Реклама
Книги по философии
Марина Курочкина
Тринитарное мышление и современность
(страница 21)
112
хорошо понятен пафос ницшеанского послания, в котором больше тоски по Богу Живому, нежели приписываемого ему атеизма. Правда, в этих словах больше захваченности чувством, чем глубокого и детального осмысления проблемы. А вихрь чувств - это вещь опасная, в особенности для неустоявшейся личности. За прошедшие после этого сто лет человечество накопило достаточно уже опыта по выплескиванию вместе с водой и ребенка. Можно отречься от Бога или от этого имени, как некоторые поклонники Ницше, но искоренить потребность в том, что этим именем обозначается, можно только вместе с гибелью человеческой жизни на земле. И потому для человека умер не Бог, а лишь истлели ветхие одежды, в которые Его облачили. И теперь, когда это произошло, должна быть написана новая страница в истории богочеловеческих взаимоотношений. Ибо пришло время нового диалога с Богом, интересное время и трудное, когда теодицея должна быть равна антроподицее, оправдание Бога должно быть равно оправданию человека и наоборот. В устах поэта это звучит так:
И тот, кто нас безмерно боле, Кто держит каждого в горсти, Склоняясь к нам, смиренно молит: - Дай мне ожить в тебе - вмести!
3. Миркина
Человеку нужно вместить Бога, не усеченного и упрощенного до отдельной части и тем оболганного, а всю бездну Бога, Бога Живого. И эту реплику в богочеловеческом диалоге может и должен сказать только человек. Какую-то роль может в этом сыграть еще и Церковь, если сможет выработать более актуальную и динамичную антропологическую концепцию, какую-то роль может сыграть в этом и культура, если преодолеет энтропию фрагментарного сознания.
113
Три лекции, прочитанные на курсах евангелистов в г. Риге в июле 1995 г.
Лекция 1
Современная психология имеет несколько отличную от христианской концепцию о человеке - психологическая антропология отличается от христианской. Правда, по большому счету, не существует более или менее стройной антропологической теории ни в психологии, ни в христианской догматике, но по разным причинам. Есть лишь определенное отношение к определенному кругу вопросов. И если мы изберем позицию максимального интереса к человеку и его целостности, то психологическое знание и знание религиозное смогут дополнить друг друга, а не вступать в противоречие.
Существует восточная притча о том, как нескольких слепцов попросили исследовать, а затем описать слона. Каждый слепец ощупал то, что было в пределах его досягаемости. Один из них сказал, что слон - это большая и гибкая труба, другой - что это мощная колонна, третий - что это веревочка. Мы с вами тоже в какой-то степени
114
слепцы - наше видение ограниченно в силу многих причин, но мы будем умными слепцами, мы дополним свое малое знание малым знанием других, и это будет уже очень немало.
Для начала я предлагаю рассматривать человека как второе лицо в богочеловеческом диалоге: с одной стороны - Бог, с другой - человек. Вся история человечества - это история богочеловеческого диалога, успешного и не очень, диалога, у которого есть свои взлеты и свои падения. И каждый человек, живущий на земле, имеет к нему отношение. И прежде чем обратиться к вопросу о том, какое же отношение к нему имеем мы с вами и как это отражается на нашей жизни, поговорим о том, что было в прошлом и какой опыт накопило в этом человечество. Мы поговорим о вкладе человека в историю богочеловеческих отношений.
Начнем с грехопадения.
Прежде всего давайте попробуем разобраться, почему же было так важно соблюдение запрета: не срывать плодов с древа познания добра и зла.
Сотворенный человек не являл собой совершенство, хоть и был сотворен по образу и подобию Божьему. Сотворенность по образу и подобию Божьему означала возможность достичь совершенства, пройдя при этом определенный эволюционный процесс. Сотворенный человек был пока лишь зерном, из которого должен был, по замыслу, произрасти прекрасный цветок. Человек должен был научиться владеть дарованной ему свободой, подобно тому как он учится говорить и владеть своим телом.
Человек является потому венцом творения, что ему дарована максимальная свобода, в том числе свобода от детерминизма добра, от предопределенности добра. Человек свободен не творить добро, и в этом проявляется максимальная свобода, он свободен не жить, не любить, не творить. Все остальные творения следуют детерминизму жить, размножаться, цвести, плодоносить, у них нет свободы этого не делать. Они уходят из жизни, лишь исчерпав всю свою энергетику, либо от несчастного случая, либо от
115
внезапной перемены условий жизни, когда у них недостаточно энергетических ресурсов приспособиться.
Человеку потому дарована такая максимальная свобода, чтобы он сумел дорасти сам, без чьей-либо помощи, до свободы Божественной - не творить зло, а творить добро без всякой предопределенности творить добро, любить, потому что невозможно ненавидеть, любить, потому что в сердце нет и не может быть ненависти ни при каких обстоятельствах.
Эволюция Божественного в человеке, развитие образа и подобия Божьего, развитие свободы до уровня отсутствия выбора между добром и злом, невозможности выбирать что-либо, кроме добра, и есть смысл жизни человека. И чем дальше человек отступает от этого своего предназначения, тем более злокачественной становится его свобода, реализуются его заблуждения.
Нарушение запрета означало для человека то, что он вступил на негативный путь познания, что есть его свобода, он вступил в область свободы выбора между добром и злом. Отныне он, как дитя, сующее в рот по незнанию все, что попадается под руку, должен на свой вкус и с большим риском для себя определять, что есть "доброе" и что "злое". Мистики определяют свободу выбора между добром и злом адской свободой, свободой ада. В раю нет выбора между добром и злом, так как в раю нет места злу. Выбирая зло, человек моментально был исторгнут из рая самим фактом несовместимости рая и зла, здесь важно не путать с выбором предметов, действий и состояний, это выбор содержаний. Теперь попробуем разобраться в природе зла, которое выбрал человек.
Что нужно было человеку, чтобы не нарушить запрет? Доверие. Доверие к Богу, доверие, что этот запрет - благо для человека, доверие прежде всякого знания. Человек выбрал недоверие, недоверие, которое раскололо целостность мира, отделило его от всего остального, от Бога, а значит, и от величия. И тогда он ощутил свою малость и даже
116
ничтожность. "И увидел человек, что он наг", -это и означало переживание малости, отдельности и ничтожности. Что же делает человек дальше? Он настолько поглощен переживанием своей малости, что уже и не помышляет, не ищет воссоединения с величием Божьим. Он упорствует в своем выборе - он прикрывается фиговым листом, прячется от лица Божьего и этим узаконивает свой выбор, проводя своеобразную границу между собой и Богом.
Итак, грехопадение - это недоверие Богу; отделение себя от Бога, части Бога от целостности Божьего мира;
упорство в данном выборе. В сущности, грех - это ущемление Божественной сути, всякое усекновение Бога внутри себя и вокруг себя.
Есть еще один важный аспект, который заслуживает особого внимания при исследовании библейского мифа о грехопадении.
Меня всегда занимал вопрос об ответственности Адама, об ответственности Евы в этой трагедии богочеловеческой истории. Думается, что бытовавшее в прошлом представление о женщине как об "исчадии ада", является следствием переноса всей тяжести ответственности в этой ситуации на Еву. Мне кажется это несправедливым и неверным.
Человек как духовная сущность - это Божественный андрогин, то есть двуполая целостность, - повторяю, не в биологическом, а в духовном смысле. И если его биологический пол является, как правило, определенным, то его психологический мир никогда не бывает однополым. Однополое в психологическом смысле существо не жизнеспособно. Все женское - это вмещающее, удерживающее, консервативное. Все мужское - это устремляющееся, инициирующее и революционное. Жизнь - это гармоничное или негармоничное, то есть несбалансированное, соединение того и другого.
Я думаю, что библейский миф о грехопадении - это не только одномоментный акт трагедии, произошедшей когда-то, а драма, разыгрывающаяся внутри каждого человека:
117
драма незрелой женственности Евы, не умеющей с доверием вместить еще не изведанную, не познанную и туманную истину, и драма незрелой мужественности Адама, поменявшего роль ведущего на роль ведомого в столь критический момент.
Эта драма имеет отношение не только к духовной жизни, но и к душевной. Мужчина с деформированной женственностью не может гармонично реализовать свою мужественность, и наоборот.
Например, вера, всякая религиозная вера, - это вмещение, то есть женственный акт. Воплощение веры, конкретные деяния требуют уже мужского инициирования. Получается, что поведение религиозного человека должно быть мужеженским, андрогинным. Вся трудность заключается в том, что андрогинность должна быть Божественной, то есть гармоничной и подлинной, совершеннее, чем мужественность Адама и женственность Евы.
В искусстве это двойное присутствие выражается через реализм как женское начало и через символизм как мужское начало. Ни реализм, ни символизм не уничтожимы, просто второе менее устойчиво в силу самой функции сим- волизма, а именно достижения нового уровня реальности, когда старые формы ее выражения устаревают и не действуют.
Реализм - женственное, символизм - мужское, то есть то, что инициирует, то, что выходит за пределы. В русском искусстве ярким примером символизма является иконопись. Современный символизм на порядок ниже иконографического, но если сравнивать с "пошлой" иконографией, то современный символизм будет выше, ибо в нем больше чувств. Однако в основном нынешний символизм - это бессилие проникнуть на иной уровень бытия. Желание проникнуть есть, а возможностей - нет, но это состояние вещей не отменяет необходимости проникновения.
