Реклама
Книги по философии
Грузман Генрих
Слезы мира и еврейская духовность
(страница 6)
Данное свидетельство недостоверно прежде всего с фактической стороны и еврейское наследие хранит прелестную философскую миниатюру Иегуда Галеви "Кузари", датированной XII веком н.э., где совершенно открыто и непосредственно показано, что раввины того времени не только великолепно знали греческую философию, но и глубоко в ней разбирались, умея блестяще отстаивать свои позиции и оспаривая мнения греческих мудрецов; Филон Александрийский, таким образом, был не исключением или особенностью еврейского духостояния, а главой школы, культивирующей синтетическое направление греко-еврейской сублимации. И тем не менее загадка остается и в дальнейшем изложении будет указано, что до завоевания Александра Македонского еврейское и греческие письмена были "немы" в отношении друг друга, и также будет проиллюстрирован способ, которым идея духовности решает эту "странность" греко-еврейского духовного со-общения.
Следующим принципиальным заблуждением в познании еврейской духовности служит следствие из первого предрассудка, которое, ограничивая диапазон действия духовности границами еврейского мира, всецело погружает еврейскую духовность в саму себя и фактически отождествляется с еврейским сознанием до того, что отпадает когнитивная надобность в духовности как специальном назначении еврейского духа. Поэтому в традиционном еврейском учении отсутствует термин "духовность" какого-то особого значения. Если в классическом познании концепт "сознание", начиная с зачаточных эллинских форм, всегда являлся предметом философии, то в традиционной иудаистской логии "еврейское сознание" относится к противостоящей парафии -- религии. А это означает, что еврейская религия, включая в себя неотсортированные сознание и духовность, делается всеобъемлющим фактором и единственной нравственной генерацией, а это, в свою очередь, непосредственно исходит из априорного и непререкаемого догмата о Божественном даровании высшей религии избранному народу. Следовательно, духовность в еврейском сознании официально может представлять собой только производное последствие еврейской религии. В совокупном виде это умозрение приводит к широко распространенной доктрине о том, что вся еврейская, -- реальная и идеальная, -- стать при своем параметрическом облике обусловлена характером еврейской религии, что вся еврейская специфика в своих изначальных основах происходит от самобытного религиозного идеала, и что, наконец, еврейская духовность, уравненная с еврейской сознательной субстанцией, выступает функцией при аргументе еврейской религии. Подобная содержательность еврейской духовной доктрины органически не приемлет представлений о подсознательном состоянии духа и архетипических константах, а потому в познавательном арсенале нет места для таких чисто еврейских величин, как слезы, смех и кровь.
Показательными и весьма поучительными для этой доктрины, доктрины верховенства религии, представляются маститые и традиционно эмоциональные воззрения профессора Андре Неера. В основе гнозиса А.Неера положены вопросы: "Существует ли определение еврея? Может ли идти речь о еврейском человеке? Существует ли вообще еврейский человек? Многое в нашей общей культуре поначалу заставляет думать, что не существует". Отсутствие понятия еврейской духовности, какое более всего наполняет человека в прилагательном "еврейский", исключает феномен еврейского содержания у человека и "поначалу", и впоследствии. Ибо, если "еврейского человека" нет "поначалу", то откуда он возьмется впоследствии? Судя по смысловой сути, под словоформой "еврейский человек" А.Неер хочет понять носителя нечто специфического, но, как и все, что по смыслу приближается к своеобразию духовности, в данной доктрине преподносится в типично расплывчатом и громоздком определении: "... еврейский человек вовсе не миф, а реальное существо во плоти, что он не просто человек, ибо есть нечто в его человеческом статусе, что зачеркивает это "просто" (1991, с.с.11,12). Не расшифровывая это мистическое "нечто", какое зачеркивает всеобщую отвлеченность "просто" человека, а делает его конкретным и вполне значимым существом, и по определению именно "еврейским", А.Неер продолжает в развитие темы: "Еврейский человек стал еврейским в конкретный момент своей истории и в силу чрезвычайного стечения обстоятельств: когда из двенадцати колен десять исчезли. До этого... еврей был сыном Израилевым, а еще раньше -- иудеем. Три эпохи в истории еврейского человека оказались тремя элементами его духовной структуры". Говоря о "духовной структуре" еврейского человека, автор невольно и прямо намекает на еврейскую духовность, но произвольность и необоснованность членения еврейского человека на три "нации" ("иудей", "сын Израилевый", "еврей") полностью выветривает авторскую интуицию в этом отношении. Не испытывая неудобства от того, что духовная динамика еврейского человека ставится делом случая и результатом "чрезвычайного стечения обстоятельств" при исчезновении еврейских колен, профессор А.Неер обобщает: "Иудаизм -- религия, и, естественно, содержит в себе доктрину. Но специфический характер этой доктрины определяется неким человеческим сообществом: только евреи, будучи одновременно служителями и носителями иудаизма, владеют подлинными ключами к нему, ключами внутренними, сокрытыми; и эти ключи не пригодились бы при попытке открыть то, что обычно принято обозначать словом "религия". Возвышаясь над религиозным элементом, составляющим ядро доктрины, еврей вместе с тем пребывает и в самом его центре" (1991,с.с.13,3).
Особо подчеркивается, но мало осмысляется, то обстоятельство, что еврейская религия в своем происхождении неоспоримо увязывается с одной личностью: праотцом Авраамом. Пол Джонсон пишет по этому поводу: "Пожалуй, точнее всего было бы назвать Авраама хенотеистом, то есть человеком, который верует в единственного Бога данного конкретного народа и признает право других народов иметь собственных богов. И тогда он становится основателем еврейской религиозной культуры, поскольку провозглашает два ее основополагающих принципа, а именно Завет Бога и дарование Святой Земли. Принцип Завета является беспрецедентным; он не имеет аналогов на древнем Ближнем Востоке" (2000,с.24). Здесь не важно, был ли Авраам уже убежденным монотеистом или же еврейский облик монотеистической религии только зарождался, -- имеет судьбоносное и всеобщее значение, что с Авраамом на духовном небосклоне появилось новое светило -- Бог в единственном числе; еще большее значение, правда, для еврейского племени, приобретает факт того, что Авраам есть первый из людей, с кем Божество впервые вступило в полюбовный и доверительный союз. Поэтому П.Джонсон утвердительно отвечает на свой вопрос: "Но если Авраам был отцом-основателем еврейской нации, был ли он также основателем иудейской религии?" (2000.С.23).
В тетралогии "Иосиф и его братья", -- самом сильном философском романе XX века, -- Томас Манн рассказывает, что в какой-то момент Авраам ощутил в себе силу, превосходящую мощь всех внешних стихий, и перестал их бояться, перестал ощущать необходимость в поклонении внешним стихийным монстрам природы, перед которым трепетало все окружающее человечество. Авраам "разогнулся" и как бы принял над-природнуго позу: хабир (кочевник) Авраам перестал быть язычником, а стал евреем, поставившим себя добровольно на службу этой чудодейственной силе. Евреи являются единственной нацией на Земле, которые совершенно точно знают личность своего основателя в лицо, соответственно чему проблема времени и пространства при прояснении происхождения народа или страны, которая в традиционной историографии занимает место основного вопроса, здесь отходит на задний план. Авраам не родился евреем, -- праотец стал евреем! В забвеньи этого фактического исторического акта состоит очередное принципиальное упущение научного иудаизма, а на фундаменте достоверности этого акта базируется духовный подход и соответствующая точка зрения. Евреи не имеют исторических корней и национальных предпосылок, наподобие железного, бронзового, золотого веков либо первобытно-общинного строя, -- евреи появились из души человека (личности) и, следовательно, органически не могут быть ни национальным, ни религиозным, ни этническим образованием, а исключительно только духовным произведением. С евреями в мир явилась не новая национально-этническая общность или религиозно-культовая ассоциация людей, а особая духовная категория, вышедшая из подсознательных глубин человеческого духа. На еврейском примере должно заключить, что гарантию устойчивости любая коллективная совокупность людей получает в случае, если в сердцевине находится духовный фактор, а у евреев их еврейская духовность отличается от прочих тем, что приобретает статус нравственного долга. Очередная оплошность в еврейском гнозисе связана с тем, что утрачена рефлексия об еврейском нравственном долге как элементе еврейской духовной структуры, -- в лучшем случае этот элемент фиксируется, а в худшем -- выставляется в форме еврейского превосходства, но в обоих случаях он неразрывно связывается с религией и выводится из религии. К числу белых пятен еврейского учения относится вопрос о природе еврейского нравственного долга, а также проблема связи нравственного долга с еврейской религией.
В свете данного духовного подхода ответ на эти вопрошания до неприличия прост: евреи, наученные своим патриархом Авраамом, понимали религию в ее буквальном первородном смысле как religare -- связывать. А связывание и сочетание духов между собой составляет миссию духовности, как динамической необходимости человеческого духа, и как первейшую потребность личности; в таком качестве эта миссия исходит из подсознательной сферы человека и является архетипической величиной. Еврейский патриарх Авраам, как и египетский фараон Эхнатон, первозачинатель монотеизма, одинаково были обуяны манией religare, манией единения людей, и эта мания ничем не обосновывалась и ничем не вызывалась, а непроизвольно зарождалась в индивидуальных глубинах этих личностей. На основе этой подсознательной (архетипической) мании возникла сознательная идея о едином Боге как единственном лоне, способном не только принять в себя связанное людское множество, но и создавать базу для связывания посредством духовности. Авраам, проникнув в свое подсознание и обнаружив некую силу, уравнял ее с Всевышним, но, главное, на всеобщее обозрение он выставил веру в этого единого Бога как человеческую признательность. Следовательно, праотец изобрел веру в качестве мощнейшего средства связывания духов, которое спонтанно составило становой хребет еврейской духовности.
