Реклама
Книги по философии
В.Н.Порус
Рациональность. Наука. Культура
(страница 64)
По поводу действительных философских предпосылок реализма в современной философии науки четко высказывается также Н. Решер. Он согласен с тем, что "реалисты", в отличие от инструменталистов ищут необходимую связь между утверждениями науки и объективной реальностью. Но это лишь "цель и притязание" науки: само понятие реальности - это просто "вера в возможность истинного познания". "Реализм, таким образом, - это не собрание фактов о мире, а грань вашего представления о мире; не информация, а методологическая предпосылка научного исследования и коммуникации; условие начала исследования, а не вывод из него. С этой точки зрения, данная предпосылка не зависит от нашего знания о реальности, а играет регулятивную роль как необходимое условие интеллектуальных усилий по созданию концептуального каркаса. Так мы приходим к выводу о реализме, который основан на предпосылках идеализма и оправдывается ими. Как это ни парадоксально, мы получаем реализм, который стоит на идеалистическом фундаменте"328.
Если Решеру идеализм представляется единственным "спасением" реализма, лишившегося метафизической опоры, то Уоррел видит выход в признании концепции "предположительного реализма" Поппера, согласно которой научные теории следует рассматривать лишь как попытки истинного описания мира. "Главное достоинство предположительного реализма, насколько я понимаю, - пишет Уоррел, - заключается в том, что он не хуже инструментализма Дюгема - Пуанкаре согласуется с фактами развития науки, но в то же время удовлетворяет нашим реалистическим склонностям"329.
Что же остается от "научного реализма" без тезиса "метафизического реализма"? Остаются "эпистемический" и "семантический" реализм. Напомним требование первого: теоретические предположения должны быть истинными или ложными. Но как это определяется, если отброшена идея "соответствия реальности"?
Здесь мы вновь предоставим слово Патнэму. "Теория отображения, - пишет он, - неверна как теория понимания по причинам, достаточно раскрытым еще Витгенштейном; но она не так уж плоха как теория использования языка. Конечно, мы вправе рассматривать наши теории как своего рода "карты", реалистически отображающие мир, чтобы объяснить, почему они помогают нам ориентироваться в мире. Но выяснить, как нужно понимать наши теории, равносильно тому, чтобы выяснить, как их нужно использовать. Здесь нет противоречия: карта - это только карта, поскольку она определенным образом используется, но это не отменяет того обстоятельства, что карта может быть успешно использована только если она определенным образом соответствует некоторой части земной поверхности"330.
Очень показательное рассуждение! Если мы не можем обосновать успешность применения "карты" ее соответствием реальности, как бы говорит Патнэм, то, по крайней мере, мы можем судить о ее соответствии реальности по тому, насколько успешно мы сможем ее использовать! Тема о познаваемости объективной реальности вытесняется темой успешности применения инструментов, с помощью которых мы ориентируемся в мире и приспособляем к нему свое поведение. Сама проблема "соответствия" утрачивает свое значение; вместо "истины" мы получаем "успешность", и последнее понятие оказывается работающим в реалистической философии науки!
В самом деле, рассуждает Патнэм, что означает выражение "Предложение Р истинно"? Согласно классической концепции истины (от Аристотеля до Тарского) оно означает, что "положение вещей", описанное в предложении Р, совпадает с положением вещей в действительности. Такая концепция как бы напрямую соединяет некоторое языковое выражение с неязыковой действительностью. Но в реальной языковой практике такое соединение всегда опосредовано высказывающим это предложение субьектом. Следовательно, когда мы говорим об истине, мы должны учитывать не бинарное отношение "предложение - реальность", а более сложное трехчленное отношение "предложение - субъект - реальность". Значения терминов и, следовательно, истинностное значение предложений во многом, если не полностью, зависит от "прагматической ситуации говорения". Возьмем термин "электричество". В различные эпохи его употребляли в разных значениях. Так, Б. Франклин знал, что "электричество" - это искры и молнии; впоследствии появилось знание о проводниках и электромагнитах; сейчас мы знаем нечто об атомах, электронах и протонах и т.д. Не зная исчерпывающий "интенсионал" термина "электричество", люди тем не менее правильно употребляли этот термин. И в каждом таком правильном употреблении есть нечто общее: оно связано с определенной ситуацией, в которой дано описание "электричества" как физической величины, вызывающей вполне определенные эффекты.
Это напоминает употребление собственных имен. "Поскольку референт фиксирован, можно употреблять обозначающее его слово в любых теориях об этом объекте и даже строить теоретические определения этого референта (которые могут характеризовать его правильно или неправильно), но при этом выбранное нами слово не становится "другим словом" в различных теориях"331. На этой идее основана концепция значения, которую Патнэм называет "индексальной": правильная семантическая интерпретация термина требует понимания ситуации, в какой он используется. Выделение объекта происходит не через указание совокупности его свойств, а через описание тех условий, в которых однозначная связь термина и объекта не подвергается сомнению. Значение термина не тождественно его референту, оно представляет собой сложное образование из ряда компонентов: синтаксических характеристик, семантических характеристик, стандартной ситуации указания на "образец", описания объема термина. Все эти компоненты, за исключением объема, изменяются в зависимости от компетенции говорящего и других условий, характеризующих прагматическую ситуацию употребления термина.
Стабильность объема термина выступает как необходимое требование, без которого термины, фигурирующие в различных прагматических ситуациях, имели бы совершенно различные значения, и следовательно, истинность предложений, содержащих эти термины, определялась бы только контекстом. Это как бы семантический репрезентант выражения "на самом деле". Так реальность все же проникает в значение термина. Но какую роль она выполняет? Патнэм говорит о "конвергенции" значений научных терминов: различные значения в ходе научной эволюции как бы "стягиваются" к определенному центру конвергенции - тому общему, что имеется у всех правильных употреблений данного термина. Можно подозревать, что это общее и образует "истинный" объем термина, совпадающий с "реальным положением дел". Согласно этой концепции, прогресс науки - не приближение к "трансцендентальной" реальности, а конвергенция всех "истинных" (этот термин приходится брать в кавычки, ибо, как мы помним, для Патнэма истина "плюралистична"!) употреблений научных понятий.
Так выполняются формальные требования "эпистемического" и "семантического" реализма. Теоретические термины всегда оказываются "обозначающими", поскольку значением термина объявляется не объект из внеязыковой реальности, а сложная система, включающая характеристики прагматической ситуация словоупотребления. Теоретические предложения всегда обладают истинностными значениями, но за выполнение этого требования приходится платить признанием "плюралистичности" истины.
6. "Научный реализм" и развитие науки: возможна ли реалистическая интерпретация прогресса научного знания?
Когда постпозитивистская философия науки переключилась с исследования структуры научных теорий на исследование динамики науки, механизмов научного изменения, обнаружилось резкое противостояние "кумулятивизма" и "дискретизма". Поскольку позитивизм был тесно связан с кумулятивизмом (точнее, с его индуктивистским вариантом) критические аргументы против позитивистов рикошетом попадали и в тех, кто представлял развитие научного знания как накопление добытых истин, ни одна из которых не отбрасывается в дальнейшем, но лишь помещается в ограниченное пространство применимости. Но в действительности подобное представление о развитии науки не связано необходимым образом ни с позитивизмом, ни с логическим эмпиризмом. Кумулятивистская концепция может быть подвергнута критике, которая не будет связана с критикой позитивистского индуктивизма.
В частности, вариант кумулятивизма, заключающийся в утверждении принципа соответствия как основного принципа ассимиляции достижений науки всеми последующими теоретическими системами, имеет тот недостаток, что изображает историческое движение науки в "реконструированном" (с точки зрения ее нынешнего состояния) виде; история науки как бы переписывается современным ученым, обладающим истиной, которая и позволяет ему судить, что в прошлом научном знании было верно, а что нет. Тогда все знание, которое ассимилировано современной наукой, является относительно (приблизительно) истинным, а то, которое не удостоено этой чести - абсолютно ложным. Кумулятивисты утверждают, что арбитром в установлении истинного и ложного является все-таки опыт, а не засилье принимаемых нами настоящее время доктрин. Но больной темой современной философии науки как раз и является сомнение в беспристрастности опыта в качестве такого арбитра: если, как утверждают критики кумулятивизма, опыт всегда "нагружен" теорией, то можно ли доверять "эмпирическим свидетельствам" в пользу или против теории?
