходит из самого внутреннего предчувствия души, не нуждаясь в помощи никаких признаков. Искусственное предвидение осуществляется двумя путями: либо оно строится на анализе причин, либо слепо подчиняется одному только опыту. Это последнее, как правило, исполнено всяческих суеверий: таковы были языческие учения о гаданиях по внутренностям жертвенного животного, по полету птиц и т. п. Да и астрология халдеев, хотя и более знаменита, не намного лучше их. Но и тот и другой вид искусственного предвидения используются в различных науках. Астролог делает свои предсказания, исходя из положения светил. Врач предсказывает наступающую смерть, выздоровление, возможные проявления болезни, исходя из наблюдения над мочой, пульсом, внешним видом больных и т. п. Может предсказывать и политический деятель: "О продажный город, который скоро погибнет, если только найдет покупателя!" ^ Подтверждение этого пророчества не замедлило явиться: впервые оно исполнилось при Сулле, а затем -- при Цезаре, Поэтому такого рода предсказания нас в настоящий момент не интересуют и должны рассматриваться вместе с теми науками, в которых они используются. Мы сейчас говорим только об естественном предвидении, возникающем из некоей внутренней силы духа. Оно тоже двоякого рода: одно является врожденным, другое -- результат внешнего влияния. Врожденное предвидение строится на основании следующего предположения: душа, сосредоточенная и собранная в самой себе, а не распространенная по органам тела, обладает по собственной своей сущности некоей способностью предвидения будущего. Эта способность особенно хорошо проявляется в вещих сновидениях, экстазах, на пороге смерти, значительно реже -- в состоянии бодрствования, в здоровом и крепком теле. Такое состояние души возникает и поддерживается благодаря воздержаниям и всему тому, что особенно отвлекает душу от телесных предметов, давая ей возможность наслаждаться собственной своей природой, не испытывая препятствий со стороны внешнего мира. Предвидение как результат внешнего влияния строится на основании другой предпосылки: душа, подобно зеркалу, воспринимает некий отраженный свет божественного предвидения и предвидения духов, и этой способности души помогает то же самое состояние тела и тот же образ жизни, что и в предыдущем случае. Ибо это отвлечение души от телесных предметов одновременно способствует и тому, что она сильнее использует свою собственную природу, и тому, что она оказывается более восприимчивой к божественному воздействию; только во втором случае душу охватывает некое волнение, она как бы с трудом выдерживает близкое присутствие божества (в древности это называлось священным исступлением); при врожденном же предвидении душа чувствует себя гораздо спокойнее и свободнее.
Колдовство же есть сила и напряженное действие воображения, направленные на другое тело (о силе воображения, направленной на тело самого субъекта воображения, мы упоминали выше). В этой области школа Парацельса и защитники лживых измышлений натуральной магии настолько утратили чувство меры, что чуть ли неготовы были приравнять силу и возможности воображения к силе чудотворной веры. Другие, стоявшие ближе к истине, присматриваясь внимательнее к проявлениям скрытой энергии и воздействия одних вещей на другие, взаимопроникновению чувств, распространению заразы от тела к телу, передаче магнетических свойств, пришла к убеждению, что в значительно большей степени возможны такие воздействия, сообщения и взаимодействия между духами, ибо дух является одновременно и самым активным, и самым чутким и восприимчивым к внешним воздействиям среди всего, что существует в природе. Именно отсюда распространились представления, ставшие почти всеобщими, о высшем гении, о людях, приносящих несчастье и служащих дурным предзнаменованием, о внезапных приливах любви и ненависти (invidia) и т. п. Но с этим связан другой вопрос: каким образом можно усилить и развить воображение? Ведь если сильное воображение обладает таким огромным могуществом, то было бы важно узнать, какими способами его можно возбудить и заставить превзойти самое себя. И здесь незаметно (но не становясь от этого менее опасной) рождается попытка оправдать и защитить магические обряды. Действительно, вполне можно было бы предположить, что все эти обряды, магические знаки, заклинания, символические жесты, амулеты и т. п. вовсе не обладают никакой силой, полученной в результате некоего молчаливого или скрепленного клятвой договора со злыми духами, но существуют только для того, чтобы усиливать и возбуждать воображение тех, кто прибегает к этому, совершенно так же, как в религии используются изображения святых, помогающие сосредоточить мысль на созерцании и возбудить религиозное чувство молящихся. Мое же мнение таково: даже если воображение обладает исключительно могущественной силой, а магические обряды еще более увеличивают и укрепляют эту силу; даже если, наконец, эти обряды используются совершенно искренне только для такого усиления, как своеобразное чисто физическое средство, причем нет никакого, даже малейшего, помышления о том, чтобы привлечь с их помощью силы злых духов, все же такие обряды должны считаться недопустимыми, потому что они противоречат словам Бога, осудившего человека за его грех, -- "В поте лица будешь добывать хлеб свой" ^ и грубо попирают их. Ведь такого рода магия ставит своей целью с помощью нескольких легких и отнюдь не мучительных действий получить те замечательные плоды, ценой которых по воле божьей должен быть труд.
Остаются еще два учения, касающиеся главным образом способностей низшей, или чувственной, души, поскольку они особенно тесно связаны с органами тела: это -- учение о произвольном движении и учение о чувстве и о чувствующем субъекте. В первом из этих учений, хотя оно вообще разрабатывалось достаточно скудно, почти целиком отсутствует целый раздел. Действительно, если речь идет о роли и соответствующем строении нервов, мышц и всего прочего, необходимого для такого движения, о том, какая часть тела покоится в то время, как другая находится в движении, о том, что управляет этим движением, подобно вознице, а именно о воображении, так что если вдруг исчезнет образ, на который направлено воображение, то немедленно приостанавливается и прерывается само движение (например, если, гуляя, мы вдруг начинаем о чем-то напряженно и сосредоточенно думать, то мы тотчас же останавливаемся), и о некоторых других, имеющих известное значение тонкостях, то они уже давно стали объектом наблюдения и изучения. Но каким образом сжатия, расширения и волнения духа, вне всякого сомнения являющегося источником движения, могут сгибать, поднимать, толкать огромное и плотное тело, этого еще никто до сих пор не исследовал и не писал об этом. И в этом нет ничего удивительного, если сама чувственная душа до сих пор рассматривалась скорее как энтелехия и некая функция, а не как субстанция ^. Но коль скоро мы узнали, что она является телесной и материальной субстанцией, неизбежно возникает также и вопрос о том, с помощью каких усилий это нежное и едва заметное дуновение может приводить в движение такое плотное и твердое тело. И этот вопрос, поскольку он еще не разработан, должен стать объектом исследования.
Гораздо полнее и тщательнее исследовалась проблема чувственного восприятия и чувствующего субъекта как в общих трактатах на эту тему, так и в специальных сочинениях о перспективе, о музыке и т. д. Здесь не имеет смысла говорить о том, насколько правильно это делалось; во всяком случае едва ли есть основания относить эту область к числу проблем, требующих исследования. Однако в этом учении существуют два важных и заметных раздела -- о различии восприятия и чувства и о форме света, которые, по нашему мнению, разработаны недостаточно.
Философы, прежде чем приступать к своим сочинениям о чувстве я чувствующем субъекте, должны были установить ясное и четкое различие между восприятием и чувством в качестве основополагающего принципа такого исследования. Ибо мы видим, что почти всем телам в природе присуща ярко выраженная способность восприятия и даже своего рода выбора, дающего им возможность принимать то, что им приятно, и отвергать то, что им чуждо и враждебно. И мы говорим здесь не только о сравнительно тонких типах восприятия, подобных притяжению железа магнитом, стремлению пламени к нефти, соединению при сближении одного пузырька воздуха с другим, отражению лучей предметом белого цвета или тому, что происходит, когда тело животного усваивает полезные вещества и выбрасывает бесполезные, а губка (даже если часть ее поднимается над водой) притягивает воду и выталкивает воздух и т. п. Впрочем, зачем перечислять все эти примеры? Ведь ни одно тело, приближенное к другому, не может ни изменить его, ни измениться само под его влиянием, если этому действию не предшествует взаимное восприятие. Тело воспринимает пути, которыми оно проникает внутрь; воспринимает силу другого тела, которому оно уступает; воспринимает, отходя назад, удаление другого тела, которое его удерживало; воспринимает разрыв своей целостности, которому оно определенное время сопротивляется. Словом, всюду существует восприятие. А воздух так остро воспринимает тепло и холод, что его восприятие оказывается намного тоньше, чем человеческое, которое, однако, считается мерой холодного и теплого. Таким образом, становится ясным, что люди в отношении этого учения совершили двойную ошибку: во-первых, они в большинстве случаев вообще не обращались к этому учению и не разрабатывали его, несмотря на чрезвычайную его важность, а во-вторых, в том случае, когда они все же случайно обращались к наблюдениям над этими проблемами, они заходили дальше, чем следует, приписывая всем телам обладание чувством, так что сломать ветку дерева становилось чуть ли не преступлением, ибо оно могло вдруг застонать, как Полидор ^. А между тем они должны были исследовать различие между восприятием и чувством, не только сравнивая в целом тела. наделенные чувством, и тела, не наделенные чувством (например, растения и животные), но и наблюдая за самим чувствующим телом и пытаясь выяснить, почему такое большое число действий совершается вообще без какого бы то ни было участия чувств: переваривается и выбрасывается пища, мокроты и соки движутся вверх и вниз по всему телу, сердце и сосуды пульсируют, внутренние органы, подобно мастерским, исполняют каждый свою работу. И однако все это и многое другое совершается без участия чувства. Но люди недостаточно отчетливо видят, каков характер действия чувства и какого рода тело, какая продолжительность времени, какая повторяемость впечатления необходимы для того, чтобы вызвать страдание или наслаждение. Наконец, они, как мне кажется, вообще совершенно не понимают различия между простым восприятием и чувством, так же как не знают того, в какой мере возможно восприятие без участия чувства. А ведь это спор не только о словах, попов высшей степени важном существе дела. Поэтому это учение, как исключительно полезное и имеющее отношение к очень многим вещам, должно получить более глубокое развитие. Ибо неосведомленность в этой области у некоторых древних философов была так велика, что они всем без исключения телам приписывали душу и не понимали, каким образом может происходить произвольное движение без участия чувства и как может существовать чувство без души ^.
