Реклама
Книги по философии
Мишель Фуко
Воля к истине: по ту сторону знания, власти и сексуальности
(страница 59)
Анализ, проделанный Фуко, наносит удар претензиям психологии и психиатрии на "объективное" и "научное" знание, так как показывает, что то, что рассматривалось как попытка этих дисциплин научно обосновать отграничение "нормы" и "нормального", есть на самом деле не более чем "дискурсивное освящение и узаконивание практик установления юридической недееспособности индивида" ({i}G.Canguilhem,{/i} 1986, р.38). Продумывать соотношение этих различных практик Фуко продолжал и первые несколько лет своего преподавания в Коллеж де Франс - не только в рамках лекций, но и на своем еженедельном семинаре. Так, лекции 1971-1972 годов были посвящены анализу теорий и институ-
{i}348{/i}
тов уголовного права, 1972-1973 - анализу общества наказующего типа, 1973-1974 - психиатрической власти, а 1974-1975 - анормальному человеку. В эти же годы для изучения уголовного права во Франции в XIX веке в качестве материала привлекались тексты судебно-медицинских и психиатрических экспертиз того времени. Результатом этой работы явилась публикация в 1973 году книги {i}Я, Пъер Ривьер...{/i} (см. "Послесловие", сноска на сс.396-397).
с.58** В той же лекции, о которой шла речь в комментарии к с.57, отправляясь от анализа аристотелевской "воли к знанию", Фуко отмечает, что у Аристотеля между {i}познанием, истиной и удовольствием{/i} существует связь, своего рода "сущностная со-принадлежность", которая обнаруживает себя, с одной стороны, в "удовлетворении от ощущения и зрительного восприятия", так же как и в "счастье от теоретического созерцания", а с другой - в "желании знать" ({i}Resume des cows,{/i} p. 13).
с.67 {i}тератология{/i} (греч.: [греч.] - чудо, и логос[греч.] - дискурс) - часть естественной истории, в которой трактуется о монстрах, об исключительных формах.
с.68 Игра слов: {i}discipline{/i} по-французски может означать и "дисциплинированный", и "упорядоченный в рамках той или иной дисциплины".
с.80 Здесь, как и в ряде других мест, развертывая критику основных установок феноменологии и экзистенциализма, Фуко полемизирует прежде всего с {i}Мерло-Понти,{/i} чье влияние на него было особенно сильным.
с.81 Речь идет о повороте, который в исторической науке совершила {i}школа{/i} "{i}Анналов{/i}"{i},{/i} связанная в первую очередь с именами {i}Марка Блока, Люсъена Февра, Фернана Броде-ля, Жака Ле Гоффа{/i} и целого ряда других французских историков. Прежде всего, произошло радикальное изменение {i}предмета{/i} исторического исследования. Задача истории видится теперь не в рассказе о выдающихся событиях прошлого, как-то: войны, революции, политические убийства, смены династий, эпидемии и т.д., но во внимательном и детальном изучении самых разных сторон человеческой жизни и деятельности - того, как люди женятся и что едят, как обрабатывают землю и хоронят своих мертвецов, как обмениваются, торгуют и накапливают деньги. И все это - в свете происходящих изменений, зачастую столь незначительных и неприметных, что для их "засекания" приходится рассматривать
{i}349{/i}
очень большие промежутки времени, как правило - века. Отсюда и одно из основных понятий этого подхода: " {i}большая длительность{/i}" ("{i}longue duree{/i}"{i}).{/i} Отсюда же - и введение в оборот нового материала для изучения, о котором говорит дальше Фуко. с. 82 Отголосок полемики между Фуко и {i}Сартром{/i} после выхода {i}Слов и вещей.{/i} Основной пункт сартровской критики - "отказ от истории". "Что мы имеем в {i}Словах и вещах'.{/i} Вовсе не {i}"археологию'{/i} гуманитарных наук. Археолог - это кто-то, кто разыскивает {i}следы{/i} исчезнувшей цивилизации, чтобы попытаться ее {i}реконструировать{/i} [...]. Фуко же представляет нам своего рода {i}геологию,{/i} он показывает серию последовательных слоев, образующих нашу {i}почву.{/i} Каждый из этих слоев определяет условия возможности некоторого типа мысли, который доминировал в течение соответствующего периода. Но Фуко не говорит нам самого, быть может, интересного: ни того, каким образом каждая мысль конструируется исходя из этих условий, ни того, каким образом люди переходят от одной мысли к другой. Для этого он должен был бы ввести {i}праксиси,{/i} стало быть, - {i}историю,{/i} а это как раз и есть то, что он отвергает. Конечно же, перспектива у него историческая. Он различает эпохи, до и после. Но он заменяет кино волшебным фонарем, движение - чередой неподвижных состояний" ({i}Jean-Paul Sartre repond,{/i} 1966).
А вот ответ Фуко - в одном из его интервью - на этот упрек Сартра: "Ни один историк подобного упрека мне ни разу не сделал. Существует своего рода {i}миф истории{/i} для философов. Знаете ли, философы по большей части весьма невежественны во всех дисциплинах, кроме своей. Существует математика для философов, биология для философов, ну и точно так же - {i}история для философов.{/i} Для философов история - это своего рода огромная и обширная непрерывность, где перемешаны свобода индивидов и экономические или социальные детерминации. И как только дотрагиваются до какой-либо из этих великих тем - непрерывность, действительное отправление человеческой свободы, сочленение индивидуальной свободы с социальными детерминациями, как только дотрагиваются до одного из этих великих {i}мифов-{/i} тотчас же этими добропорядочными людьми поднимается крик о том, что вот, мол, посягают на неприкосно-
{i}350{/i}
венность истории или убивают ее. На самом-то деле такие люди, как {i}Марк Блок{/i} и {i}Люсьен Февр,{/i} английские историки и другие, давно уже положили конец этому мифу истории. Они практикуют историю совершенно иным способом [...]. Что же касается {i}философского мифа,{/i} который имеют в виду, когда обвиняют меня в том, что я его убил, - то я в восторге, если я его действительно убил. Если что я и хотел бы убить - так именно это, а вовсе не историю вообще" ({i}Dits et ecrits,{/i} t.I, рр.ббб-667). В этой полемике принял участие и {i}Жорж Кангилем,{/i} обычно предпочитавший держаться в стороне от шумных дискуссий. В журнале {i}Critique{/i} появилась его статья, которая считается одной из лучших работ о Фуко. По-отечески пожурив Сартра (хотя они были одного выпуска {i}Высшей нормальной школы){/i} за то, что тот потерял хладнокровие перед лицом неминуемого прихода кого-то другого на место "учителя" и, отказавшись когда-то от рутинной жизни преподавателя университета, теперь он сам повел себя как такой вот озлобленный преподаватель, - Кангилем переходит к сути дела: "Несмотря на то, что было сказано об этом большинством критиков Фуко, термин "археология" означает у него то, что он собственно и означает. Это {i}условие возможности иной истории -{/i} истории, в которой понятие {i}события{/i} сохраняется, но где события касаются уже не людей, но {i}понятий{/i}" ({i}G.Canguilhem,{/i} 1967). Тема "истории" была настолько важна для Фуко, что он намеревался посвятить ей - "проблемам исторического дискурса" - отдельную книгу, которая должна была называться: {i}Прошлое и настоящее. Другая археология гуманитарных наук.{/i} Проект этот, однако, осуществлен не был. с.91* Этот выпад против {i}структурализма-{/i} не первый на страницах этой книги, хотя, быть может, и наиболее резкий - может удивить тех, кто привык считать Фуко структуралистом. В отечественной литературе о Фуко такая точка зрения преобладает, во французской - встречается, но крайне редко, лишь при внешнем и поверхностном взгляде (в словарях, энциклопедиях и т.д.). Это, конечно же, недоразумение, пусть и возникшее не без участия самого Фуко. Одно время он действительно был в каком-то смысле близок к тем, кто относил себя - или кого относили - к структурному направлению в гуманитарных науках: он печатается в журнале {i}Tel Quel{/i} (где печатают, правда, не только структуралистов,
{i}351{/i}
но вообще - "авангард" литературы и литературной критики того времени), говорит как будто бы от их имени, неоднократно предпринимает попытки концептуально осмыслить структурализм как практику и как метод. В ряде интервью 1966-1967 годов (в связи с выходом в свет {i}Слов и вещей){/i} Фуко не возражает против такого рода идентификации, каким-то образом узнает себя в ней. Действительно, еще после появления {i}Истории безумия,{/i} отвечая на вопрос журналиста о том, кто повлиял на него в первую очередь, он называет {i}Бланшо, Руссе-ля{/i} и {i}Лакана,{/i} а затем добавляет: "Но также, и главным образом,- {i}Дюмезиль{/i}"{i};{/i} видя же удивление собеседника ("Каким образом историк религий мог оказаться вдохновителем работы по истории безумия?"), Фуко поясняет:
"Благодаря своей {i}идее структуры.{/i} Как и Дюмезиль по отношению к {i}мифам, я{/i} попытался обнаружить {i}структурированные нормы опыта,{/i} схему которых - с некоторыми модификациями - можно было бы встретить на различных уровнях" {i}[Dits et ecrits,{/i} t.I, p.168). Не только в этих словах, но и в работах Фуко того времени при желании нетрудно усмотреть близость структурному подходу- для этого, правда, нужно предварительно выделить его основные черты и описать их в общем виде. Именно эту двойную работу и проделал {i}Жиль Дел±з{/i} в известной статье 1967 года, которая так и называется "По чему распознают структурализм?" ({i}G.Deleuze,{/i} 1979). И однако ни то, ни другое нельзя признать достаточным основанием для записывание Фуко в "структуралисты"; равно как и глубокое понимание им работ {i}Фрейда{/i} и их использование в лекциях по психологии или большая симпатия к делу {i}Лакана{/i} и своего рода пропагандирование его не позволяют зачислить Фуко в "психоаналитики", а использование им концептуального аппарата и метода, связанных с работами {i}Маркса,{/i} не означает, что он был "марксистом".
