Filosofa.net

И Кант был абсолютно прав, утверждая, что в этих трех во­просах объединяются «все интересы моего разума (и спекуля­тивные и практические).

Общекультурную функцию философия тоже выполняла с момента своего зарождения, и если сужался предмет фи­лософии, то с общекультурной функци­ей философии происходило скорей всего обратное: ее роль в жизни общества непрерывно возрастала. Уже Цицерон с пол­ным правом заявлял, что «культура духа есть философия».

Тем более это справедливо для нашего времени. Без преуве­личения можно сказать, что философия является сегодня важ­нейшим элементом духовной культуры человечества. «Мне пред­ставляется, — писал видный физик ФРГ, лауреат Нобелевской премии, Макс Лауэ, — что все науки должны группироваться вокруг философии как их общего центра и что служение ей является их собственной целью. Так и только так можно сохра­нить единство научной культуры против неудержимо прогрес­сирующей специализации наук. Без этого единства вся культура была бы обречена на гибель».

«Итак, если ставим перед собой вопрос «Что мне дает философия? Что мне дает ее изучение?», нельзя сбрасывать сосчетов ее общекультурную функцию. Никогда не считался куль­турным человек, философски необразованный и неподготов­ленный. Тем более это относится ко времени, в котором мы живем. С другой стороны, в порядке, так сказать, обратной связи, заметим, что по отношению человека к философии можно су­дить и об его общей и его профессиональной культуре. И если он, подобно фонвизинскому Митрофанушке, вопроша­ет «А на что мне философия?», тогда его «культурный» уровень вполне очевиден».[3]

Рассмотрев функции социальной философии, попытаемся вернуться к аристотелевской характеристике философии как са­мой бесполезной и одновременно самой прекрасной науки.

Да, она бесполезна в плане узко утилитарном, прагматиче­ском, ибо философия не может научить выпечке пирогов, плав­ке металла, сапожному ремеслу и т.д. Более того — она не мо­жет подменить собой ни одну из конкретных наук, решая за них их специфические проблемы. Из истории философии из­вестно, насколько бесплодными оказались многовековые по­пытки рассматривать философию в качестве «науки наук», вти­скивающей все остальные науки в прокрустово ложе общих схем и заменяющей собой эти науки. И только обретя свои спе­цифические функции, философия перестает быть бесполезной: она дает конкретным наукам то, что они сами синтезировать не могут — мировоззрение и методологию, общегуманистический смысл и культурологическую значимость.

«Что же касается «прекрасности» философии, то она слита воедино с ее полезностью в указанном высоком смысле. Дейст­вительно, что может быть прекраснее, чем приобщение к цен­ностям духовным, к пониманию смысла жизни, своего места в мире, своих взаимоотношений с другими людьми?! И реализу­ется это прекрасное прежде всего в гуманистической и обще­культурной функциях философии, всегда являющейся духов­ной квинтэссенцией своей эпохи».[4]

Глава 3. Место социальной философии в системе наук.

Социальная философия в органическом единстве с другими компонентами философского знания выступает в качестве ми­ровоззренческого и методологического основания всех общественных, а еще шире всех гуманитарных наук, включая психоло­гию, лингвистику и т.д.

Доказательство выдвинутого положения начнем с анализа взаимоотношений социальной философии с социологией. Этот сюжет выбран нами для примера в силу двух обстоятельств. Во-первых, именно вокруг соотношения социальной философии (в ее традиционном тогда варианте исторического материализ­ма) и получавшей тогда права гражданства прикладной социо­логии прошли бурные дискуссии в шестидесятые-семидесятые годы. Во-вторых, пример этот предельно нагляден и без особых трудностей может быть экстраполирован на другие отрасли гу­манитарного, а также, и негуманитарного знания.

В дискуссиях о соотношении социальной философии и социологии выявились три точки зрения, что социальная философия равна всей со­циологии. Этот тезис о тождестве исто­рического материализма и социологии был явно направлен против прикладной социологии, ненужной и вредной в глазах приверженцев казарменного социализма и тоталитарных режи­мов: зачем еще какая-то прикладная социология, если истори­ческий материализм (т.е. социальная философия марксизма) сам по себе способен исследовать и объяснить все общественные проблемы? Есть и другая позиция, «социальная философия вне социологии». Сторонники этой точки зрения разделяли искусственным рвом социальную фи­лософию как философскую науку, как методологию от социо­логии как комплекса конкретных знаний об обществе. Если бы такой отрыв состоялся, социология оказалась бы во власти са­мого откровенного ползучего эмпиризма с его отказом от права на сколько-нибудь значительные обобщения общетеоретического порядка. Сторонники третьего направления «социальная философия есть верхний, методологический этаж социологии», были свободны от крайностей, присущих двум изложенным выше точкам зрения. Социаль­ная философия — не вне социологии и не вся социология, а один из ее собственных слоев.

Соотно­шение же между социальной философией и другими общест­венными науками оказывается более сложным в чем можно убедится на примере соотношения социальной философии и истории.

«Здесь в границах историко-научного знания, социальная фи­лософия не является уже монопольной владелицей верхнего эта­жа: она делит его с еще одной научной дисциплиной — методо­логией истории, или, как ее часто именуют, методологией исто­рического познания, которая имеет своим предметом общетео­ретические проблемы, встающие перед исторической наукой. И хотя грань между социально-философскими проблемами и методологическими проблемами самой исторической науки весь­ма условна, но все же она существует. При этом методологиче­ские проблемы истории нельзя рассматривать во всех случаях как конкретизацию соответствующих социально-философских проблем (например, исторические законы как конкретизацию законов общесоциологических), ибо в очень существенной сво­ей части методология истории призвана заниматься и пробле­мами гносеологическими (проблема факта и его интерпрета­ции, специфика восхождения к абстрактному знанию в истори­ческой науке и т.д.)».[5]

Говоря о верхнем слое исторического знания, необходимо учитывать два обстоятельства.

В этот слой входит не социальная философия в целом, а лишь те ее концепции, идеи и понятия, которые в настоящее время востребуются исторической наукой в связи с ее собст­венным уровнем развития и решаемыми задачами. Остальное содержание социальной философии как бы составляет резерв этого слоя теории. Так, например, пока целые поколения вид­ных отечественных исследователей Западной Европы (от И.ВЛучицкого, Н.И.Кареева, П.Г.Виноградова, М.М. Ковалевского, А.Н. Савина до Д.М.Петрушевского, Е.А. Косминского, А.И. Неусыхина, Н.П.Грацианского, С.Д. Сказкина) занимались преиму­щественно проблемами аграрной истории, во многом невос­требованными оказывались понятия и выводы социальной фи­лософии, касающиеся психологического уровня общественного сознания. «Сегодня же, когда ученики этих исследователей, уг­лубляя исторический анализ, обратились к изучению систем цен­ностей и социально-культурных представлений людей той эпо­хи верхний слой здания исторической науки заметно обога­тился. Свидетельством этого служит происходящее на наших глазах вхождение в понятийный аппарат исторических иссле­дований понятия «менталитет», обозначающего социально-пси­хологический облик и настрой большой социальной группы (на­родности, нации, класса, сословия и т.п.)».[6]

Общетеоретические, методологические проблемы самой ис­торической науки уже для постановки, а тем более для своего решения, нуждаются в солидном философском обосновании. Выдающиеся русские историки всегда отчетливо это представ­ляли. В 1884/85 академическом году В.О.Ключевский впервые в России прочитал спецкурс «Методология русской истории», оза­главив первый раздел первой лекции так: «Отсутствие метода в нашей истории». Комментируя эту формулировку, Ключевский говорил: «Нашу русскую историческую литературу нельзя обви­нить в недостатке трудолюбия — она многое отработала; но я не взведу на нее напраслины, если скажу, что она сама не зна­ет, что делать с обработанным ею материалом; она даже не знает, хорошо ли его обработала».[7] Откуда же могут быть подчерпнуты исторической наукой соответствующие критерии и подходы, тем более в условиях нулевого уровня разработки собственных ме­тодологических концепций? Ясно, что таким первоначальным источником может выступать только философия, в том числе ее обществоведческий срез.