Реклама
Книги по философии
Грузман Генрих
Слезы мира и еврейская духовность
(страница 66)
Это и есть "непостижимость" -- наличие особой реальности, которая не всегда эмпирически доказывается, -- первое "умопомрачительное" открытие Франка. То, что человеку известно сейчас и может быть известно в дальнейшем -- это суть общепризнанное рациональное познание (современные науки, философия, история, психология), но в реальности имеется и то, что не может быть познано рациональным методом в принципе, "непостижимое" ни при каких обстоятельствах. Этим феноменом является индивидуальная человеческая личность. Каждый творец духовных ценностей в русской духовной школе, особенно из высшего разряда обладателей собственных философских систем, непременно должен иметь свое самобытное определение человеческой личности как предмета познания, дефиниция Франка самая оригинальная: "Именно поэтому всякая личность, всякое духовное существо есть некая исконная тайна не только в том смысле, что мы не можем здесь исчерпать конкретный состав личности никаким логическим анализом, никаким комплексом отвлеченных признаков, но и в том смысле, что самый род ее реальности в его общем существе есть некое чудо, превосходящее все наши понятия. На этом основано благоговение перед личностью, сознание, что в ней нам открывается что-то божественное, "образ и подобие Божие". И эта чудесная исконная тайна именно во всей ее непостижимости открыто предстоит нам, непосредственно дана умудренному неведению. Перед лицом этого соотношения неизбежно оказываются несостоятельными все попытки рационально понять духовное бытие и личность -- ибо все они суть попытки отрицать в них непостижимое по существу, слепо проходить мимо этого, самого существенного момента, конституирующего именно то, что есть личность" (1990,с.410-411). Итак, в русскую концепцию человека Франк вводит новую и парадоксальную ситуацию, требующую окультуривания ("конституирования") личности, данной в качестве таинственного, чудесного и непостижимого существа. Однако ничего мистического в этом нет: философ оттеняет самое важное свойство личности -- ее индивидуальность, для познания которой необходимы особо личностные приемы для каждой самости, что не под силу рациональной методологии. Каждая личность достойна отдельного закона -- таково следующее "умопомрачительное" открытие Франка. Поэтому человеческая личность есть тайна за семью печатями для рационального воззрения и рациональных знаний хватает только для фиксации своего незнания.
Неподчинение духовной стихии власти рациональных императивов было известно еще греческим мудрецам -- отцам рациональной логики и они же знали об альтернативе -- вдохновенном творчестве или откровении. Но только в русской духовной философии усилиями Шестова и Франка к откровению были найдены философские пути и вдохновение в форме "эстетического опыта" приобрело когнитивный статус наряду с владыкой рационализма -- разумом. Авторский приоритет русских философов в этой области неоспорим, хотя бы потому, что Франк, как и Шестов, имел в преамбуле своего постижения отвержение "злой воли факта", избавление, как говорил Франк, "... от характера грубой, слепой, внутренне неосмысленной фактичности, с какой нам дано предметное бытие". Подобный гнозис, который передан Шестовым через код Иерусалима, приобретен обоими авторами одинаковым методологическим способом, одновременно, совершенно самостоятельно и независимо (книга Л. Шестова "Афины и Иерусалим" появилась на свет в 1938 году, трактат С. Л. Франка "Непостижимое" -- в 1939 (году)), что опосредованно говорит о существовании у них некоей архетипической общности.
Если "архетип" видеть как термин, отражающий по К. Юнгу, коллективное бессознательное, -- то есть наличие "предшествующих форм", передающихся по наследству всему коллективу, то именно в таком виде скажется еврейское "предшествующее" как в отрицании Афин у Шестова, так и в утверждении откровения как позитивного познания у Франка. В еврейском стане это "предшествующее" объято в жемчужине еврейской философской мысли -- Иегуде Галеви (XII век), который в повести "Кузари" рассказал историю о том, как рабби -- представитель еврейства убеждал хазарского царя Кузари в преимуществе иудаизма. Показателен отрывок из повествования И.Галеви: "Сказал рабби: В Греции не было мудрости, греки переняли ее у персов, завоевав их. Персы переняли ее от халдеев. Тогда и появились знаменитые греческие философы, каких в Греции не было ни прежде, ни позднее. После того, как власть перешла к Риму, в Греции больше не появлялись великие философы. Сказал Кузари: Значит ли это, что философия Аристотеля не заслуживает доверия? Сказал рабби: Да. Он был вынужден заставлять работать свой разум и мысль больше, чем требовалось, потому что в его распоряжении не было традиции и знаний, основанных на достоверном источнике. . . Философов можно оправдать тем, что они не знали ни пророчества, ни Б-жественного света, поэтому они довели до совершенства метод логического доказательства и всей душой ему предались, в этой области нет среди них инакомыслящих. Но в остальном не найти почти ничего, в чем согласились бы двое из них -- во всем, что выше природы, и даже в самом познании природы. Если же ты встретишь людей, придерживающихся одинаковых взглядов, то это не следствие самостоятельного изучения и полученных из него выводов, они лишь приняли мнение школы одного философа и его придерживаются. Таковы последователи Пифагора, Эмпедокла, Эпикура, Аристотеля, Платона и других, стоики и перипатетики, принадлежащие к школе Аристотеля".
Замечательно показано И. Галеви тончайшее лезвие бритвы, по которому следует рабби в отрицании эллинской мудрости, как и философии вообще, и на котором не мог удержаться даже такой испытанный творец мысли, как Л. Шестов: Галеви и рабби указывают на недостаточность и несовершенство греческой натурфилософии, но отнюдь не требуют максималистского отвержения Афин и безоговорочного отказа от разума, как Л. Шестов. Древние еврейские мыслители видели в этом вовсе не самоцель, а отправной пункт к утверждению пророческого (генетически еврейского) способа познания, а потому речь об этом ведут на еврейском мыслительном диалекте, используя еврейские доказательства (не всегда свободные от талмудистского абсолютизма, -- в частности, по поводу происхождения греческой философии) и еврейскую догматику. Близость к Богу есть наивысшее состояние человека и этим состоянием одарен еврейский пророк -- особый психологический тип человека, мышление которого осуществляется соответственно необычно -- путем откровения и вдохновения. В "Кузари" сказано: "Близость к Б-гу постигается только через Им заповеданное, а узнать, что Им заповедано, можно только через пророчество, а не логическим путем и не на основании выводов мысли, и нет иной близости, как только через традицию и верность ей... Все, кто идет путями Б-жественного учения, привержены обладающим пророческим видением, и души их находят успокоение. Они с полной верой следуют за пророками, несмотря на то, что слова их просты, а образы говорят больше воображению, чем разуму, но не найти душе того покоя в учении философов, хотя их язык красивее, сочинения логически стройны, а доказательства убедительны, и все же большинство людей за ними не следует, ибо душа чувствует истину, как сказано: "0щутимы слова истины" (1980,с.с. 48,307,201,249). В подобном освещении вклад в русскую философию Льва Шестова можно оценить исключительно как подвиг мысли, а вовсе не как нигилистический выпад против классической философии. В этом же еврейском свете можно увидеть и то, что Франк пошел дальше Шестова, дальше шестовской фетишизации Иерусалима, хотя дистанция у них одна, еврейская, и направлена к вере, -- философия Франка, собственно, начинается с этого старта, на котором финишировал шестовский марафон.
Соловьевский абсолют личности Франк передает записью -- "все во мне и я -- во всем", которую он расчленяет на две концептуальные части: "все во мне" и "я -- во всем". Это есть не что иное, как своеобразная вариация издавна известной двойственности человека (homo duplex), ярким примером которой служит дуализм тело-душа. Однако разделение личности потребовалось Франку не для очередной демонстрации сложности человеческого существа, а как бы напротив, -- для поисков того, что связывает воедино человеческие противоположности. С полнотой, превосходящей все аналогичные попытки в философии, Франк показал для данного момента несостоятельность высшего закона рационализма -- главного уложения гегелевской диалектики об "отрицании отрицания" вкупе с динамическим принципом "или-или". С изяществом подлинного мыслителя Франк выводит очередное "умопомрачительное" открытие: наличие третьей реальности, которое и есть абсолютное непостижимое. Суть открытия Франка состоит в том, что помимо двух крайностей, сочлененных в единую противоположность и доступных средствам рационального познания, имеется некая третья реальность, связывающая эти крайности во единое и непостижимая для рационального метода. Таким образом, библейская метафора "радуги в облаке" приобретает контуры непостижимой третьей реальности или реальности высшего порядка. У Еремея Парнова имеется забавная реплика:
-- У истины всегда есть два противоположных обличья.
