Реклама
Книги по философии
Грузман Генрих
Слезы мира и еврейская духовность
(страница 88)
Судьбоносное значение 1-го Базельского сионистского конгресса, помимо того, что всегда числит за собой любой первый шаг, раскрылось прежде всего в русском еврействе, став для последнего источником нового качественного (духовного) приобретения, что вовлекло русский сионизм в бешенный ритм количественного роста: если до 1-го конгресса в России было 23 сионистских кружка, то менее, чем через год после конгресса, их стало 373; почти 41% общего числа сионистских организаций в мире было сосредоточено в России. Сионистские воды залили еврейские просторы России и остроглазый и ироничный Симон Дубнов срисовал ту картину кутерьмы и неразберихи, какая всегда сопровождает еврейскую активность, приводящую, однако, как правило, к поразительным результатам: "Зашевелилось, зашумело все вокруг. Новые сионисты, герцлисты, только что принявшие Тору с базельского Синая, старые палестинцы, культурные сионисты из последователей Ахад-ха-Ама, националисты, полные или частичные ассимиляторы из гнезда местного Общества просвещения, -- все это сплелось в один клубок, который с оглушительным шумом катился по еврейской улице в течение нескольких лет". Центр сионистского мирового движения определенно сместился в Россию и, если Россия являлась родиной самобытного сионистского постулата, то после 1-го конгресса она приобрела право на столицу всемирного движения сионизма, а русское еврейство -- на роль авангарда сионистской армии. Это обстоятельство стало закономерным результатом естественного хода развития исторических событий, понятых в небесно-исторической транскрипции: особые условия формирования и становления русского еврейства в обстановке Российской империи не могли не найти концептуального отражения в самобытной особенности русского сионизма как конкретного итога развития русского еврейства (русский сионизм как ха-форма русского еврейства).
Вся совокупность характерных и отличительных признаков русского сионизма, в конечном счете, получила извещение в зове-лозунге, инстинктивно исторгнутом Моисеем Лилиенблюмом: "Нам нужна Палестина!". Этот зов кардинально отличен от аналогичного призыва, звучащего в европейском лагере: в русском набате имеется в виду Палестина не как географический регион и не как термин еврейского национализма, а Палестина дана как символ и синоним духовного подъема, вмещающего в себя географию Земли Обетованной, историю национального достоинства и психологию вековечной мечты, какую сынам Израиля внушали его великие пророки: "И возвращу из плена народ Мой, Израиля, и застроят опустевшие города и поселятся в них, насадят виноградники и будут пить вино из них, разведут сады и станут есть плоды из них. И водворю их на земли их, и они не будут более исторгаемы из земли своей, которую Я дал им, говорит Господь Бог твой" (Амос, 9:14-15). Отличительное свойство русского сионизма заключено в том, что он являл собой процесс по переводу духовной инстанции Сиона из идеальной сферы в реальную область еврейской жизни и внедрил духовную величину Сиона в еврейскую действительность в качестве насущного стимула. Ген Иерусалима сделался генотипом еврейского тела и в недрах русского еврейства структурно оформился механизм возвращения еврейских душ на Землю Обетованную, или, другими словами, тяга к Сиону была трансформирована в дело организованной экспедиции в Эрец-Исраэль, и потоки эмиграции, которые называются алией, зарождаясь в России, систематически волнами накатывались на Палестину.
Организованная алия вовсе не есть нечто необыкновенное либо исключительное, а суть коренной признак еврейского исторического сознания и исторически начальные формы механизма возвращения четко просматриваются в феномене духовного учения хасидизма. Хотя хасидское течение зародилось вне русского еврейства, но пышным цветом оно расцвело в среде российских евреев. Здесь нет места для обзора хасидского явления в русском еврействе, но требуется обратить внимание на то обстоятельство, что первых паломников в Палестину отрядил хасидизм и начало колонизации Палестины было положено русскими хасидами в конце ХVIII века; историки хасидизма, в частности, д-р С.Городецкий, утверждают, что духовная связь хасидских медитаций с Палестиной относится к числу опорных идей учения. Это означает, что уже в начальные этапы формирования русского еврейства понятие Сиона воспринималось не как гордый зов, не холодная теория и не риторическая рифма, а как живая повседневность, стимул жизни и практическая потребность. Именно практическая нацеленность и деловитая озадаченность в духовной установке на Сион легли в основу означенной аномалии русского еврейства, проложившей себе практическое русло в сионистском воззрении в противоположность европейской сионистской риторике. В этом плане глубинные потенции русского еврейства и связанные с ними реалий русского сионизма разительно отличаются от европейской действительности, наступившей после 1-го конгресса в Базеле.
Свободное словопрение, вольный обмен мнениями, независимый и бурный полет идей и фантазий, плодя в итоге рыцарей фразы и акробатов пера, насыщают до предела непрерывную череду сионистских конгрессов, форумов, съездов и дают в совокупности яркий образец бесполезной траты великолепнейшей интеллектуальной энергии человеческого духа. По этому признаку сионистская деятельность в Европе превосходит даже коммунистические словопотопы марксистского толка. Будучи плоть от плоти западной демократии, европейская сионистская доктрина не может не нести в себе актуальность западной эмансипации, а потому еврейские понятия Сиона, Иерусалима, Израиля подменены тут риторическими оборотами и речевыми пирамидами, замешанными на цементе рационализма и бесконечно удаленными от многосложных форм реального еврейского бытия, а единственный смысл, какой здесь признается за подлинно еврейский, есть смысл сохранения; сохранение суть двигатель внутреннего сгорания бесподобной дипломатической деятельности Теодора Герцля. И потому импульсы развития, действующие в русском сионизме, в том числе и организованная алия, с позиций логико-рациональных принципов сохранения кажутся нелепыми аномальными и парадоксальными.
Не имеется рационального объяснения для положения, при котором истины, рожденные на Западе, но отвергнутые сверхумной, заумной и остроумной европейской интеллектуальностью, ставали полагающими константами мыслящей гвардии русского еврейства. Выдающийся представитель европейской диаспоры Моисей Гесс предупреждал: "Мы всегда останемся чужаками среди других народов. Не исключено, что эти народы, проникшись чувствами гуманности и справедливости, дадут нам возможность эмансипироваться. Но они никогда не станут уважать нас до тех пор, пока нашим руководящим принципом, почти религией останется ubi bene ibi patria (где хорошо, там и родина -- Г.Г.), до тех пор, пока этот принцип мы будем ставить выше памяти о великих деяниях своего собственного народа. Возможно, в наиболее культурно продвинутых странах религиозный фанатизм перестанет подпитывать ненависть в евреям. Но, несмотря на все просвещение и образование, еврей в изгнании, отрицающий собственную национальность, никогда не заслужит уважения народа, среди которого он живет" (цитируется по В.Лакеру,2000,с.77). Западное еврейство не вняло прорицанию М.Гесса и в европейском сионистском постулате нет понятия о национальном лице (а только о национальности), тогда как в мире русского еврейства ту же мысль о "евреях-чужаках" Лев Пинскер трансформировал в идею о национальном лице как достоинстве еврея и как аксиоме палестинофильства.
Нельзя подвести под критерии здравого смысла сам акт организованного похода еврейской массы из России в Палестину. Согласно этого смысла акция Первой русской алии, происшедшей в 1881 году и известной под названием БИЛУ (Сноска. БИЛУ есть аббревиатура из начальных букв стиха пророка Исайи: "Бейт Яаков леху венельха!" (Ис.2:5)("Дом Якова, вставай и идем!"). Но в каноническом издании Ветхого Завета стих Исайи имеет иную словесную структуру: "О дом Иакова! Придите, и будем ходить во свете Господнем"),и она-то завершилась полным крахом, -- Вольф Дубнов, брат великого историка и непосредственный участник событий, написал: "На нас были обращены взоры всей молодежи, от нас очень многого ожидали, и что же? Гора родила мышь. Ссоры, раздоры, мелочи и в конце концов разъединение. Какой позор! Какой страшный удар!". В действительности же это разочаровывающее крушение не стало концом еврейских чаяний и наперекор всем логическим прогнозам и рациональной безысходности организованная консолидация еврейского люда на базе сионистских стимуляторов не прорывалась и продолжалась до разгрома русского сионизма большевистской властью в Советском Союзе в конце 20-х годов XX столетия.
Но самая большая рациональная аномалия в русском сионистском действии содержится в том, что русские паломники в Палестину хранили в себе традиции русской культуры и на свою историческую родину принесли ценности генетической родины. В.Лакер отмечает это качество как неприятную достопримечательность русской алии: "Самые рьяные сионисты вроде А.Д.Гордона и Моше Смиланского позднее сознавались, что у них ушли годы, чтобы привыкнуть к новому окружению. В глубине души они сохраняли привязанность к русской природе, русским полям, лесам и рекам. Не то чтобы им не нравился палестинский пейзаж -- просто они чувствовали себя здесь гостями, чужаками в чужой стране. Перефразируя Иегуду Галеви, средневекового еврейского поэта, они могли сказать, что тело их -- в Эрец-Исраэле, но душа -- по-прежнему в России" (2000,с.388). В.Лакер -- видный идеолог европейского сионизма, -- органически не признает понятий национального лица и положительной ассимиляции в условиях галута и потому русские паломники рационально должны быть чужаками на Земле Обетованной, хотя априорно ясно, что в действительности они могли быть чем угодно, но только не "гостями и чужаками" на этой земле, которую они ощущали в генах и на которую они принесли культуру нового галутного еврея. Ни с каких рациональных позиций нет оправданий кентаврообразной конструкции этого еврея и ссылка на Иегуду Галеви приведена как довод в пользу нелепости подобной фигуры и В.Лакер не только перефразирует, но и искажает смысл мысли великого еврейского поэта.
