Filosofa.net

Молодой К. Аксаков мечтал, что в соответствии с классической-гегелевской триадой (отрицание отрицания) современная лите­ратура, пришедшая на смену подлинно народному искусству, фольклору, сыграет необходимую культурную роль и, в свою оче­редь, уступит место “новому”, “синтетическому” искусству. В зна­менитой гоголевской поэме он и увидел прообраз такого искус­ства, настаивая, что “эпическое содержание” равно пронизывает и “Мертвые души”, и древние поэмы Гомера. В дальнейшем разо­чарование в современной литературе, дававшей слишком мало на­дежд славянофилу на вызревание в ней подлинно народного, “синтетического” искусства будущего, сопровождалось все более последовательным утверждением им в эстетической сфере рели­гиозных критериев. В 1848 г. К. Аксаков писал: “Искусство . в настоящем смысле слова есть язычество и несовместимо с жизнью христианскою . в нашей русской жизни, верою право­славною основанной, оно быть, как искусство, самостоятельно не может: оно может принять лишь служебный характер, как принимает оно в иконописи”.

Младший брат К. Аксакова И. Аксаков в 1842 г. окончил Учи­лище правоведения в Петербурге. Находился на правительствен­ной службе до 1851 г. Выйдя в отставку, Иван Аксаков до конца жизни — ведущий публицист и издатель славянофильских газет и журналов: “Парус”, “Русская беседа”, “День”, “Москва”, “Москвич”, “Русь”. В 1870-е гг. руководитель Московского сла­вянского комитета и активный организатор общественной помощи населению Черногории, Сербии, Болгарии в период войны с Тур­цией.

Общественная деятельность и теоретические построения Ивана Аксакова отразили своеобразие роли и места славянофильского учения в социальной и культурной ситуации пореформенной Рос­сии 1860—1880 гг. И. Аксаков пытался осмыслить новые тенденции русской общественной жизни в свете религиозно-философских идей своего брата и “старших” славянофилов — А.С. Хомякова и И.В. Киреевского. Славянофилы надеялись, что крестьянская реформа приведет к сближению сословий в России, а институт “земства” будет способствовать возвращению той гармонии об­щественных отношений, которая, по их мнению, была характерна для допетровской Руси. Уже в 1861 г. И. Аксаков писал, что “дальнейшее существование дворянского сословия на прежних основаниях, после великого дела 19 февраля 1861 г., невозможно”. Он выражал надежду, что в земстве возникнет “взаимный союз” крестьян-общинников и дворян-землевладельцев. Как и Ю.Ф. Са­марин, И. Аксаков видел .в крестьянской реформе начало осуще­ствления социальных прогнозов славянофилов и, соответственно, говорил о реформе как о “громаднейшей социальной революции”;

В начале 1862 г. им был предложен проект самоупразднения дво­рянства как сословия, “отмены всех искусственных разделений сословий” и распространения дворянских привилегий на все со­словия России.

Идея “самоупразднения” дворянства была выдвинута славяно­филом в полемике с набиравшим силу дворянским конституцио­нализмом. И. Аксаков вскоре утратил надежды на возможность скорого достижения в России бессословной общественной идиллии, но критику конституционализма он, так же как и Ю.Ф. Самарин, продолжал до конца жизни. Единственно возможной и необходи­мой “конституцией” И. Аксаков, следуя принципам теории “земли” и “государства”, объявлял “свободу слова и мысли, и в печати и гласно”. Требуемая же дворянством конституция, согласно от­стаиваемой им славянофильской концепции, чужда народному духу и ведет к окончательному разрыву “живого союза с народом” самодержавной власти.

Таким образом, как и у других славянофилов, у И. Аксакова монархизм и антиконституционализм сочетались с признанием необходимости политических свобод для личности и общества (свобода слова, печати, совести) и обоснованием неизбежного несовершенства и даже “второстепенности” государственно-право­вых отношений и самого государства: “Государство, конечно, не­обходимо, но не следует верить в него, как в единственную цель и полнейшую норму человечества. Общественный и личный идеал человечества стоит выше всякого . государства, точно так, как со­весть и внутренняя правда стоят выше закона и правды внешней”. И. Аксаков продолжил славянофильскую критику взаимоот­ношений между государством и церковью в послепетровской России, выступая против сложившейся традиции жесткого госу­дарственного контроля над деятельностью церковной организации и смешения функций государства и церкви: “Церковь, вмешива­ясь в дела государственные, совмещая в одной руке меч духовный с мечом государственным, перестает быть церковью и сама себя добровольно отрицает, низводя на ступень “царства от мира сего”. Точно так же и государство, если бы вздумало присваивать себе значение и власть церкви . внесло бы в церковь элемент совер­шенно инородный, чуждый, ограничило бы беспредельную духов­ность веры, овнешнило бы, огрубило бы ее, одним словом, исказило бы самое существо церкви”. В многочисленных статьях И. Акса­ков резко критиковал не только российское государство за вме­шательство в религиозную жизнь своих граждан, но и церковные власти за конформизм и отступления от принципа свободы совести: “Без свободы совести немыслима и церковь, ибо в духовной сво­боде человека лежит причина бытия . самой церкви . Свобода человеческого духа составляет, таким образом, не только стихию церкви, но и самый, так сказать, объект ее действия . Понятно . что в этой стихии свободного духа самая деятельность, направ­ление этого духа, может быть только духовная”.

Чувствуя себя преемником “старших” славянофилов и действуя в ситуации, когда практическая осуществимость их религиозно-нравственных идеалов представлялась все более и более сложной, И. Аксаков, продолжая спор с рационализмом (“логическим зна­нием, отрешенным от нравственного начала”), вынужден был отстаивать уже саму славянофильскую веру в действенность хри­стианских ценностей и идеалов в реальном культурно-историческом процессе. “Нельзя не поражаться узкостью и ограниченностью понимания сторонниками “современного прогресса” мировой задачи христианства: то взваливают на него ответственность — зачем в течение почти двух тысяч лет оно не водворило на земле все­общего благополучия, — то обвиняют его в непрактичности, в том, что христианский идеал стоит вне действительной исторической жизни человечества . В том-то и дело, что идеал христианский вечен, вне условий места и времени . не укладывается в жизнь, всегда выше ее, не мирится с нею, вечно будит и будит человече­ское общество и стремит его вперед и вперед”.

В начале 1860 г. И. Аксаков, развивая социологическую концепцию своего брата о “земле” и “государстве”, сформулировал теорию “общества”, отразившую трансформацию славянофиль­ской идеологии в новых общественных условиях пореформенной России. Он писал, что видел свою задачу в том, чтобы восполнить “пробел в славянофильском учении Константина о государстве и земле. Там не было места обществу, литературе, работе само­сознания. Непосредственность народного бытия и деятельность сознания, безличность единиц, народ составляющих, и личная деятельность их в обществе — все это не было высказано . поня­тия эти и представления, как не разграниченные, постоянно сме­шивались”. “Общество” Аксаков определял как “народ самосо­знающий”, как ту среду, в которой “совершается сознательная, умственная деятельность . народа”. “Общество” возникает из на­рода, оно есть “не что иное, как сам народ в его поступательном движении”. “Общество” находится между “народом в его непосредственном бытии” и государством — “внешним определением народа”.

В допетровской России, по Аксакову, “общества” не было, и это делало необходимым практически безграничное укрепление государственной власти, оправдывало “самодержавную инициати­ву”, обеспечивающую развитие общественной жизни. Первоначаль­но (вплоть до Петра I) самодержавие успешно несло бремя вла­сти, доверенное ему “землей”, народом. (Даже “мучитель Иоанн . тиран и деспот,— писал Аксаков,— был в то же время мудрым строителем”). Однако преобразовательная деятельность Петра I (“пред которым бледнеет деспотизм и тиранстве царя Ивана”) оказалась враждебной “народным началам”, утверждал вслед за “старшими” славянофилами И. Аксаков, считая в то же время важным результатом петровских реформ “реакцию народного духа”, пробуждение “деятельности самосознания” в народе. Раз­витие и укрепление этого “самосознания” и привело к возникно­вению новой социальной силы — “общества”, “народа самосозна­ющего”, “образованного сословия”, по существу, народной интел­лигенции. В состав “общества”, считал И. Аксаков, входят “люди всех сословий и состояний”, это сила именно социальная, а не политическая, и для нормального ее развития требуется свобода слова, понимаемая славянофилом исключительно как нравствен­ное, а не политическое право. Это относится и к свободе печати, которой Аксаков придавал большее значение, чем представитель­ным институтам.