Реклама
Книги по философии
Грузман Генрих
Слезы мира и еврейская духовность
(страница 97)
Поэтому, когда в концепции Ш.Авинери говорится об успехе сионизма, то имеется в виду единственно создание еврейской израильской диаспоры: Авинери спрашивает, -- "в чем же суть успеха сионизма?" и отвечает, -- "Главным образом -- в одном: в создании нового нормативного коллективного публичного центра еврейского существования". Эта диаспора, имеющая в отличие от других еврейских коллективов (диаспор), по словам Ш.Авинери, "ценностное и нормативное значение", является главнейшим достижением сионизма, но только того, что воспринят Авинери гносеологической базой своей концепции: сионизма, уравненного с революцией. Как он пишет: "Превращение государства Израиль -- как выражения сионистского движения -- в коллектив, выражающий общность всего еврейского народа, явилось далеко идущей революцией" (1983,с.с.309,313). Революция положена в воззрении Авинерине просто благосклонным фактором, способствующим тем или иным моментам еврейской истории, а именно принципом развития в духе марксистского тезиса о локомотиве истории, и в этом направлении трассируется принципиальное отличие сионизма по Ш.Авинери от сионизма, выношенного русским еврейством. И эта принципиальность более всего сказывается в методологическом аспекте, согласно которому израильская диаспора или, по Ш.Авинери, "коллективный публичный центр еврейского существования", выступающая при сионистской революции успехом и конечной целью, в русском варианте сионизма образует лишь начальный, стартовый пункт -- предпосылку духовного усовершенствования как следствие приобщения к историческим корням. По этой причине главнейшее достижение русского сионизма в сфере духовной природы еврея кажется для концепции Ш.Авинери если не антагонистичным, то антиподом.
Возвеличивание революционного фактора в сионистском движении совершенно неизбежно и естественно приводит, к утверждению политической формы сионизма, причем в виде наиболее крайней, большевистской, его модификации, с отрицанием "либеральной, рыночной экономики" и "буржуазного благосостояния", -- у Авинери сказано: "Сионизм -- это попытка вернуть еврейскому народу гегемонию публичных, общественных, коллективных и национальных элементов за счет личных удобств, буржуазного благосостояния и "хорошей жизни" индивидуума". Пренебрежение к личностно-индивидуальной константе есть не вторично-следственное выведение из общего концептуального строя теории политического сионизма, а исходно архетипическая, то есть подсознательно определяющая, особенность этого концептуального строя. В дополнение к критической рефлексии политического сионизма, произведенного М.О.Гершензоном и которую следует рассматривать как компактное выражение мнения русской духовной школы в этом направлении, израильская революционно-сионистская кантата особенно упирает на крушение исконно еврейских ценностей в общем ходе мировой истории и исправление этого "исторического урока" с помощью революции. Ш.Авинери убежденно проповедует: "Ибо сионистская революция -- это в основе своей революция перманентная: это революция, направленная против мощных, весомых исторических сил, по крайней мере частично заключенных в самом еврейском народе, сил, превративших его из самостоятельного в социально-экономическом отношении и ответственного за собственную судьбу народа в общину, ютящуюся на периферии других, чуждых коллективов и порой питающуюся за их счет. Сионизм -- это революция против стихии еврейской жизни, толкающей обширные группы евреев -- именно ввиду способностей, усвоенных еврейским народом в его скитаниях и мытарствах -- на поиски хороших и относительно легких заработков вместо необходимости включиться в строительство национального общества, смысл которого -- принятие на себя доли в общем бремени, а не только личные заботы" (1983,с.с.319,320; выделено мною -- Г.Г.).
Концептуальная идея израильского политического сионизма, опирающаяся, во-первых, на отвержение индивидуальной активации (почерпнутого, кстати, из западной философской школы) и, во-вторых, на признание исторического краха еврейской судьбы (что также почерпнуто из европейской христианской доктрины), имеет полное развитие в наши дни. Современный историк Михаил Хейфец оценивает идеологию Шломо Авинери: "Это был ранний социализм -- добровольный отказ личностей от индивидуального пути, от индивидуальной воли, от соблазнов собственных возможностей. Радостное подчинение авторитарной воле". Как фантасмагорически не звучит это "радостное (?-Г.Г.) подчинение авторитарной воле", но генеральная цель сионизма, по М.Хейфецу, выглядит совсем бредово: "... сионисты выдвинули для еврейства грандиозную, неслыханную ни у какого иного национального движения задачу: переделать народ, переделать народную структуру -- причем коренным образом. Сделать народ -- иным!" (журнал "Россыпь" от 31.08.2000). Таким образом, не должно быть ни еврейского народа, ни народа евреев, а нечто, с легкой руки Хейфеца, переделанное еврейское (а будет ли оно в таком случае еврейским?); обычно такие цели в отношении народа ставят захватчики, поработители, агрессоры. Потому у историков Ш.Авинери и М.Хейфеца отсутствует даже упоминание о духовных (культурных) факторах.
Итак, совокупность подобных воззрений необходимо порождает утверждение политического сионизма в форме государственной доктрины еврейского сообщества в Эрец-Исраэль. Ущемленность индивидуального показателя, лежащая в основе доктрины, дополненная исторической концепцией Ш.Эттингера о "врожденном" русском антисемитизме, делает само собой разумеющимся общественный приоритет политического сионизма западноевропейского типа. Поэтому панегирики в честь последнего, раздающиеся в Израиле даже из уст бывших русских евреев, не персональные исключения, а ноуменальная закономерность, и Давид Эйдельман высказывает не собственное суждение, а современное общественное мнение в Израиле: "Именно евреи, прошедшие вместе с Европой весь процесс создания новейших идеологических понятий, принявшие мировосприятие ипонятийный аппарат Запада, -- именно Герцль и Нордау смогли сформулировать принципы политического сионизма, перевести на язык действия вековечную тоску по возвращению в Сион. Солнце сионизма взошло на Западе, а не на Востоке. Взошло на Западе и двинулось на Восток" ("Еврейский камертон" 28,11,2002; выделено мною Г.Г.). Таким образом начинает проясняться смысл сионистского парадокса государства Израиль: Эрец-Исраэль потому не стал центром притяжения евреев планеты и галут продолжает существовать в мире, что сионизм, понимаемый как революция, не только не способствует реализации и расширению собственно еврейского качества духа и мышления, а решительно направлен вразрез еврейского образа жизни, и главнейшее положение политического сионизма, по Ш.Авинери, формулируется именно как пре-ступление этой основы: "поэтому сионизм -- это революция, направленная против еврейской истории" (1983,с.320); выделено Ш.Авинери). Понятно, что принятие политического сионизма государственной доктриной Израиля исключает в идеологическом виде русский сионизм со всеми его культурологическими атрибутами в плане своей альтернативы, и здесь таится политическая причина отвержения сочинения А.И.Солженицына израильской аналитикой. Но мало того, -- ущемление, если не отторжение, коренного еврейского достояния, производимое политическим сионизмом на базе западной эмансипационной политики (эмансипационный антисемитизм), предвещает его глубокий кризис и отсутствие еврейского национального дома есть один из определяющих признаков. А в действительности этот кризис зашел настолько далеко, что привел к ошельмованию самой идеи сионизма: некий Ицхак Мошкович во всеуслышание объявил: "Сионизм, суть которого только в том, чтобы, вторгнувшись в пределы Ближнего Востока, заграбастать побольше участков земли и создать здесь подобие 51-го американского штата для группы лишенных собственных идей, символов, национальных обычаев -- не говоря уже о религии -- людей, это, простите меня за откровенность, пиратство, международный бандитизм" (газета "Наша страна", 15.06.2000). Уподобление идеи Сиона, -- самой еврейской из всех еврейских идей, -- с "международным бандитизмом" возможно только на почве пренебрежения, по рецепту Ш.Авинери, ко всему еврейскому, включая еврейское существование, и Мошкович не скрывает своего глумления над еврейскими историческими святынями: "Когда Господь избрал нас для самой важной на свете миссии (видимо, лучшего, чем мы, в этих местах народа не нашлось), то дал нам в лидеры заику Моисея. Да, он был заикой и к тому же за время своей каденции в роли лидера и пророка нагородил немало глупостей" (газета "Наша страна" от 25.05.2000).
Однако наряду с этим в сентенции политического сионизма, предложенной Ш.Авинери, содержится определенно ценное зерно -- соображение о том, что консолидация евреев на Земле Обетованной не может состояться, "если Израиль не проявит именно те качества, которых не хватает евреям в диаспоре". В Эрец-Исраэль необходимо должно воплотиться такое еврейское нечто, что отсутствует у евреев в рассеянии, и это побуждение, единственно оправдывающее смысл тяги к Сиону, становится целевой установкой, одинаково свойственной всем модификациям и разновидностям сионизма как онтологическая норма поведения. Каждая из таких модификаций должно реально определяться посредством внутреннего содержания данного еврейского нечто, каким устанавливается степень отличия еврейства в Израиле от бывшего или настоящего галутного еврейства. Само собой разумеется, что для политического сионизма это "еврейское нечто" необходимо вращается в кругу революционных понятий и Авинери говорит: "Ибо, если в качестве меры сущности сионистской революции и того, как долго она сможет служить очагом общей еврейской солидарности, взять степень отличия государства Израиль и его еврейского населения от еврейства диаспоры, то здесь имеет место тревожный процесс разрушения революционных элементов сионизма, воплощаемого в стране" (1983,с.с.315 316). Итак, не еврейское нечто, а "тревожный процесс разрушения революционных элементов" несет в своей перспективе политический сионизм что вытесняет этот последний с мессианского горизонта еврейского исторического сознания. И тем самым еще более оттеняется потенция революционного образа мыслей русского сионизма, что зиждется на полном исключении деструктивного революционного поведения из процесса государственного воссоздания еврейского поселения на Земле Обетованной. Русский духовный сионизм не может внятно обозначить это "еврейское нечто", ибо в противном случае это было бы не перспектива и не потенция, а руководство, но твердо настаивает на культурологической, но никак не революционной, природе данного мистического элемента, корнями связанного не только с историческим Сионом, но и с генетической Россией. Вот Рани Арен свидетельствует: "И все же что-то есть в душе еврея, какой-то один звук, какой-то диссонанс, какая-то одна небольшая трещинка, но в нее в конце концов просачивается: извне -- недоверие, насмешка и враждебность; а изнутри -- какое-то древнее воспоминание. Кто же я? Кто я? Я русский? -- Нет, нет. Я русский еврей" (1981,No19). А Александр Солженицын, как мастер и любитель мистического жанра, тянется как раз к иррациональной природе "еврейского нечто": "И в том цикле и в разрешении его -- проглядывает надчеловеческий замысел. И, может быть, нашим потомкам предстоит увидеть его ясней. И разгадать" (2002,ч.2,с.498).
