Реклама
Книги по философии
Марина Курочкина
Тринитарное мышление и современность
(страница 26)
Русские революционеры были разными людьми - встречались среди них и атеисты, и люди верующие, но в целом гуманизм русских революционеров был светским, лишенным религиозных корней. Он был овеян определенной романтикой, и основной его темой являлась справедливость:
142
компенсация несправедливости, завоевание справедливости, справедливость почти любой ценой; в дальнейшем это переросло в принцип - цель оправдывает средства. Тема справедливости не была случайной. Прежде всего в ней чувствуется национально-культурное наследие (национальное следует понимать не как зауженно русское, а как широкое, синтетическое, российское) - это любимая "народная" идея, идея о "несправедливой приниженности нравственно чистого народа". Это своего рода неизжитый комплекс вины за крепостное право, за рабство, отмененное всего лишь сто с лишним лет назад. В то время как Кьеркегор писал, что "человек качественно отличается от других животных видов... тем, что личность, единичный, выше рода" (полагая основной задачей человека как личности "возвыситься над множеством"), в России существовало буквальное рабство. Такое положение дел создавало внутреннее противоречие между идеальным и реальным и производило колоссальное психологическое напряжение. Этот skeleton in the cupboard (англ. "скелет в шкафу") придал излишнюю, а может, во многом и ложную патетику самому понятию народа. Было понятие о том, что народ - это совокупность личностей, ярких, представительных, личностной аристократии, независимо от сословной принадлежности, куда входили и дворяне, и крестьяне, где единственным критерием мог служить только творческий дух. Но такое восприятие народа не привилось в массовом сознании, а для тех, кто об этом задумывался, стало популярным представление о народе как о совокупности людей, которые живут хуже, чем я, или о патриархальном народе, то есть народ воспринимался как рое- вое начало.
У темы справедливости, конечно, были и социальнобытовые причины, и причины личные, психологические, которые можно весьма обобщенно свести к вопросу, почему люди в силу определенных внутренних оснований предпочитают жить не здесь и сейчас, а в неком сконструированном ими самими будущем, причем весьма
143
относительном, еще без четко прорисованных стен на фундаменте, мысленно заложенном в землю.
Борьба за справедливость постепенно стала принимать экстремистские формы. Политическая речь Ленина - это "ругачая" речь, в которой превалирует пафос ругани, импульс раздражения.
Хозяевами земли были объявлены плебеи, то есть люди с железными жилами и ограниченным сознанием. Аристократ в такой ситуации не мог себя почувствовать хозяином положения, ему следовало бы тогда деградировать в состояние "железных нервов", а это состояние плебейское, грубое. Я имею в виду не аристократию выучки и происхождения, а аристократизм восприятия мира, состояние универсального интереса, открытости, это не интерес к чему-то отдельному, а ко всему, что присутствует в мире. Такой интерес уничтожает агрессию. У большинства же людей есть только фрагменты интереса, что порождает неконтактность с другими людьми, носителями других фрагментов интереса, а это и есть начало войны. Быстро начавшийся процесс репрессий в течение довольно короткого времени способствовал вымыванию мозгов из большевистской партии и окружения, на которое она могла опираться.
Теперь непосредственно перейдем к распознаванию духов, порожденных данной борьбой, так как это наиболее верное средство к постижению реальности, ибо все остальное либо мифологизация, либо идеологически подготовленная версия революции, а портреты вождей - как наскальные изображения, да и то искаженные.
Один из самых сильных советских духов - это дух агрессивности. Агрессия -это гипертрофированная форма защиты. Необходимость защищаться возникает под действием двух факторов: первый - объективный, наличие угрозы в несовершенном мире, второй - субъективный, чувство собственного несовершенства, хрупкости, которая нуждается в замкнутом, огороженном пространстве. Совершенство не нуждается в защите, потому что не боится
144
агрессии со стороны несовершенства. Несовершенного боится только несовершенство, и чем больше степень несовершенства, тем более без разбора оно всего боится. Переживание ненадежности жизни - самое большое человеческое страдание. Поэтому большинству людей нравится жестокость и жесткость по отношению к другим, это приравнивается к наведению порядка. На фоне экономического благоденствия - это агрессия, с которой можно жить, а на фоне разрухи такое наведение порядка превращается в необходимость для этого большинства.
Одна из причин победы большевистской революции заключалась в том, что это была победа жесткой, узкой доктрины над первобытным хаосом зарождающегося плюралистического, а значит, открытого общества начала XX века. Это был действительно хаос - хаос идей, представлений, культурных и духовных тенденций, именно хаос, то есть некоторое беспорядочное смешение и неупорядоченное движение, так как страна только начала освобождаться от жесткой самодержавной доктрины. Конечно, изнутри этого хаоса трудно было разглядеть его позитивный смысл. У большинства людей отсутствует историософское видение, способность взглянуть на события с высоты птичьего полета, а есть только ужас от того, что хаос может все смести на своем пути. Таких людей оказалось немало. Результат - победа жесткой, узкой доктрины, логически обоснованной, исключающей открытые вопросы. Именно поэтому более других пострадала интеллигенция, ибо открытые вопросы являются предметом ее внимания.
По существу, это была победа узкой, логически замкнутой доктрины, избавляющей от необходимости личной ответственности каждого человека в решении вопроса, в чем смысл жизни. Все стало яснее ясного. Смысл жизни в том, чтобы построить "наш новый мир", в котором "кто был ничем, тот станет всем". И никаких вопросов -зачем, почему, никаких вопросов, в ответ на которые нельзя отдать конкретное распоряжение, никаких вопросов, ответ на которые может быть неоднозначным по своей сути.
145
Доктрина была настолько узкой, что у большевистской партии не нашлось достаточно вразумительной программы, кроме необходимости завоевания власти. Не потому ли на протяжении истории у партии не раз возникала необходимость менять курс в соответствии с существующей ситуацией, не потому ли в нашем законодательстве не существовало определения, что такое "антисоветский"? Определение "советский", означающее того, кто железной рукой держит власть и устанавливает порядок, как-то не состыковывалось с не умершим еще гуманистическим романтическим пафосом. Налицо было несоответствие, как у "старых большевиков": воля - чистая, а дела - грязные.
Узость доктрины вызвала строгую необходимость отмежеваться от всего остального мира, не оставляя при этом надежды в дальнейшем, окрепнув, переделать весь мир на свой лад (лозунг о мировой пролетарской революции).
Так родился дух советской агрессивности. И когда внешняя угроза перестала существовать после победы над интервентами и Белой гвардией, дух агрессивности потребовал себе пищи, и тогда появилась угроза внутренняя - контрреволюция, а затем и незримая - враги народа. Врагами народа мог быть кто угодно, а в дальнейшем, наверное, и что угодно - интеллигенция, военные, евреи, врачи, нацмены (представители любой национальности) - все и всЈ, к чему можно было предъявить обвинение по существовавшей в уголовном кодексе СССР статье об антисоветской агитации и пропаганде, при отсутствии определения, что такое "антисоветский". Образ врага - это своего рода утешение, спасение от черной бездны, в которую все рушится и нет виновного. Эта ситуация очень напоминает Средние века, когда царила жестокость по отношению друг к другу и в то же время люди мечтали о "граде Божьем".
Советская агрессивность была всегда направлена в обе стороны - вовне и вовнутрь. Было одно исключение, когда недоверчивый Сталин поверил Гитлеру в 1939 году, признав, вероятно, что-то родственное в агрессивности
146
узкой, суперзамкнутой доктрины фашизма. А так, на протяжении всей советской истории у нас были большие и малые враги, среди них периодически оказывались и бывшие друзья. Эта агрессивность постоянно поддерживалась гонкой вооружения и идеологическим воспитанием, которое покоилось на трех китах - неоспоримых преимуществах нашей жизни вплоть до чистого вымысла, намеренном сгущении красок, вплоть до искажения событий, касающихся всякой иной жизни, а также шпиономании. Такое селекционное воспитание не могло не дать плодов: для многих советских людей агрессивность стала формой мироощущения - агрессивность в личных отношениях, во всяких второстепенных человеческих контактах, в творчестве, в способе думать.
Дух агрессивности породил не менее значительный для нашей жизни дух репрессивности. Репрессии в нашей стране приняли форму упреждающего удара - пресекать гораздо суровее, чем требовала сама существующая причина, пресекать по одному только подозрению о возможности существования причины. Особенно четко просматривается это в двух областях нашей жизни - в медицине и в воспитании. В нашей медицине глубоко укоренились шоковые методы лечения - особенно это видно на примере психиатрии и онкологии: инсулиновые шоки, химиотерапия, хирур- гия, облучение - все это более популярно, чем терапия щадящая, связанная с продолжительным уходом. Или другой пример: попробуйте заикнуться о том, что аппендицит нужно лечить, а не вырезать. У большинства наших врачей четко выработанный стереотип: единственный способ лечения аппендицита - хирургическое вмешательство. А ведь это вещь не невинная.
