Реклама
Книги по философии
Грузман Генрих
Слезы мира и еврейская духовность
(страница 28)
В этом пункте историческая конструкция Бердяева достигает своего радикалистского апогея: русский философ не отвергает академическую историю, а указывает на принципиально особый тип -- духовную историю, которую он называет небесной историей, сосуществующую с традиционной земной историей. Сосуществование двух типов, однако, вовсе не отражает их соразмерности и равнозначности, -- по Бердяеву, это есть наличие различных мировоззренческих систем, где воззрение небесной истории имеет не просто верховный, но динамически-направляющий приоритет. Философ утверждает: "Небесная история и небесная судьба человека предопределяют земную судьбу и земную историю человека... Что представляет собой эта небесная история? Это и есть истинная метафизическая основа истории. Небо и небесная жизнь, в которой зачат исторический процесс, есть ведь не что иное, как глубочайшая внутренняя духовная жизнь, потому что, поистине, небо -- не только над нами и не только в каком-то отдалении от нас, как трансцендентная сфера почти недостигаемая, -- небо есть и самая глубочайшая глубина нашей духовной жизни". Следовательно, небесная история является произведением того исторического сознания, какое Бердяев обнаружил в глубинах только еврейской натуры, а методологические способы познания этой истории еще более радикально отличаются от узаконенного рационального метода фактомании земной истории, о чем уже говорилось. Методология исследования небесной истории дана Бердяевым в философском представлении, смысл которого категорически не приемлет ни историка -"нечеловека" А.Черняка, ни "историка широкого профиля" Л.Гумилева: "Человек есть в высочайшей степени историческое существо. Человек находится в историческом, и историческое находится в человеке. Между человеком и "историческим" существует такое глубокое, такое таинственное в своей первооснове сращение, такая конкретная взаимность, что разрыв их невозможен. Нельзя выделить человека из истории, нельзя взять его абстрактно, и нельзя выделить историю из человека, нельзя историю рассматривать вне человека и нечеловечески" (1990,с.с.35,14).
Итак, небесная (духовная) история и есть та сфера, где еврейское естество творит и развивается, даже будучи изгнанным с магистрального пути мировой истории. Небесная история содержит в своей сущности духовное не только в генетическом плане, как производное еврейского исторического сознания, но и в динамическом отношении, ибо демиургом истории здесь выступает исключительно историческая личность, -- по Бердяеву, "действующая душа", а отнюдь не социологические совокупности -- классы, династии, экономические связи. Подобным приоритетным вознесением индивидуальной persona regis (высшая персона) в русской духовной школе теория Бердяева делается духовно созвучной заветам Торы, взятой как историческое предание, где гегемоном истории так же поставлена отдельная личность: Бог, праотец Авраам, Иосиф, Моисей и другие пророки, но никак не народ либо иная коллективная сила. Это означает, что еврейский вопрос есть объект небесной истории, а антисемитизм, отвергающий еврейство и тем снимающий еврейский вопрос, суть предмет рациональной земной истории; это опосредованно подтверждает Солженицын, мысля, что антисемитские погромы в России не являются преградой к духовному единению русского и еврейского комплексов. (В этой связи дόлжно обратить внимание на громкое извещение Монуса Соминского: "Поэтому нет никаких сомнений в том, и это стало сравнительно давно, что антисемитизм -- явление иррациональное, не поддающееся объяснению, как впрочем, иррациональна и ненависть к любому другому народу" (1991,с.22). Этот категорический императив начисто опровергается формулой В.Гроссмана "Антисемитизм никогда не является целью, антисемитизм всегда лишь средство", где опосредовано чисто рациональное (онтологическое) действие, и которую данный автор, не замечая своего противоречия, повторяет многократно. Принцип "цель оправдывает средства" наряду с принципом "или-или" составляет наиболее отполированную грань рационального многогранника; в антисемитизме эти два принципа слиты воедино и антисемитизм не имеет универсального объяснения не потому, что рационально непостижим, как у М.Соминского, а потому, что каждый акт антисемитизма обладает множеством местных причин, и в их числе такие, что делает его причастным к группе вандализма).
Выводя радикальные качества "исторического спецификума" из недр еврейского сознания, а в общем плане, создавая принципиально новую модель исторического познания и иной облик исторической науки, Бердяев, однако, осуществляет отнюдь не историческое исследование и действует вовсе не как историк-профессионал. Его заслуга таится в том, что, раскрывая историческое содержание еврейского сознания, он и остался в этой сфере, тобто в области философского, а не ограниченно исторического, познания, и в поле религиозного, а не рационально-научного, мироощущения. Поэтому наиболее радикальная часть свершения русского философа содержится в философском отделе его исторической доктрины, красноречиво названной автором "религиозной философией истории". В этом отделе у Бердяева помещаются логия о времени и вечности, а также учение о дуализме времени (сентенция о "времени хорошем" и "времени дурном" -- парадоксальное раскрытие триады прошлое-настоящее-будущее), которые относятся к числу наиболее глубокомысленных постижений мировой философской мысли и до настоящего времени до конца не поняты. Здесь нет места для подробного освещения бердяевской премудрости, -- я ограничусь цитированием отдельных пассажей гениального мыслителя, где просматриваются или предусматриваются еврейские побеги, могущие себя обнаружить в феномене русского еврейства. Бердяевские перлы, выраженные в афористической форме таковы: "История есть не что иное, как глубочайшее взаимодействие между вечностью и временем, непрерывное вторжение вечности во время"; "Историческая память -- величайшее проявление духа вечности в нашей временной действительности. Она поддерживает историческую связь времен. Память есть основа истории"; "Разрыв между вечным и временным и есть величайшее заблуждение сознания, и есть препятствие для возникновения настоящей философии истории" (1990,с.с.53,58, 59).
Хотя творение Бердяева о философии истории нельзя считать завершенным и оно оформлено в сугубо теоретическом плане, Бердяева ни в коем случае негоже числить умозрительным теоретиком, оторванным от актуалий действительного мира. С наибольшей силой актуальность бердяевских новаций сказалась в разительной критике традиционного способа исторического фактологического познания, который философ называет "экономическим", "историческим материализмом", "марксистским пониманием". Бердяев утверждает: "История, как величайшая духовная реальность, не есть данная нам эмпирия, голый фактический материал. В таком виде история не существует и ее опознать нельзя". Для истинного исторического познания необходима душа и концепт "действующей души" есть генеральное понятие бердяевской доктрины, на базе которой формируется новаторская историческая методология, хотя сочинение Бердяева по жанру не историческое, а философское. По заключению Бердяева: "В концепции экономического материализма исторический процесс оказывается окончательно лишенным души", а потому: "Тот процесс, который производит над историей исторический материализм, неизбежно приводит к распылению исторической реальности, превращению ее в сыпучий песок". И окончательный вердикт, данный Бердяевым от лица своего метода традиционной фактологии, в частности марксистской разновидности, звучит как суровый приговор: "Я знаю только одно направление в этой области, которое до конца и последовательно разлагает и умерщвляет все исторические святыни и исторические предания, без компромиссов, совершенно последовательно, -- это направление марксистского понимания истории" (1990,с.с.16,10,12).
Таким образом, в недрах русской духовной школы наличествует методическое средство, выросшее из исторических глубин еврейского сознания, а потому априорно перспективное для еврейского вопроса с познавательной стороны. Становится важным и необходимым оценить творческое усилие русского писателя А.И.Солженицына, взявшего русское еврейство своей темой, в показаниях и критериях бердяевского радикализма. Основополагающим из числа этих показаний кажется утверждение русского философа об "особых, мистических основах исторической судьбы еврейского народа". Но Солженицын не историк и не философ и он не знает, по крайней мере, не упоминает о Н.А.Бердяеве и его исторической новации, а как стихийный духовник, то бишь мыслитель, ставящий духовное выше материального, инстинктивно склоняется к бердяевскому пониманию. У Солженицына, хоть и не так определенно, как у первоавтора, эта бердяевская мысль также присутствует и занимает достаточно много места в сочинении, -- по Солженицыну: "... еврейский народ и активный субъект истории и страдательный объект ее, а нередко выполнял, даже и неосознанно, крупные задачи, не вязанные Историей" (2001,ч.1,с.6). Такова увертюра солженицынской симфонии и поучительно, что она дана в историческом регистре. Следовательно, исторически Солженицын находится в поле методологии Бердяева, а потому для него несущественны фактологические претензии всех "историков широкого профиля" вместе взятых. Но в контексте этой методологии вскрывается и та особенность Солженицына-исследователя, что роковым образом сказывается на результативных возможностях его экспедиции в еврейский мир.
