Реклама
Книги по философии
Грузман Генрих
Слезы мира и еврейская духовность
(страница 43)
Влияние "эпохи великих реформ" на общее состояние еврейского населения в России, хоть и находит неоднозначное аналитическое отношение, -- к примеру, Солженицын негативно оценивает значение реформ Александра II для евреев, но важнό самим фактом своего наличия, ибо указывает, что еврейская жизнь к тому времени нерасторжимо прочно вплелась в русское народное тело и обладает общими с ним источниками возбуждения; тот же Солженицын своеобразно выразил это обстоятельство: "А отныне -- весь XIX век насквозь, и в Государственной Думе до самого 1917 года -- вопросы еврейский и крестьянский будут то и дело оказываться смежны, состязаться, так они и переплетутся в соревновательной судьбе" (2001,ч.1,с.I35). А самое важное здесь заключается в том, что евреи активно стали приобретать экономические (или, что то же самое, политические) стимуляторы своей внутренней еврейской жизни, -- Еврейская Энциклопедия сообщает: "Финансовая роль евреев становится особенно значительной к 60-м годам, когда предшествующая работа накопила в их руках капиталы, а вместе с тем освобождение крестьян и связанное с ним разорение "дворянских гнезд" создали громадный спрос на деньги со стороны помещечьего класса. К этому времени относится возникновение земельных банков, в организации которых еврейские капиталисты играли заметную роль" (т.13,с.646). Это означает, что духовное качество, всегда составлявшее сердцевину еврея как духовной категории, начинает преобразовываться в сторону превалирования материалистических, а отсюда и революционных, критериев. У русского еврея начинает пропадать то трогательное, чисто еврейское свойство, о котором писал Марк Алданов: "... евреи обладают двумя характерными особенностями: стремлением к социальной справедливости и чувством благодарности, -- или по меньшей мере отсутствием слишком острой враждебности к тем властителям, которые проявляют к ним доброту или просто терпимость" (2002, с. 52).
При всех обстоятельствах этот отрезок исторического времени оказывается для русского еврейства, также как и для Российского государства в целом, принципиально существенным и Солженицын, используя выводы Ю.Гессена, сообщает: "В условиях 60-70-х годов еврейские просветители, еще столь немногочисленные и окруженные русской культурой, и не могли двинуться иначе, как -- к ассимиляции, "по тому направлению, которое при аналогичных условиях привело интеллигентных евреев Западной Европы к односторонней ассимиляции с господствующим народом", -- с той, однако, разницей, что в странах Европы общекультурный уровень коренного народа всегда бывал уже более высок, а в условиях России ассимилироваться предстояло не с русским народом, которого еще слабо коснулась культура, и не с российским правящим классом (по оппозиции, по неприятию) -- а только с малочисленной же русской интеллигенцией, зато -- вполне уже и секулярной, отринувшей и своего Бога. Так же рвали теперь с еврейской религиозностью и еврейские просветители, "не находя другой связи со своим народом, совершенно уходили от него, духовно считая себя единственно русскими гражданами" (2001,ч. 1,с.172-173).
Солженицын лишь мимоходом кивает на то обстоятельство, что "малочисленная русская интеллигенция" в то время была в подавляющем большинстве разночинной или народнической, и, следовательно, еврейским просветителям, используя лексику Солженицына, "ассимилироваться предстояло" с русским народническим воззрением, и при решении вопроса о генезисе русского еврейства всегда упускается из вида фактор русского народничества. Уникальное явление общественной жизни России, известное под названием "хождение в народ", казалось, осмотрено со всех сторон и со всех сторон получило негативную оценку, -- и как ложная Философская идея, и как бессмысленный политический шаг, и как роковое историческое обстоятельство, породившее в России терроризм (в историко-философском аспекте народническое движение было погребено незабвенными "Вехами", но фактически идеологический климат народничества был сохранен в ленинской системе воинствующего материализма). На фоне столь великих исторических грехов оказался незамеченным индивидуальный носитель этого движения, несущий в себе такие качества народничества, как подвижничество, беззаветная вера в идеал, ригоризм и стойкость в собственных убеждениях. Словом, для народника как личности, но не для народничества как движения, характерны те свойства натуры, к которым неравнодушна чувствительная еврейская душа, воспитанная своей историей. Русские народники и были те "новые друзья", что вывели замороченных талмудистикой евреев на "чистый воздух полей" и приобщили их к свету русской культуры. Насколько значителен этот момент для еврейства в целом, может свидетельствовать уже то, что он нашел восторженный отзыв у такого чуткого индикатора общееврейских настроений, как Симон (Семен) Фруг, официально объявленного первым национальным еврейским поэтом. Фруг вспоминает строки А.С.Пушкина:
Тонуло все пред сенью ночи,
Еврейской хижины одной
Не посетил отрадный сон.
На колокольни городской
Бьет полночь, -- Вдруг рукой тяжелой
Стучатся к ним... семья вздрогнула.
Младой еврей встает и дверь
С недоуменьем отворяет --
И входит незнакомый странник...
В присущей ему эмоциональной манере Фруг раскрывает смысл пушкинской метафоры: "Если трудно сказать, к какой исторической эпохе относится сюжет этой поэмы, то в то же время с отрадной ясностью выступает один знаменательный момент в жизни русских евреев, к которому вполне могут быть приурочены подчеркнутые нами слова приведенного отрывка. В незабвенную эпоху Царя-Освободителя в "еврейскую хижину" постучался "странник" -- тот могучий дух культурного возрождения, который внес в эту темную и тесную хижину струю новой, полной надежд и отрады, жизни. "Младой еврей", представитель молодого поколения той незабвенной эпохи, встал и "отворил дверь" этому благословенному "страннику". В ту хижину, где "старик читал Библию" (и только Библию), этот странник внес букварь, русскую хрестоматию. Школы, гимназии, университеты широко открыли двери перед нашим юношеством" (1995,с.227-228).
Но не только, и даже не столько в культуру увлекали русские народники еврейские души, которые оказались зараженными также народнической идеологией с ее вульгарно понятой социальной справедливостью. Как пишет один из самых скрупулезных архивариусов русского еврейства С.Г.Сватиков: "Идеи Добролюбова, Писарева, Чернышевского, с одной стороны, страстные призывы Лассаля, проповедь Лаврова, воззвания Бакунина, с другой стороны, -- все это опрокидывало старые авторитеты, на место религии ставило разум, на место национального -- общечеловеческое, на место узкой среды прошлого -- широкий мир общечеловеческой борьбы за будущее... Это движение дало революции ряд видных участников-евреев" (1999,с.51). В дальнейшем тексте будет показано, что данное обстоятельство составило одну, но вовсе не главную, причину появления евреев в русской революции, а в целом тема народничества в среде русского еврейства благодаря стараниями Солженицына приобрела аналитически незнаемый трагический оттенок. Солженицын неоднократно выставляет мысль о революционной деятельности как первовозбудителе антиеврейской злобы и ненависти и правоту Солженицына доказывает факт признания революционными организациями еврейских погромов, -- так, "Народная Воля", в числе организаторов и деятелей которой были (парадоксально!) евреи и, особенно, великомученица русской революции Геся Гельфман, написала в своей прокламации: "Нет никакого основания относиться к погромам не только отрицательно, но и безразлично. Это чисто народное движение. Народ громит евреев вовсе не как евреев, а как жидов, эксплуататоров народа. Напомним читателю, что и Великая французская революция началась с еврейского погрома. Это какой-то печальный рок, которого избегнуть нельзя" (Сборник "Еврейская старина", вып.IV,1909г.). В отличие от всех прочих аналитиков в революционности русских евреев Солженицын видит не просто фактическую данность, а глубокую трагическую проблему, о чем речь пойдет в соответствующем разделе.
Взяв за основу культурный критерий, Солженицын получает новое знание о со-дружестве евреев, пришедших в русскую культуру, не с русским народом, а с русской интеллигенцией, и о глубокой трагичности для евреев, что повлек за собой народнический оборот этого содружества. Однако на этом пункте русский писатель застывает и отнюдь не случайно он упускает из вида целое историческое явление, которое заключено в том, что русская культурная команда не приняла еврейского порыва и русская интеллигенция отвергла еврейское содружество. В официальной историографии не существует упоминания об этом событии и не может существовать, ибо в его основе находится чисто духовный механизм, который доступен для понимания А.И.Солженицыну, но он прошел мимо этого само по себе загадочного и многозначительного исторического финта. В еврейских свидетельствах на сей счет сквозит разочарование, обида и отчаяние, -- еврейский критик Аким Волынский пишет: "Что должен почувствовать человек, всю жизнь посвятивший себя служению отечеству, русскому обществу, когда он вдруг столкнется лицом к лицу со страшной неблагодарностью, когда внезапно, точно по мановению чьей-то предательской руки, это общество набросится на него с дикими и нелепыми обвинениями, с гневно сжатыми кулаками?" (1999,с.I57). А тот же E.Хисин горько восклицает: "Но безумец, неужели ты не видишь, что на всю горячую любовь тебе отвечают самым обидным и холодным презрением? Нас везде чуждаются, отовсюду выталкивают; нас признают не членами государственной семьи, а чуждым, пришлым элементом. Нет, прежде всего, и поневоле я -- еврей" (1999,с.117.). Досадной болью насыщены строки Хаима Бялика:
