Реклама
Книги по философии
Артур Шопенгауэр
Мир как воля и представление
(страница 5)
Однако:
"Листьям древесным подобны сыны человеков".
(Οίη περ φύλλων γεωεη, τοιηδε και ανδρών)
Заснет ли та муха, которая теперь жужжит надо мною, ввечеру, а утром снова будет жужжать, или же она вечером умрет и весною зажужжит другая муха, возникшая из ее яйца, -- это, в сущности, одно и то же, поэтому и наше знание, которое представляет себе эти два явления совершенно различными, -- не безусловно, а относительно, это -- знание явления, а не вещи в себе. Муха возвратится поутру, муха возвратится весной, -- чем отличается для нее зима от ночи? В "Физиологии" Бурдаха (т. I, с. 275) мы читаем: "до десяти часов утра еще не видать ни одной Cercaria ephemera (инфузории), -- а в двенадцать часов ими кишит уже вся вода. Вечером они умирают, а на следующее утро являются другие. Это наблюдал Ницш в течение шести дней подряд".
Таким образом, все живет лишь одно мгновение и спешит навстречу смерти. Растение и насекомое умирают вместе с летом, животное и человек существуют недолго, -- смерть косит неустанно. И тем не менее, словно бы участь мира была иная, -- в каждую минуту все находится на своем месте, все налицо, как будто бы ничего не умирало и не умирает. Каждый миг зеленеет и цветет растение, жужжит насекомое, сияют молодостью человек и животное, и каждое лето опять перед нами черешни, которые мы уже едали тысячу раз. И народы продолжают существовать как бессмертные индивиды, хотя порою они и меняют свои имена. Даже все их дела, стремления и страдания всегда одни и те же, несмотря на то что история и делает вид, будто она всякий раз повествует о чем-то другом. На самом деле история -- это калейдоскоп, который при каждом повороте дает новую конфигурацию, хотя, в сущности, перед глазами у нас всегда проходит одно и то же. Таким образом, ничто не вторгается в наше сознание с такой неодолимой силой, как мысль, что возникновение и уничтожение не затрагивает действительной сущности вещей, что последняя для них недоступна, т.е. нетленна, и что поэтому все, водящее жизни, действительно и продолжает жить без конца. И вот почему в каждый данный момент сполна находятся налицо все породы животных, от мухи и до слона. Они возобновлялись уже тысячи раз и при этом остались те же. Они не знают о других, себе подобных существах, живших до них, и тех, которые будут жить после них. То, что существует всегда, -- это род, и, с сознанием его нетленности и своего тожества с ним, спокойно живут индивиды. Воля к жизни являет себя в бесконечном настоящем, ибо последнее -- форма жизни рода, который поэтому никогда не стареет, а пребывает в вечной юности. Смерть для него -- то же, что сон для индивида или что для глаз мигание, по отсутствию которого узнают индусских богов, когда они появляются в человеческом облике. Как с наступлением ночи мир исчезает, но при этом ни на одно мгновение не перестает существовать, так смерть на вид уносит людей и животных, -- но при этом столь же незыблемо остается их действительное существо. А теперь представьте себе эту смену рождения и смерти в бесконечно-быстром круговороте, -- и вы увидите пред собой устойчивую объективацию воли, неизменные идеи существ, непоколебимые как ; радуга над водопадом. Это -- бессмертие во времени. Благодаря ему, вопреки тысячелетиям смерти и тления, еще ничего не погибло, ни один атом материи и, еще того меньше, ни одна доля той внутренней сущности, которая является нам в качестве природы. Поэтому в каждое мгновение нам можно радостно воскликнуть: "На зло времени, смерти и тлению мы все еще вместе живем!" Отсюда следовало бы исключить только того, кто хоть раз от всей души сказал об этой игре: "Я больше не хочу". Но здесь еще не место толковать об этом.
Зато необходимо здесь обратить внимание на то, что муки рождения и горечь смерти представляют собою два неизменных условия, при которых воля к жизни пребывает в своей объективации, -- т.е. благодаря которым наше внутреннее существо, возвышаясь над потоком времени и смертью поколений, вкушает беспрерывное настоящее и наслаждается плодами утверждения воли к жизни. Это аналогично тому, что бодрствовать днем мы в состоянии только при том условии, чтобы каждую ночь проводить во сне, и это представляет собою комментарий, какой дает нам природа к уразумению трудной загадки жизни и смерти*.
* Остановка животных функций -- сон, остановка функций органических -- смерть.
Субстрат, наполненность, πλήρωμα, полнота или содержание настоящего, собственно говоря, во все времена одно и то же. Но именно время, эта форма и предел нашего интеллекта, -- вот что делает невозможным непосредственное познание этого тождества. То, например, что, в силу времени, будущего в данный момент еще нет, зиждется на иллюзии, которую мы разоблачаем, когда будущее уже наступит. То, что присущая нашему интеллекту столь важная форма влечет за собою подобную иллюзию, объясняется и оправдывается тем, что интеллект вышел из рук природы вовсе не для постижения сущности вещей, а только для восприятия мотивов, т.е. для услуг некоторому индивидуальному и временному проявлению воли*.
* Существует только настоящее, ионо существует постоянно, ибо оно -- единственная форма действительного бытия. Надо проникнуться тем убеждением, что прошедшее не само по себе отличается от настоящего, а только в нашем восприятии, имеющем своей формой время, и лишь в силу его настоящее кажется отличным от прошлого. Для того чтобы легче понять это, представьте себе все события и сцены человеческой жизни, плохие и хорошие, счастливые и несчастные, радостные и ужасные, как они в самом пестром разнообразии и смене чредой проходили во времени и в различии местностей, представьте их себе существующими сейчас, одновременно и постоянно в Nunc stans{sup}257{/sup}. Представьте себе, что их смена и различие только иллюзорны. И только представив это, вы поймете, что, собственно, означает объективация воли к жизни. Кстати, и наслаждение, приносимое нам созерцанием жанровых картин, основывается преимущественно на том, что они задерживают, фиксируют мимолетные сцены жизни. Смутное осознание высказанной здесь истины привело к учению о метемпсихозе.
{sup}257 {/sup}Здесь -- теперь (лат.)
Если сопоставить все эти соображения, то понятен будет истинный смысл парадоксальной теории элеатов, согласно которой нет ни возникновения, ни уничтожения, а целое стоит незыблемо. "Парменид и Мелисс отрицали возникновение и уничтожение, так как они думали, что ничто не движется" (Stob. Ecl. I, 21). Точно так же это проливает свет и на прекрасное место у Эмпедокла, которое сохранил для нас Плутарх в книге "Adversus Coloten" ("Против Колота"), гл. 12:
Νηιοι ου γαρ σφιν δολιχοφρονες εισι μεριμνάι,
Οι δη γινεσθαι παρος ουκ εον ελπιζουσι
Η τι καταθνησκειν και εξολλυσθαι απαντη.
Ουκ αν ανήρ τοιαύτα σοφός φρεσι μαντευσαιτο,
Ως οφρα μεν τα βίωση (το δη βιοτον καλεουσι),
Τοφρα μεν ουν εισιν, και σφιν παρά δείνα και εσθλα,
Πριν τε παγεν τε βροτοι, και επει λυθεν, ουδέν αρ εισιν.
(Stulta, et prolixas non admittentia curas
Pectora: qui sperant, existere posse, quod ante
Non fuit, aut ullam rem pessum protinus ire; --
Non animo prudens homo quod praesentiat ullus,
Dum vivunt (namque hoc vital nomine signant),
Sunt, et fortuna tum conflictantur utraque:
Ante ortum nihil est homo,
nee post funera quidquam.) {sup}258{/sup}
{sup}258 {/sup}Глупые, недальновидные, они воображают, будто может
существовать что-то такое, чего не было раньше, или будто
может погибнуть то, что прежде существовало.
Никто разумный не поразмыслит, что люди существуют,
пока они живут (ведь это и зовется жизнью)
и терпят как ту, так и другую участь; также,
никто не поразмыслит, будто до рожденья
человек -- ничто, и будто, он ничто и после смерти. (лат.)
Не менее заслуживает упоминания высоко замечательное и в контексте поражающее место в "Jacques fataliste" Дидро: "огромный чертог, и на фронтоне его надпись: я не принадлежу никому и принадлежу всему миру; вы были здесь прежде, чем вошли, вы будете здесь, когда уйдете отсюда".
