Реклама
Книги по философии
Поль Валери
Об искусстве
(страница 38)
Сократ. Пойми же, о чувственная душа, что перед тобою нечто противоположное сну и чуждое всякой случайности... Но что еще, Федр, может быть противоположно сну, если не какой-то другой сон?.. Зоркий, сосредоточенный сон самой Мысли!.. И что, в таком случае, могло бы пригрезиться Мысли? Если бы Мысль грезила -- напрягшись и выпрямившись, с настороженным взглядом, со сжатым ртом, скрепив печатью свои уста, -- разве не то же она бы увидела, что видится нам теперь: этот мир точных сил и совершенных иллюзий?.. Сон-то сон, но сон, весь исполненный соразмерности, весь пронизанный стройным порядком, весь -- из действий и связных периодов!.. Кто знает, какие мы видим здесь царственные Законы, которым грезится, будто они явили себя в ясных ликах и сошлись воедино, дабы показать смертным, как реальное, призрачное и отвлеченное могут сливаться и строить целое волею Муз?
Эриксимах. В самом деле, Сократ, эти образы -- бесценный клад. Не считаешь ли ты, что мысль бессмертных есть именно то, что мы видим, и что эти сонмы благородных подобий -- бесконечных чередований, замен, превращений, которые на глазах у нас вторят друг другу и друг из друга выводятся, -- делают нас причастными божественной мудрости?
Федр. Как чист, как изящен этот маленький розовый храм, который они образуют, собравшись в кружок! Он вращается медленно, как сама ночь!.. Он рассыпается -- рассыпаются девушки, туники взлетают, и кажется, это боги надумали новое!..
Эриксимах. Божественная мысль разлилась теперь пестрым множеством радужных стаек; она снова и снова рождает их сладостные порывы -- нежные вихри, в которых тела, сливаясь по два и по три, не могут уже разлучиться... Одна из них кажется пленницей. Ей не выбраться больше из этих волшебных сплетений!..
Сократ. Но что это с ними?.. Они столпились, они убегают!..
Федр. Они устремились к дверям. Они склоняются В приветственном поклоне.
Эриксимах. Атиктея!.. Атиктея!.. О боги, трепетная Атиктея!
Сократ. Она вся из воздуха!
Федр. Пташка!
Сократ. Тело без плоти!
Эриксимах. Бесценное!
Федр. О Сократ, можно подумать, что она внимает каким-то незримым фигурам!
Сократ. Или же отдается какому-то благородному жребию!
Эриксимах. Смотри, смотри!.. Она начинает -- ты видишь? -- совершенно божественным шагом. Это -- простая круговая ходьба... Она начинает с вершин своего искусства; с естественной легкостью она проходит высотами, которых достигла. Эта вторая натура бесконечно далека от первой, но она должна точь-в-точь на нее походить.
Сократ. Как никто, наслаждаюсь я этой великолепной свободой. Все девушки замерли, как зачарованные. Те, что играют, вслушиваются в свои звуки, не отрывая от нее глаз... Они отдаются происходящему и как будто хотят еще приумножить совершенство сопровождения.
Федр. Одна из них, кораллово-розовая, диковинно изогнулась и дует в огромную раковину.
Эриксимах. Длинная флейтистка тесно сплела свои тонкие ляжки и, вытягивая изящную ногу, отбивает такт... О Сократ, что ты думаешь о танцовщице?
Сократ. Это крохотное существо, Эриксимах, наводит на размышления... Оно собирает, уносит в себе ту силу величия, которая была рассеяна в каждом из нас и таилась незримо в участниках этого пиршества... Простая ходьба -- и перед нами богиня, а мы -- почти боги!.. Простая ходьба, простейшее чередование!.. Как если б она воздавала пространству великолепием множимых, строго тождественных действии и чеканила пяткой звонкие слитки движения. Она словно числит, отсчитывает кружочками чистого золота то самое, что мы бездумно растрачиваем грубой монетой шагов, когда движемся к некой цели 6.
Эриксимах. Она позволяет нам, дорогой Сократ, осознать наши действия, ясно показывая нашим душам то, что наши тела совершают слепо. Озаренные ее поступью, безотчетные наши движения кажутся нам подлинным чудом. Одним словом, они дивят нас, как это и быть должно.
Федр. Так значит, ты находишь в этой танцовщице что-то сократическое, раз она учит нас, посредством ходьбы, немножко лучше себя понимать?
Эриксимах. Ну конечно. Ведь наши шаги настолько легки для нас и настолько привычны, что мы никогда не удостаиваем их особого внимания и даже не замечаем странности этих движений. Лишь увечные и паралитики в своей немощи восхищаются ими... Так что мы просто не помним о них, когда они ведут нас, как им это свойственно; они зависят от места, от цели, от настроения и состояния человека, даже от освещения дороги; мы же их расточаем совершенно бездумно. А теперь присмотритесь, как шествует Атиктея по этой безукоризненной, чистой, свободной, слегка пружинящей глади. В это зеркало своих усилий она мерно роняет чередующиеся упоры: пятка клонит тело к носку, затем другая стопа, опускаясь, его подхватывает, устремляет вперед, и все повторяется сызнова; а тем временем ее прелестная маковка чертит в застывшем мгновении гребень кудрявой волны.
Поскольку в каком-то смысле это гладь абсолютная, -- ее ведь очистили от всего, что может вызвать сбивчивость или заминку, -- этот царственный шаг, который сам себе служит единственной целью и в котором не остается ничего лишнего, становится совершеннейшим образцом.
Замечаешь ли ты, какое изящество, какую невозмутимую безмятежность поселяет в душе широта ее благородной поступи? Этот размах шагов согласуется с их частотой, которая в свой черед непосредственно вытекает из музыки. А с другой стороны, частота и длина тайно связаны ростом...
Сократ. Ты так хорошо об этом говоришь, ученейший Эриксимах, что я невольно вижу то, что подсказывает твоя мысль. Я вижу женщину, которая своим движением рождает во мне ощущение неподвижности. Я слежу лишь за неизменностью ритма...
Федр. Она останавливается в кругу этих соразмерных граций...
Эриксимах. Сейчас вы увидите!..
Федр. Она закрывает глаза...
Сократ. Вся она -- в этих закрытых глазах, вся -- в затаенности ожидания, где осталась наедине со своей душой... Она чувствует, как ее существо разрешается неким событием.
Эриксимах. Приготовьтесь же... Тише, тише!
Федр. Восхитительный миг... Но эта тишина -- само противоречие... Как удержаться и не воскликнуть: "Тише!"
Сократ. Поистине девственный миг. А следом -- другой, когда нечто должно оборваться в душе, в ожидании, в каждом из нас... Нечто -- оборваться... И вместе с тем это -- как вяжущий узел.
Эриксимах. О Атиктея! Как ты изумительна в этом преддверии!
Федр. Кажется, снова в ней разливается нежная музыка, -- снова, но по-иному... Расправив ей крылья, она...
Эриксимах. Музыка заменяет ей душу.
Сократ, В эту минуту, которой вот-вот предстоит умереть, вы, о Музы, всемогущие владычицы!
Как сладостно замирают дыхания и сердца!.. Тяжесть свергается к ее ногам; и этот длинный покров, который упал совершенно бесшумно, все объясняет. Тело ее можно видеть только в движении.
Эриксимах. Глаза ее вернулись к свету...
Федр. Насладимся же этим ускользающим мигом, когда в ней возникает новый порыв!..
Так, подойдя к краю крыши, птица вдруг отрывается от прекрасного мрамора и уходит в полет...
Эриксимах. Больше всего на свете я люблю то, что должно наступить; даже в страсти я не нахожу ничего, что могло бы затмить своей прелестью ее самые первые ощущения. Всякому времени дня я предпочитаю зарю. Вот почему я с таким упоением наблюдаю, как занимается в этой смертной божественное движение. Смотрите!.. Оно уже брезжит в этом скользящем взгляде, который неудержимо клонит чело и нежные ноздри к озарившемуся плечу... И вся прекрасная цельная жила ее гладкого мускулистого тела постепенно натягивается, извивается, -- вся, от стопы до затылка, трепещет... Она исподволь обозначает явленье рождающегося прыжка... Она не даст нам вздохнуть, пока вдруг не взметнется, отозвавшись, как молния, на долгожданный и неожиданный всплеск громозвучных кимвалов!..
Сократ. Наконец-то она входит в царство неповторимого и проникает в мир невозможного!.. До чего же, друзья мои, наши души едины перед этим чудом, равно для них явным и неодолимым!.. Как дружно впивают они прекрасное!
Эриксимах. Вся она обращается в танец и вся отдается подвижной стихии!
Федр. Полными смысла шагами она сперва как будто стирает с земли всю усталость и все неразумие...
И вот она строит над нами себе жилище: точно свивает гнездо в своих белых руках... А теперь вам не кажется, что стопами она ткет под собой неразличимый ковер ощущений?.. Крест-накрест и снова крест-накрест она оплетает землю мгновениями!.. О, какой дивный узор, как искусно работают ее быстрые пальцы: они набегают, уносятся, они сходятся и расходятся, и друг друга преследуют, и разлетаются!.. Как легки они и как проворны, эти чистые мастерицы радостей утраченного времени!.. Эти ноги воркуют и ссорятся -- точно две голубицы!.. Точка пространства заставляет их спорить, словно какое-то зернышко!.. Они разом вскипают и -- еще, еще раз -- сталкиваются в воздухе!.. 7 Клянусь Музами, ни к чьим ногам я так не тянулся устами!
Сократ. Дело в том, что твои уста завидуют красноречивости этих волшебниц! Тебе хотелось бы чувствовать свои слова легкокрылыми, как эти ноги, и украшать свою речь столь же живыми фигурами, как их прыжки!
Федр. Мне?..
Эриксимах. Да ведь он помышлял об одном: ему чудилось, что он нежно клюет этих резвых голубок!.. И все от страстного увлечения, с каким он отдается зрелищу танца. Что может быть естественней, Сократ, и что -- непритворно загадочней?.. Наш Федр совсем ослеплен великолепными стойками и пируэтами Атиктеи; он их пожирает глазами, он к ним тянется всем существом; он чувствует, он уверен, что по губам у него пробегают легкие ониксы!.. 8 Не оправдывайся, милый Федр, и прошу тебя, не смущайся... В том, что ты ощущаешь, нет ничего беспричинного и ничего вполне ясного, -- следовательно, ничего, что расходилось бы в какой-то мере с обычаями нашей живой машины. Разве мы не представляем собой некую органическую диковину? Не является ли наша жизненная система некой действующей бессвязностью и неким движущим беспорядком?.. Разве впечатления, желания, мысли не сочетаются в нас самым непреложным и самым непостижимым образом?.. Какое несоответствие причин и следствий!..
