Реклама
Книги по философии
Владимир Вернадский
Дневники. 31 января 1919 - 4 апреля 1920
(страница 7)
Я не совсем ясно помню в какой форме, но одна из основных идей религиозно-филос[офского] характера заключалась в указании на необходимость ближе ознакомиться с концепцией мира английских христианских натуралистов начала XIX столетия. По-видимому, эти идеи рисовались мне на фоне моего ознакомления с их трудами в Британ[ском] музее, во время той работы над жив[ым] вещ[еством], которую я производил. Я многое хотел прочесть для этого в Брит[анском] музее, но не помню, чтобы конкретно во время работы выступили именно те лица, которые выступили здесь. Здесь выдвинулся Коленго и исследователи Австралии и Полинезии, вроде Гектора. Работы их, как и других натуралистов и миссионеров, вроде Моффата, являлись в моем сознании как глубоко проникающие в понимание Природы. Они видели во всей Природе проникновение Божества и тот элемент божественного духа, который они с последовательной христианской точки зрения признавали в каждом дикаре, принимая равенство его личности, личности всякого самого высокообразованного человека - они искали и во всей окружающей Природе. В ее предметах они видели творение Божие, каким является и человек, и потому относились с любовью и вниманием к окружающим их животным, растениям, явлениям неодушевленной природы. Признавая в ней выявление божественного творчества, они боялись исказить виденное и точно передавали в своих описаниях эти проявления божественной воли. Этим обусловлена чрезвычайная точность их естественнонаучных описаний и их внимание к окружающей природе. Мы имеем здесь любопытную религиозную основу точного научного наблюдения.
В этих представлениях о природе, которые некоторые из этих людей пытались выразить и в связной форме, а другие дали в отчетах о своих путешествиях и миссионерских трудах (в связной - Коленго, Гектор?), бросаются в глаза две стороны с точки зрения интересующих меня явлений: 1) отражение материалистического представления о мире, признание единства всего на почве духовного начала, которое представлялось им в виде христианского божества (насколько форма их представлений о божестве, как христианском Боге, отвечала их реальному объяснению проявления божественности в природных объектах, а не была внешней - не ясно) и 2) признание автономности отдельных объектов природы и их связи с божественным началом. При признании божественного промысла ими выдвигалась и свобода отдельного создания Божия, индивидуума. Это представление о его свободе отвечает нашему представлению о самостийности его, помимо каких бы то ни было иных обстоятельств, вызывающих для нас его значение в жизни. В моих фант[астических] переживаниях на почве этих двух условий - самостийности индивидуума и его духовной сущности - совершался идейный переход к другой области научных исканий. Я не могу сейчас ясно это выразить, но в моих мечтаниях я испытывал большое чувство удовлетворения, что мне удалось ясно понять, что эти достижения английских христианских натуралистов по существу представляют ту же концепцию природы, как представление о материи, состоящей из свободно движущихся мельчайших элементов. Как будто какая-то форма лейбницианства. Несомненно, о той загадке, какую представляет из себя т[ак] н[а]з[ываемое] материалистическое представление о материи, состоящей из молекул, одаренных вечным движением, я думал последнее время. Ибо вопрос о вечном движении молекул, причине инерции, неизбежно приводит к нематериальной причине и легко мирится с идеей Божества - точно так же и их "беспорядочное" движение (демон Максуэла). В Киеве к этим вопросам возвращалась моя мысль при критике материального субстрата жизни при обработке первой главы "Жив[ого] вещ[ества]", чтении Мейерсона, Максуэла, Бялобржеского. М[ожет] б[ыть], указываемый здесь путь исканий в этих двух областях, их объединение заслуживает внимания и, во всяком случае, вызывает работу мысли.
К религиозно-философ[ским] концепциям я в течение этих мечтаний вернулся еще раз - но я изложу немногое из того, что помню, в конце записи, когда буду говорить о будто бы предстоящей мне написать книге "Размыш[ления] перед смертью". Теперь же мне хочется сделать несколько сторонних замечаний, как ученому. Путь фантазии (как и сна) капризен и уловить причины возникновения тех или иных идей, проявляющихся при этом, так же трудно, как уловить их в сложных событиях жизни. Однако они все-таки, вероятно, есть, или, по крайней мере, мы можем найти их, подойдя к этим явлениям с точки зрения ученого. И вот для этого некоторые вехи. В начале болезни Нина читала мне "Свет Азии" Арнольда,44 который мог дать направление моим мечтам. К миссионерам-натуралистам я подходил в Киеве, когда прочел два труда Ливингстона и отметил его же ознакомление со старым трудом его тестя Моффата.45 Ливингстон, особенно в первом путешествии, поразил меня как натуралист - но я не вдумывался тогда в философско-религиозную сторону его личности. Проявление высокой человечности в дикарях в его описаниях меня, однако, поразили. Но откуда явились Коленго и другие? И это утверждение значительности и жизненности их понимания (бессознательного?) природы в связи с интересующим меня представлением о мире вечно и свободно движущихся мельчайших единиц как основном строении всего окружающего? Я давно, несколько лет тому назад, увидел огромную работу натуралистов-миссионеров, и не раз читал о них, собирал материал, (напр[имер], в Канаде о французских иезуитских миссионерах XVII в. как исследователях С[еверной] Америки, об иезуитах в Китае и т. д.). С Коленго встретился во время чтения еще в Москве по истории научного познания Австралии и Полинезии (в библиотеке] Об[щества] исп[ытателей природы]), с Гектором во время подготовки библиографического указателя топографической минералогии и моего "Опыта [описательной минералогии]". И тогда же мне хотелось с ними также ознакомиться, что недоступно в России, где ни в одной библиотеке нет, кажется, хорошего собрания книг в этих областях знания. Но по какому капризу случайностей вылились в моей фантазии в таком своеобразном сочетании эти старые впечатления? - несомненно, мне ясно, что я невольно попытался пойти по этому указанному мне в этих впечатлениях пути, как бы они ни были вызваны, и какой бы ни имели генезис.
О Коленго и др. я просил сына переговорить с С. Н. Булгаковым. Он ничего не знал о них. Указывает на книгу Бальфура "History of Christian Thought in England". Мне кажется, ни у Веклера, ни у Уайта нет ничего. Но нет в связи с этой христианской телеологией в области естествознания, которая в Германии расцветала до начала XIX ст. и [в] XVIII. О ней у Виндельбанда.46 Например, в связи с Сваммердаммом?
Главную часть мечтаний составляло, однако, мое построение моей жизни как научного работника и, в частности, проведение в человечество новых идей и нужной научной работы в связи с учением о живом веществе. В сущности, и здесь - особенно в начале болезни - проходили и ставились две идеи: одна - о новой мировой организации научной работы, другая - о соответствующей ей постановке исследований в области учения о живом веществе. В конце концов, однако, мысль сосредоточилась около этой последней, т. к. именно к ней как будто должна была устремиться вся работа моей личности. Основной целью моей жизни рисовалась мне организация нового огромного института для изучения живого вещества и проведение его в жизнь, управление им. Этот институт, международный по своему характеру, т. е. по темам и составу работников, должен был являться типом тех новых могучих учреждений для научной исследовательской работы, которые в будущем должны совершенно изменить весь строй человеческой жизни, структуру человеческого общества. Мои старые идеи, которые неизменно все развивались у меня за долгие годы моей ученой и профессорской деятельности и выразились в 1915-1917 годах в попытках объединения и организации научной работы в России и в постановке на очередь дня роста и охвата научными учреждениями Азии, явно сейчас потеряли реальную основу в крушении России. Не по силам будет изможденной и обедневшей России совершение этой мировой работы, которая казалась столь близкой в случае ее победы в мировой войне. Мне ясно стало - в этих фантастических переживаниях - что роль эта перешла к англосаксам и Америке.
29. II/13. III. [1]920И в начале эти настроения будущего шли по этому пути моих размышлений последних лет, попыток международных организаций, причем крупную роль в этих организациях должны были играть инженеры. Однако очень скоро картины этого рода - предварительные совещания немногих на яхте, где-то в море, международные съезды и. д. - отошли от меня. Мне как-то ясно стало, что эту форму работы для мировой организации нельзя совместить с[о] своей собственной научной работой: одна организаторская работа меня никогда не удовлетворяла, как бы широка она ни была, напр[имер], когда я был товарищем м[инистра] н[ародного] просвещения Рос[сии], ведавшим очень самостоятельно делами высшего образования и науки в России.
Я перешел к организации исследовательского Института жив[ого] вещ[ества]. В представлениях о том, как я добивался этого, мною строились целые картины свиданий и переживаний, заседаний и споров с[о] знакомыми и вымышленными фигурами, подобно тому, как это бывает во сне или в тех фантастических рассказах и сказках, которые строишь себе иногда - лично я часто перед и после сна и во время прогулок. Очевидно, при постоянном перерыве моих мечтаний, эти мелкие подробности являлись внешними продолжениями, зависящими от формы, в какой выявлялось мое сознание, а не от содержания его, не от основных идей, не от сущности выявлявшегося настроения. Они и менялись в разные периоды болезни: разным путем я достигал неизменного все время основного построения. Я оставлю в стороне эти подробности, хотя, конечно, в этом оставлении много будет произвольного.
