Filosofa.net

Этот термин должен был отражать не множество конкретно-исторических этнически разнообразных обществ, а некий общеисторический культурный рубеж, отделяющий высший этап развития общества.

Развитие понятия цивилизации шло рука об руку с развитием представлений о своеобразии мифологического сознания, его отличии от сознания цивилизованного человека. По мере накопления этнографических данных о жизни и культуре «дикарей» возрастало число свидетельств того, что первобытные народы действительно верили в прямой смысл того, о чем повествуется в мифах. Никакие аллегорические смыслы первобытный человек не вкладывает в свои мифы, миф вовсе не сознательное иносказание. Просто первобытный человек, человек дописьменной эпохи обладал совершенно иным сознанием, мышлением, чем человек цивилизованный. И, соответственно, мифология должна быть понята в связи с особенностями ранних исторических типов сознания. Так идея развития постепенно проникала в философия мифологии. При этом аллегорическая трактовка мифа, базировавшаяся на представлении, что сознание всех времен и народов одно и то же, абсолютно исчерпала себя.

Появляется толкование мифологии как исключительно субъективных, лишенных всякого исторического смысла продуктов человеческой фантазии, в которой усматривали результаты человеческого невежества или целенаправленного обмана наивных. Просветители подчеркивали, что мифы – это в первую очередь орудие произвола власти. Новоевропейская философия мифологии усматривала основания мифотворчества в трудностях познания мира, в способности человеческого сознания к воображению, продуцированию иллюзорных форм сознания (мифов, заблуждений), которые необходимы для выполнения властно-волевых, идеологических функций в обществе.

Вместе с тем получает распространение религиозная трактовка мифотворчества. Если просветители усматривали в мифотворчестве проявления избытка воображения, то сторонники христианства видели в мифотворчестве недостаток воображения. С этой точки зрения в древности люди чувствовали необходимость в верховном Божестве, Правителе и Творце всех вещей, чувствовали свою зависимость от него, но воображение человека было еще слабым и не могло представить себе и выразить всю безмерную божественную Мудрость.

Гете видел в мифе первую, исходную форму выражения творческих возможностей неудержимой человеческой фантазии. В первобытное время такая созидательная бурная фантазия захватывала все стороны человеческого духа. Впоследствии, по мере развития понятийного мышления, несущего в себе разрушительные начала, творческие возможности фантазии иссякли, и человек стал выражать свое понимание мира не в фантастических образах богов, а в понятиях. Миф есть поэзия. Не миф содержит в себе историю в виде аллегорий, иносказаний, а сама история содержит в себе миф как свой переходящий, но очень важный элемент. Миф самоценен как выражение прекрасного; он создается гением, который подражает не природе, а ее активности.

«Итак, в просветительском рационализме сложилась и такая интерпретация сущности мифологии, в которой она рассматривалась как выражение поэтической фантазии древних»[10].

Романтические и рационалистические трактовки мифологии

Вторая половина XVIII в. ознаменовалась накатом очередной волны ремифологизации культуры. По мнению романтиков человек включен в мир прежде всего эмоционально-чувственно, а не рационально-рассудочно. Человек стремится не сколько к тому, чтобы познать, осознать, объяснить мир силой своего разума, сколько к тому, чтобы прочувствовать и пережить свое отношение к миру. Аффективно-чувственное отношение к бытию, противостоящее рассудочно-рациональному, реализуется не наукой, а искусством.

Романтизм пытается поставить знак равенства между искусством и жизнью.

«Герои романтиков – это борцы. Но они борются в одиночку. Выражая такое жизнеощущение, Байрон писал:

Один я в мире средь пустых

Необозримых вод;

Зачем мне думать о других?

Кто обо мне вздохнет?

Романтической герой-одиночка борется до конца. Его главным оружием является сила духа, воля, несокрушимая уверенность в победе добра над злом, а важнейшей опорой силы духа – любовь»[11].

Романтики видели в мифе проявления мудрости народа. Античная мифология представлялась романтикам всего лишь как первый и робкий и несовершенный шаг на пути познания существа бесконечного. Древняя мифология всегда оставалась хаосом прекрасных мифологических фрагментов и элементов. Универсальную, целостную, всеобъемлющую мифологию еще нужно создавать! Трепетное отношение романтиков к античной мифологии сочеталось с их верой в возможность ее воскрешения. Их эстетический идеал был выражен в лозунге: «Назад к мифологии!».

Зачем нужно возражать мифологию? По мысли романтиков, это необходимо для того, чтобы возродить умолкающую, утомленную в постоянной борьбе с рассудком силы воображения.

Следует подчеркнуть, что романтизм представлял собой пеструю картину философских, литературных, искусствоведческих программ, идеалов, образов. Различными были у романтиков и отношения к мифологическим образам и сюжетам. Наряду с интересом к античной мифологии в романтизме была сильна и противоположная тенденция – идеализация богоборческих настроений.

Усилиями романтиков было выяснено, что мифология есть закономерная бессознательная форма человеческого духа, порождаемая на первичной стадии истории, которую неизбежно проходят все народы в своем историко-культурном развитии. Она выполняет особые функции в таком развитии и выражает некоторые глубинные смыслы истории. Все это означает, что через мифологию можно проникнуть в фундаментальные закономерности исторического развития общества и человека, приоткрыть некоторые завесы над тайнами истории.

В области философии мифологии романтиками были созданы умозрительные концепции, согласно которым общечеловеческие истоки мифологии и религии следует искать в Индии. Миф – это выражение божественного откровения, и первыми его получили люди в Индии. Именно из Древней Индии мифология распространилась на Европу.

Представителем рационалистического подхода к изучению мифологии можно выделить Гегеля – немецкого философа. Интерес Гегеля к античной мифологии сложился еще в ранний период его творчества. Гегель обращается к проблемам мифологии и философии религии, в эстетике, т.е. в ходе анализа сферы абсолютного духа, который, по его мнению, развивается от чувственного созерцания (искусства), к форме представления (религия), а далее – к понятийному мышлению (философия). Гегель исходил из того, что миф является закономерной фазой развертывания абсолютного духа. Мир становится у него не формой субъективного произвола или иллюзии, заблуждения, а простейшей формой постижения истины. Мифы рождаются на основе природного созерцания и сами являются источниками поэзии.

Миф – это, для Гегеля, прежде всего форма чувственно-образного постижения мира. Мифология Гегеля – пройденная ступень в истории саморазвития абсолютного духа, мифология уже давно преодолена другими, высшими формами сознания (религии). Эта сторона гегелевских воззрений была целиком заимствована – через младогегельянство – марксизмом.

Младогегельянцы ввели в теорию мифа два кардинальных допущения. Первое из них состоит в том, что Бог не нуждается в чуде, поскольку чудеса не возвеличивают Бога, а принижают его. Признать чудо – значит, предположить, что Бог, творящий чудо, а иногда, в известные моменты, оказывается не абсолютным, а ограниченным временем существом, тогда как деятельность Бога должно понимать как вечный, непрерывный, себе равный акт, проявляющийся в мире в ряде отдельных и последовательных божественных актов. Откуда же тогда в Священном Писании столько упоминаний о чудесах, совершенных Богом?

Это требует второго предположения: чудесные элементы Священного Писания являются продуктами мифологически-поэтической переработки истории реального человека – Иисуса Христа. По мнению Штрауса, все эти чудеса – продукты деятельности коллективной мифологической мысли одной крупной религиозной общины, включавшей в себя и бессознательное поэтизирование, и сознательное поэтическое творчество. В евангельском мифе некая религиозная община во много бессознательно выразила свои верования, свои коренные идеи, свое мироощущение, в котором нашлось место и чуду.