Filosofa.net

Античная диалектика нашла свое наиболее полное выражение в системе неоплатонизма, которая стала последним и предельным синтезом для всей древней философии. Неоплатоники разработали логический метод, поразительно похожий (по крайней мере, внешне) на метод Гегеля. Мир выступает у Плотина как триада «Единое — Дух — Душа». Здесь Единое — чистая апофатика, содержащая все возможные определения, объемлющая все сущее. Основной характеристикой этого начала, поскольку оно вообще может быть охарактеризовано, является абсолютная простота, слитность, единство. Второй компонент неоплатонической триады, Дух, — область мышления, мир, в котором обитают эйдосы, понятия. «Дух, таким образом, есть бытие не простое и единое, но множественное . Он . сам есть ноумен, но такой, который мыслит и, значит, представляет собой двойство»[64]. Множественность Духа связана с наличием в процессе мышления (понимаемого здесь как интеллектуальное созерцание) двух сторон, субъекта и объекта; благодаря этому второе начало, мысля себя, выступает одновременно как субъект и как объект, разделяется в единстве. Слово «Дух» в современных переводах на русский язык соответствует греческому nouz; раньше этот термин переводился как Ум, Логос, на Западе — как Интеллигенция[65]. Тут уместно вспомнить о гегелевском рассудке, неотъемлемой принадлежности второй сферы логического. Интересно, что в словаре можно найти и другой перевод древнегреческого «Нус» — «смысл или значение слова»[66], а это уже впрямую отсылает к понятию сущности. Третья плотиновская сфера, мировая Душа, представляет собой максимально точное в идеальном отображение космоса, она — идея мира, можно сказать, абсолютная идея. Отношения Души и материальной вселенной аналогичны отношениям человеческих души и тела. Характерные свойства третьего начала — изменчивость, текучесть, вечное становление, ощущение своей неполноты и томление по чему-то высшему. Мировая Душа отождествляется с Афродитой (в то время как Дух — с Кроносом или Зевсом)[67], и надо сказать, что и спустя столетия присутствие божества в мире будет ощущаться как его женская ипостась — таковы, например, каббалистическая Шехина и соловьевская София. Для нас, однако, интересно главным образом понимание Души в качестве стороны ноуменального мира, наиболее близкой к материальному.

Таким образом, уже наш поверхностный анализ демонстрирует смысловую и даже терминологическую близость плотиновской («Единое — Дух — Душа») и гегелевской («Бытие — Сущность — Идея») триад. Лосев в своем исследовании платонической диалектики прямо обозначает ее моменты терминами из первых глав «Науки логики» — Одно, Нечто, Становление[68]. Сходство усиливается еще и тем, что несколькими веками позже Прокл, последний и величайший неоплатоник, дополняет плотиновскую триадичность рекурсивностью, бесконечно проводя троичное разделение в каждом из трех начал. Л. Фейербах называл Гегеля «немецким Проклом», видимо, именно из-за бросающегося в глаза триадично - рекурсивного построения систем обоих философов[69]. Однако, как уже говорилось выше, диалектика неоплатоников привязана к античному мифу, она несамостоятельна в том смысле, что ее предметом обязательно выступает Единое — бог языческого монотеизма, грубо говоря, обожествленный космос.

Неоплатонизм — это диалектика, или мистика, в рамках мифа. Плотин и Прокл завершили и обобщили античную философию, они договорили до конца все, что пытались высказать греки на протяжении тысячелетия, однако не могли и не хотели выйти за пределы мифологии, сознательно связав свою судьбу с умирающей культурой античности. Сменить древнюю цивилизацию было суждено христианству. Как то, так и другое учение происходят с эллинистического римского востока, возникают практически одновременно и питаются из одних и тех же духовных источников. И основатель неоплатонизма Плотин, и один из первых христианских философов Ориген учатся у александрийского мыслителя Аммония Саккаса, впитывая ту питательную среду, в которой смешались греческая философия, египетские мистерии, культы Ирана, иудейские мифы и первохристианская религия, сама родившаяся из этой же пестрой смеси. Христиане — это не какие-то дикие варвары, погубившие утонченную культуру греков, наоборот, они и есть наиболее «продвинутые» греки, посредством которых развившаяся до предела цивилизация совершала качественный скачок в свое иное, являющееся одновременно выявленной истинностью прежнего состояния (как это постоянно происходит с гегелевскими категориями). Совершается переход от мифа к религии. Бог — больше не обожествленный космос, он резко выносится за пределы мира, становится трансцендентным; и, одновременно, он становится личным. Триаду сменяет Троица.

Благодаря своему характеру религия — это обязательно мистика или, можно сказать, диалектика, проведенная в вопросах об отношении бога к космосу и человека к богу. Подчеркивание только одной из сторон божественной сущности — трансцендентности или имманентности миру — автоматически вело или к ограничению возможности общения с богом, или к его растворению в природе. Отметим однако, следуя Лосеву и богословам - паламистам, что в Средние века диалектический подход бывал и более, и менее последовательным. Основными вехами борьбы христианских «диалектиков» с «антидиалектиками» стали тринитарные, христологические и иконоборческие споры, а позднее — вопросы о filioque и об исихастском энергетизме. На каждом из этапов позиция «диалектиков» разрабатывалось все более детально, отмежевываясь от допустимых ранее уклонений. «Омоусианство, дифизитство, иконопочитание, исихазм и имяславие суть единое . мистико-символическое и диалектико-мифологическое учение и опыт»[70].

Античная и средневековая мистика по большей части отрицательно относилась к современным им формам науки, так как наука — всегда противоречие между субъектом и объектом, формальная логика, рассудочность. В новое время рассудок претендует на абсолютность, проникает во все сферы человеческой деятельности. Первоначально это было связано со стремлением предельно полно исследовать внешний мир, разложить, проанализировать его. Но в определенный момент развитие принципов, лежащих в основе нововременной теории познания, приводит ее к самоотрицанию, к утверждению непроходимой пропасти между человеком и миром, к агностицизму. Формальная логика, ранее двигавшая философию вперед, становится тормозом. Гегелевская система преодолевает рассудочность, возвращаясь к диалектике; но это не движение вспять, не отбрасывание нового, а его снятие. Предоставленное самому себе, развиваясь по своим законам, формально-логическое мышление вынуждено рано или поздно стать диалектическим.

Подводя итоги, скажем, что в основе таких, казалось бы, чудовищно разных философских течений, какими были античный неоплатонизм, византийский исихазм, гегелевская рациональность и — далее — материализм Маркса, лежит нечто общее, а именно — диалектический подход к миру. В ряде случаев эта общность может оказаться важнее и заметнее различий.

Заключение

Философия Гегеля представляет собой всеохватную и чрезвычайно строго разработанную систему, основными формальными принципами которой выступают триадичность и рекурсивность. Зная положение той или иной категории в общей схеме, легко представить себе ее основные свойства и отношения с соседями по троичному дереву. Исследовав внутреннее устройство триады, мы получаем ключ ко всей структуре гегельянства.

Душа гегелевского метода — диалектика. Гегель преодолевает формальную логику, господствовавшую в Европе несколько столетий. На новом уровне он возвращается к диалектике, ранее разрабатывавшейся платониками и христианскими мистиками, и превращает ее в философский метод, не связанный более с конкретным религиозным содержанием. Это впоследствии позволит Марксу применить диалектический подход в совершенно новом качестве и построить на его основе материалистическое учение.

Гегель — узловой пункт в истории европейской философии, и знакомство с его творчеством может пролить свет на многие чрезвычайно запутанные идеологические коллизии современности.