Реклама
Книги по философии
Артур Шопенгауэр
Мир как воля и представление
(страница 13)
В дополнениях ко второй книге я сравнил волю с корнем дерева, а интеллект -- с его кроной; внутренне, или психологически, это так. Внешне же, или физиологически, корнем являются половые органы, а кроной -- голова. Питают индивида, правда, не гениталии, а кишечник, и тем не менее в качестве корня выступают гениталии, потором он укоренен. Физически индивид -- порождение рода, а метафизически -- более или менее несовершенный образ идеи, которая в форме времени предстает как род. B соответствии с этим наибольшая жизнеспособность, каки одряхление, начинаются в мозге и гениталиях одновременно и находятся в связи друг с другом. Половой инстинкт можно сравнить с внутренним стремлением дерева (рода), на котором произрастает жизнь индивида, подобно листу, подпитываемому деревом и, в свою очередь, способствующему его питанию: потому этот инстинкт так силен и исходит из глубины нашей природы. Кастрировать индивида -- значит отрезать его от дерева рода, на котором он растет, и в одиночестве обречь на засыхание, что приводит к упадку его умственных и физических сил. То, что вслед за актом служения роду, т.е. за оплодотворением, у каждого мгновенно наступает истощение и ослабление всех сил, а у большинства насекомых даже смерть, вследствие чего Парацельс сказал: "Seminis emissio est partis animae jactura"{sup}275{/sup}; то, что у человека утрата возможности оплодотворения свидетельствует о приближении смерти; то, что неумеренное пользование этой силой в любом возрасте сокращает жизнь, а воздержание, напротив, способствует росту сил, особенно мускульных, чем и пользовались греческие атлеты; что такое воздержание может продлить жизнь насекомого даже до следующей весны -- все это указывает на то, что жизнь индивида, в сущности, только взята взаймы у рода и что жизненная сила -- это как бы искусственно сдерживаемая сила рода. Объясняется это тем, что метафизический субстрат жизни непосредственно раскрывается в роде и лишь посредством его -- в индивиде. Вот почему в Индии лингам и иони почитаются как символ рода и его бессмертия и в качестве противовеса смерти придаются в виде атрибута именно божеству смерти -- Шиве.
{sup}275{/sup} "Извержение семени есть утрата части жизни" (лат.).
Но и без символа и мифа сила полового инстинкта, живое рвение и глубокая серьезность, с которыми каждое животное и человек выполняют его требования, свидетельствуют о том, что в своей половой функции животное становится сопричастным тому, в чем собственно изаключена его истинная сущность, а именно роду, тогда как остальные функции и органы непосредственно служат только индивиду, существование которого, собственно, лишь вторично. В силе полового инстинкта концентрируется вся сущность животного и в дальнейшем обнаруживается сознание того, что жизнь индивида непродолжительна и поэтому он должен прилагать все усилия к сохранению рода, в котором и заключается его истинное бытие.
Представим для уяснения сказанного какое-либо животное в период течки и в акте зачатия. Мы наблюдаем в нем ранее неизвестные серьезность и рвение. Что же при этом происходит? Знает ли животное, что оно должно умереть и что посредством данного акта возникнет новый, подобный ему индивид, который займет его место? Нет, оно ничего этого не знает, поскольку не мыслит. Но оно так старательно заботится о продолжении своего рода, как будто знает об этом. Ибо оно сознает, что хочет жить и существовать, и высшую степень этого желания выражает в акте зачатия: это все, что происходит при этом в его сознании. И этого вполне достаточно для жизни животных, поскольку воля представляет собой начало исходное, а сознание -- вторичное. Поэтому воля и не нуждается в том, чтобы ею всегда руководило сознание: как только она определила себя в своей сущности, ее желание само собой будет объективироваться в мире представления. Поэтому если определенное животное, которое мы себе представили, хочет жизни и существования, то оно хочет этого не вообще, а именно в своей форме, которая и побуждает его к совокуплению с самкой его породы. Это его желание, внешне наблюдаемое в формах времени, предстает как образ данного животного, сохраняемый в течение бесконечности за счет непрерывной смены одной особи на другую, благодаря чередованию смерти и рождения, которые в таком случае являются только пульсацией этого пребывающего во все времена образа или формы (ιδέα, είδος, species). Ее можно сравнить с силами притяжения и отталкивания, благодаря антагонизму которых существует материя.
Сказанное о животном относится и к человеку, ибо хотя у него акт зачатия сопровождается полным сознанием его конечной причины, однако вытекает не из подобного рода сознания, а непосредственно из воли к жизни, как ее концентрация. Тем самым его следует отнести к инстинктивным действиям. Ибо при зачатии животное не исходит из знания цели, так же как и в своих творческих стремлениях: в них воля в основном проявляется без посредничества познания, которому здесь подчинены лишь детали. Зачатие в известном смысле является самым замечательным из творческих влечений, а его создания -- самыми изумительными.
Отсюда выясняется, почему половое влечение по своему характеру так сильно отличается от остальных: оно не только самое сильное, но даже по типу своей специфической силы превосходит любые другие. Оно всюду предполагается как необходимое и неизбежное и в отличие от других желаний не есть дело вкуса и каприза. Это желание составляет саму сущность человека и в борьбе с ним нет столь сильного мотива, который мог бы рассчитывать на победу. Оно настолько главенствует в жизни, что ничто не может заменить возможности его удовлетворения, и ради этого животное и человек решаются на любую опасность и любую борьбу. Наивным выражением понимания роли полового инстинкта служит известная надпись над украшенными фаллосом дверями форникса в Помпеях: "Heic habitat felicetas"{sup}276{/sup}; для входящего это звучало наивно, для выходящего -- иронично, а само по себе было смешно. Напротив, серьезно и достойно выражена необыкновенная сила полового инстинкта в надписи, которую, по свидетельству Феона из Смирны (De musica. С. 47), сделал Осирис на колонне, воздвигнутой им в честь вечных богов: "Духу, небу, солнцу, луне, земле, ночи, дню и отцу всего, что есть и что будет, -- Эросу", -- а также и в прекрасной апострофе, которой Лукреций начинает свое произведение:
Aeneadum genetrix, hominum divomque voluptas,
Alma Venus cet.{sup}277{/sup}
{sup}276{/sup} "Здесь обитает плодородие" (лат.).
{sup}277{/sup} Родительница потомков Энея, отрада людей и богов, -- о благая Венера! (лат.)
Этому соответствует и более важное значение, которое играют половые отношения в мире людей, где они, собственно, служат невидимым центром всех дел и стремлений и повсюду заметны, несмотря на набрасываемые на них покровы. Они -- причина войны и цель мира, основа серьезности и мишень шуток, неисчерпаемый источник острот, ключ ко всем фривольностям и смысл всех тайных намеков, всех невысказанных желаний и всех взоров украдкой; они -- ежедневные мечтания и помыслы юноши, а нередко и старика, неотвязные мысли искушенного и навязчивые грезы целомудренного; всегда готовый материал для шуток именно потому, что в их основе лежит глубочайшая серьезность. Развлекающая мир пикантность и состоит в том, что самое важное и интересное для людей дело совершается тайно, а явно им как будто пренебрегают. В действительности же нам понятно, что оно как истинный и наследственный повелитель мира в силу своего полновластия, восседая на родовом троне, с насмешкой взирает с него на все меры, предпринимаемые для того, чтобы его обуздать и заточить в темницу или, по крайней мере, ограничить, насколько это возможно, и полностью скрыть, придавая ему характер второстепенного и побочного дела. Все это соответствует тому, что половое влечение -- ядро воли к жизни, концентрация любого желания; именно поэтому в тексте я назвал половые органы фокусом воли. Можно даже сказать, что человек -- это воплощение полового инстинкта, поскольку он возникает в результате акта совокупления, акт совокупления есть его заветная мечта и только инстинкт сохраняет и связывает в единое целое все его явление. Воля к жизни изначально выражена в стремлении сохранить индивида, но это лишь ступень к стремлению сохранить род, и оно должно быть настолько сильнее, насколько жизнь рода по своей продолжительности и значению превосходит жизнь индивида. Поэтому половой инстинкт -- самое полное проявление воли к жизни, ее наиболее отчетливо выраженный тип; и этому вполне соответствует как возникновение из него индивида, так и его господство над остальными желаниями природного человека.
К этому относится еще одно наблюдение из области физиологии, которое проясняет мою основную теорию, изложенную во второй книге. Подобно тому как половое влечение есть самое сильное вожделение, вершина всех желаний, концентрация всей нашей воли, а его удовлетворение, соответствующее индивидуальному желанию, направленному на конкретного индивида, представляет собой вершину и венец его счастья, конечную цель его естественных стремлений, достижение которых для него означает достижение всего, а утрата -- утрату всего, так мы обнаруживаем, что в объективированной воле, т.е. в человеческом организме, сперма в качестве физиологического коррелята всего этого представляет собой секрецию всех секреций, квинтэссенцию всех соков, конечный результат всех органических функций, и в этом находим еще одно доказательство того, что тело есть лишь объективация воли, т.е. сама воля в форме представления.
За рождением потомства следует забота о его сохранении, за половым влечением -- родительская любовь, и в них тем самым продолжается жизнь рода. Любовь животного к детенышам, подобно половому влечению, намного превышает по своей силе устремления, связанные с собственной индивидуальностью. Это проявляется в том, что даже самые кроткие животные готовы ради своих детенышей вести неравную борьбу не на жизнь, а на смерть, и почти у всех животных мать, защищая своих детенышей, идет навстречу любой опасности, а в некоторых случаях и на верную смерть. У человека эта инстинктивная родительская любовь опосредуется и направляется разумом, т.е. размышлением, иногда даже сдерживается им, причем у людей с дурным характером это может дойти до полной ее утраты; поэтому проявление родительской любви наиболее отчетливо выражено у животных. Но сама по себе такая любовь не менее сильна и в человеке: и здесь мы знаем отдельные случаи, когда она полностью побеждает самолюбие и доходит даже до принесения в жертву собственной жизни. Так, например, во французских газетах недавно сообщалось, что в Шехере, в департаменте Ло, отец покончил с собой, чтобы его сын, которому предстояло идти в армию, как старший сын матери-вдовы был освобожден от военной службы (Galignani. "Messenger" от 22 июня 1843 г.). Но у животных, не способных к размышлению, инстинктивная материнская любовь (самец, как правило, не осознает своего отцовства) проявляется непосредственно и неподдельно, с полной отчетливостью и во всей своей силе. В своей основе она выражает сознание животного о том, что его истинная сущность более непосредственно укоренена в роде, нежели в индивиде, поэтому в случае необходимости оно жертвует своей жизнью ради продолжения рода в детенышах. Таким образом, здесь, как и в половом влечении, воля к жизни в некоторой степени становится трансцендентной, поскольку ее сознание выходит за пределы индивида, которому оно принадлежит, и распространяется на весь род. Чтобы в описании второго проявления жизни рода не ограничиваться только абстрактными замечаниями и наглядно представить читателю все величие его проявления, я приведу несколько примеров необычайной силы инстинктивной материнской любви.
