Реклама
Книги по философии
Мартин Бубер
Я и ТЫ
(страница 8)
Судьба и свобода обручены друг с другом. Только тот встречается с судьбой, кто достиг свободы. В том, что я нашел деяние, которое искало меня, в этом порыве моей свободы, раскрывается мне тайна: но и то, что я не могу свершить деяние так, как задумал его, в самом этом противодействии тоже раскрывается мне тайна. Кто забывает всякую причинную обусловленность и из глубины своей принимает решение, кто отвергает имущество и наряды и, обнаженный, предстает пред лицом; тому, свободному, как отражение его свободы, смотрит навстречу судьба. Это не предел его, а его осуществление; свобода и судьба многозначительно обнимают друг друга, и из этой значительности глядит судьба - глаза, только что еще строгие, полны света, - глядит как сама милость.
Нет, человека, который, неся искру, возвращается в мир Оно, не угнетает причинная необходимость. И от людей духа во времена здоровой жизни струится ко всему народу уверенность; ведь всем, даже самым ограниченным, случается хоть как-то - естественно, инстинктивно, неясно - пережить встречу. Настоящее; каждый где-то ощутил Ты; и вот дух дарует им свое покровительство.
Но в больные времена бывает, что мир Оно, более не пронизанный и не оплодотворенный, как живыми потоками, приливами мира Ты - изолированный и застывающий, как гигантский бездушный призрак, - подавляет человека. Довольствуясь миром объектов, которые более не превращаются для него в Настоящее, человек перестает сопротивляться этому миру. И тогда обычная причинность вырастает в угнетающий, подавляющий злой рок.
Каждая большая, охватывающая народы культура зиждется на некотором первоначальном событии-встрече, на прозвучавшем некогда у ее истока ответе, адресованном Ты, на сущностном акте духа. Этот акт, подкрепленный согласно направленными усилиями последующих поколений, создает свою, специфическую концепцию космоса в духе - только через этот акт космос становится вновь и вновь доступным для человека; только теперь может человек вновь и вновь, с легкой душой, строить (исходя из специфической концепции пространства) жилище для Бога и жилища для людей; может наполнить трепещущее время новыми гимнами и песнями и может придать форму самой общности людей. Но только до тех пор, пока он в собственной жизни владеет (воздействуя и испытывая воздействие) этим сущностным актом, пока он сам находится в отношении; до тех пор он свободен и способен творить. Если культура не имеет более своим центром живой, непрестанно обновляющийся процесс-отношение, она, застывая, превращается в мир Оно, в который лишь иногда вулканически прорываются пламенные деяния одиноких носителей духа. С этих пор обычная причинность, которая никогда раньше не могла быть препятствием духовной концепции космоса, вырастает в угнетающий, давящий рок. Мудрая судьба-мастер, которая в гармоническом согласии с полнотой смысла космоса господствовала над всякой причинностью, теперь превращается в абсурдный демонизм и сама погружается в причинность. Та самая карма, которую предки воспринимали как благое предопределение (ибо то, что нам удается в этой жизни, в будущей поднимает нас в более высокие сферы), теперь заставляет осознавать себя как тиранию, ибо деяния прежней, неизвестной нам жизни заточили нас в темницу, из которой в этой жизни мы не в силах ускользнуть. Где прежде вздымался куполом исполненный смысла закон небосвода и на его светлой радуге висело веретено необходимости, там царит теперь, бессмысленно и порабощающе, сила планет; раньше нужно было только вверить себя небесному "пути", который являлся также и нашим путем, чтобы со свободным сердцем жить в полноте судьбы, - теперь же, что бы мы ни делали, нами правит, взваливая на каждую шею весь груз мертвой тяжести мира, чуждый духу рок. Бурно нарастающая жажда спасения остается - после разнообразных попыток - совершенно неутоленной, пока ее не утолит тот, кто учит, как вырваться из круговорота рождений, или тот, кто спасает покорившиеся силе души - спасает в свободу детей Бога. Такое деяние вырастает из нового события-встречи, из его реализации; из нового, судьбоносного ответа человека своему Ты. При совершении этого центрального сущностного акта культура может смениться другой - которой он сообщит свое сияние, - но может и обновиться в себе самой.
Болезнь нашего века не похожа ни на одну из других; и она относится туда же, куда все они. История культур - не стадион вечности, где бегунам предназначено, одному за другим, бодро и не предчувствуя дурного, отмерять один и тот же круг смерти. Через взлеты и падения ведет безымянный путь. Не путь успехов и развития; спуск по спиралям духовной преисподней, который также может быть назван и подъемом - к самому потаенному, самому утонченному, самому запутанному, где уже нет никакого Вперед и - впервые - никакого Назад, а только неслыханное обращение: прорыв. Предстоит ли нам пройти путь до конца, до испытания последней тьмы? Но там, где опасность, там вызревает и спасение*.
* "Но там, где опасность, там вызревает и спасение" - слова из поэмы Гельдерлина "Патмос". - Прим. ред.Биологистическая и историософская мысль современности, сколь бы различными они ни казались друг другу, поработали совместно, чтобы создать веру в злой рок, более упорную и подавляющую, чем когда-либо. Та власть, что безраздельно правит судьбой человека, это уже не могущество кармы и не могущество звезд; многие силы претендуют на господство, но при верном взгляде станет ясно, что большинство современников верит в некую смесь из этих сил, как поздние римляне верили в смесь из богов. Это облегчается характером притязаний. Будь то "жизненный закон" всеобщей борьбы, в которой каждый должен либо сражаться, либо отказаться от жизни; или "закон души", по которому психика личности строится полностью из врожденных утилитарных инстинктов; или "общественный закон" неудержимого социального прогресса, который воля и сознание могут лишь сопровождать; или "культурный закон" неизменно равномерного возникновения и исчезновения исторических структур; и сколько бы еще ни было форм, такой закон всегда означает, что человек зажат в тиски процесса, от которого он не может защититься, а если может, то лишь в своем воображении. От засилья звезд освобождало мистическое освещение, от власти кармы - жертва брахмана, сопровождаемая познанием; в обоих случаях спасение было возможно. Но смешенный идол не оставляет надежды на освобождение. Считается безумием представлять себе возможной свободу; остается выбирать лишь между рабством по убеждению и рабством бесперспективно-бунтарским. Если в этих законах и идет речь о телеологическом развитии и органическом становлении, все же в основе их всех лежит одержимость последовательностью, т. е. неограниченной причинностью. Догма постепенного развития событий - это капитуляция человека перед безудержно растущим миром Оно. Имя судьбы человек употребляет наверно: судьба - не колокол, опрокинутый над миром людей; лишь тот встречает ее, кто исходит из свободы. А догма последовательного течения событий не оставляет места свободе, не оставляет места самому проявлению ее, чья спокойная сила меняет лик земли: решительному повороту. Догма не знает человека, который, совершив решительный поворот, преодолевает всеобщую борьбу, рассеивает призрак утилитарных инстинктов и избавляется от заклятия класса; который расшатывает надежные исторические структуры, обновляет и преображает их. Догма последовательности оставляет тебе в своей шахматной партии лишь такой выбор: соблюдать правила или нарушать их; но совершивший поворот опрокидывает фигуры. Догма всегда позволит тебе реализовать обусловленность в твоей жизни, а в душе оставаться "свободным"; но совершивший поворот считает такую свободу позорнейшим рабством.
Единственное, что может стать для человека злым роком, это вера в злой рок: она подавляет попытки поворота и обновления. Вера в злой рок есть с самого начала ересь. Всякая концепция последовательности течения событий есть лишь упорядочение того, что уже не более чем прошлое, упорядочение изолированных мировых событий, объективности, как истории; присутствие Ты в настоящем, становление из единства ей недоступно. Она не знает реальности духа, и ее схема для него непригодна. Пророчествование от объектности годится лишь для того, кто не знает Настоящего. Порабощенный миром Оно должен видеть в догме последовательного развития истину, которая действует с нарастающей отчетливостью; в действительности же эта догма лишь еще полнее подчиняет его миру Оно. Но мир Ты не заперт. Кто всем своим существом, с возродившейся способностью к отношению, войдет в него, тот познает свободу. И освободиться от веры в рабство - значит стать свободным.
* * *
КАК НАД ЗЛЫМ ДУХОМ можно обрести власть, если окликнуть его настоящим именем, - так и с миром Оно. Еще только что столь зловеще возвышавшийся над слабым человеком, мир Оно уступает тому, кто познает его в его сущности: как отрыв и отчуждение того самого, из чьей переливающейся через край полноты выступает навстречу человеку всякое земное Ты; того, что подчас является человеку величественным и грозным, как богиня-мать, но всегда по-матерински.
- Но откуда же взять силы, чтобы назвать духа по имени, тому, у кого у самого внутри поселился призрак - утратившее реальность Я? Как может возродиться разрушенная способность к отношению там, где снова и снова разрушает и топчет обломки полный сил домовой? Как может воссоединить себя существо, беспрестанно гонимое по пустому кругу маниакальной страстью своего изолированного "Я"? Как может познать свободу тот, кто живет в своеволии?
Как сопряжены друг с другом свобода и судьба, так сопряжены своеволие и злой рок. Но свобода и судьба обручены друг с другом, и их объятие исполнено высшего смысла; своеволие и злой рок, домовой души и злой дух мира, терпят друг друга, обитая рядом и избегая друг друга, бездушно отстраняясь, не соприкасаясь, - пока в какой-то момент случайно не скрестятся взгляды и вырвется признание в не-спасенности.
