Реклама
Книги по философии
Сатпрем
Бунт земли
(страница 10)
Тогда он ответил: "Но ты не можешь сбросить одежды саньясина! Не можешь, это твой закон! Ты -- саньясин и должен..."
Я стиснул его руку: "Какой закон?"
"Но ты саньясин", -- повторил он.
Я начал чувствовать... что меня душит эта метка, и подумал: "Прок- лятье! Я снова пленник. Я `саньясин'. Следовательно, не могу делать то или это...". Я снова почувствовал себя окруженным со всех сторон.
Я спросил его (на том языке, на котором мы могли общаться, это было что-то вроде плохого английского): "Ну хорошо, ты странствуешь по доро- гам ... и странствуешь. И сколько ты собираешься так странствовать? Что затем?"
"Ну", -- ответил он, -- "затем я буду еще странствовать!"
-- "Но ПОТОМ? ПОТОМ?"
"Что же", -- подытожил он, -- "когда все будет кончено, все будет кончено. Твое тело сожгут. И все кончено! Ты свободен."
Все мое существо внезапно наполнилось неимоверным возмущением.
Получается, что мы ПРОХОДИМ через все это, СТРАДАЕМ от всего этого, ЖИВЕМ во всем этом только ради того, чтобы в конце швырнуть все в огонь как старое тряпье!
Но в чем тогда смысл этой жизни?
Я уж не говорю, что повидал немало всех этих йогов, вы знаете, ко- торые выглядели столь светлыми и безмятежными. Я видел их! Я сидел с ни- ми! Я тоже медитировал! Я закрывал свои глаза. И я знал их... безмятеж- ность! Я знал, как... повернуть определенный способ бытия, и тогда, да, все становится необъятным, улыбающимся, беспредельным -- нет больше проблем!
Но что ПОТОМ?
Это был мой постоянный вопрос: Что потом? Что затем?
Вы остаетесь в созерцании? Вы в состоянии... скажем, "безмятежнос- ти" или "радости" или... (не могу сказать радость; не могу сказать, что я опытный йог). Но я знаю безмерность -- ту безмерность без какой-либо ряби. Есть ощущение необъятности; там чувствуешь себя так легко, так хо- рошо. И там величайший свет. Но когда вы снова открываете свои глаза... то видите, что человечество не изменилось! Вы находите, что и вы не из- менились, что вы все также подвержены голоду, холоду, страху, конфликту- ющим мыслям, поднимающимся снизу.
И тогда, ЧТО тогда?
Состоит ли смысл жизни действительно в том, чтобы... уединиться в некотором дальнем уголке Гималай, сесть там и оставаться в созерцатель- ности до конца? Так ли это?
И что тогда?
Товарницки: Вы видели, как йоги демонстрируют свое умение?
Конечно! Шарлатанов хватает! Чем больше они демонстрируют свое уме- ние, тем с большей вероятностью они просто шарлатаны. О, да, все их трю- ки не составляют особого труда. Это просто... еще одно шоу. Это не имеет ничего общего с истиной.
"Истина" (мне не нравится это слово) есть нечто, чем дышишь. Это подобно запаху цветка, ветру в кронах деревьев, вы знаете. Подобно поры- ву ветра на море. Вот что для меня является истиной. Это нечто, что те- чет, чем можно дышать через поры своей кожи.
Но в конце того длительного пути -- "через поры кожи"... не остает- ся больше пор! Вы просто поднимаетесь и поднимаетесь до некоторой точки вашего существа, как язык пламени или свечи все поднимается и поднимает- ся и исчезает, и... нет больше проблем! Очень счастливое состояние. Но... Что потом?
Я хотел чего-то, что наполнило бы меня... в то время как я гуляю по улице или пью виски, если нужно! Пока делаю... пока живу своей жизнью, вы знаете! Нечто, что наполняло бы меня каждую секунду и не зависело бы ни от Гималай, ни от одежды монаха! Я хотел нечто, что не зависело бы ни от чего.
И вот когда тот МЕЧ -- тот меч света, каким был взгляд Матери, по- тянул меня назад. Потому что то было не то, что "парит в вышине" и ос- тавляет вас с чувством обширности и безмятежности и... блаженства. Сов- сем наоборот, это было нечто, что шло ВНИЗ, в вашу плоть и стремилось прикоснуться к чему то там, в глубинах вашего существа.
Так что тот взгляд привел меня назад, в Пондишери. Я сказал себе: "Ты сбежал. У тебя не хватило мужества смело встретить ТО."
И поэтому я вернулся в Пондишери.
Товарницки: Можно поговорить о тех дорогах, дорогах Индии, Сатпрем?
Я спустился с Гималай. Я повернул назад, на юг.
Да, есть величайшая красота Индии: все те люди, те существа Индии, и та великая мягкость, которую вы встречаете повсюду. Куда бы вы ни пош- ли, вас везде приветствуют с улыбкой. В них есть нечто, что понимает. Вам не нужно объяснять -- они чувствуют. Это тоже было большим благосло- вением Индии.
Это те люди, среди которых вы не чувствуете себя -- даже с белой кожей -- не чувствуете себя "чужестранцем". Вы не сможете пройти незаме- ченным, за вами сразу же увяжутся ребятишки, но вы не чувствуете себя чужестранцем. И они чувствуют, кто вы. Вы не обманите их; они чувствуют, кто вы.
Так что, да, есть та необъятная теплота Индии. И невероятное коли- чество ... храмов Индии. Да, это могло бы ... привести к тому, что я бы определенно потерял себя, скорее здесь, чем в Гималаях.
В некоторых храмах была такая прекрасная... вибрация. Вы не знаете санскрит, но... это такой "полный", такой "плотный" язык, так... начи- ненный силой. Вы даже не знаете, откуда исходит тот язык. У меня такое ощущение, что он пришел... от чего-то, что было до человека. Кажется, что звуки не отражают тот язык, каким мы его знаем, с подлежащим, пред- логами, сказуемым. Кажется, что звуки... обладают силой и "выражают" нечто.
И храмы имели ту ВИБРАЦИЮ, которая была для меня чрезвычайно... пленительной. Вы как бы звучите вместе с ней, танцуете вместе с ней... Было нечто чрезвычайно очаровательное.
Товарницки: Храм Шивы?
Да, храм Шивы. Особенно один в Бенарасе, он так необычен. Вы чувс- твуете, что можете очень легко потерять себя там. Хотя, должен сказать, что я познал нечто аналогичное и в Египте.
В первый раз я отправился в Египет после войны. Я не знал ничего; я действительно был просто хорошим малым с Запада. Для меня Азия была просто географическим понятием. И я не знал абсолютно ничего, ноль, о религии, духовных традициях Востока. Я был полным мирянином (под миряни- ном я подразумеваю, что прочел множество вещей по этому вопросу, я был полон западной культурой). Но я поехал и пробыл три недели возле Луксора.
Именно там я был необъяснимо переведен в некое состояние восторга. Я не мог гулять по этим храмам -- хотя они казались совершенно мертвыми руинами -- я не мог гулять по ним или прикасаться к тем камням без того, чтобы не быть переполненным некой эмоцией превыше всякого понимания, мышления или чувства. Это было необъяснимо. Я не мог понять... Но это наложило на меня неизгладимый ФИЗИЧЕСКИЙ отпечаток.
Вы видите, для нас, западных людей, все как бы четко разграничено: это скала, это кресло, это джентельмен, это леди. Все как-то загоняется в точные, хорошо определенные, ограниченные конструкции. Всякая вещь оп- ределена.
Теперь, когда я снова смотрю на Запад с ... иной перспективы, у ме- ня возникает чувство, что вся интеллектуальность -- западная интеллекту- альная формация -- есть нечто чрезвычайно юридическое и воинственное. Все жестко. Все в ящике. И даже люди, даже люди "определены".
И во время первого контакта с Египтом (и даже больше в Индии) это маленькое определение было внезапно вытолкнуто в необъятное измерение, которое лежит за тем маленьким объектом, который, как я думал, я опреде- лил. Внезапно за одной глубиной вскрывалась другая, за ней -- следую- щая... И те глубины ВИБРИРУЮТ. Они вибрируют.
И та вибрация пробудила во мне нечто, что ... я не мог определить, поскольку у меня не было слов. Но вещи больше не были зажаты в определе- ния; они внезапно были охвачены безмерностью, которая простирается дале- ко назад во времени. И эта безмерность не была абстракцией; она ощуща- лась как "звук", вибрация.
Как, например, те стены сохранили отпечаток веков гонгов и ритуа- лов, и они удерживали это в вибрирующем состоянии. Вибрирующем с чем? С зовом.
И посреди всего этого я распознал свой собственный зов.
Зов, исходящий не из этого времени. Зов, тянущийся через чреду ве- ков. Как если бы этот крик, эта нужда была рождена не сегодня, даже не в этой жизни, даже не со времен моего детства в Бретани. Как если бы вдруг вся жизнь расширилась назад, и этот маленький сегодняшний зов того приятеля, каким я являлся, был бы всего лишь "проекцией" нечто, что ухо- дило далеко, далеко, далеко назад в прошлое, и которое все вибрировало и вибрировало. Нечто, что призывалось и призывалось -- и было зовом со времен... с очень давних времен.
Товарницки: Нечто, что уходило также далеко, далеко в будущее?
Может быть и в будущее! Возможно.
Потому что... когда вы там были, в том самом древнем измерении, это чувствовалось как "вечность".
Это не... ПРОШЛОЕ (как я его описываю, оно может показаться нечто очень, очень, очень далеким по времени); это вечное... Это ВЕЧНОЕ...
Но эта "вечность" без какой-либо проекции в будущее.
Вечность, которая ЕСТЬ... не знаю.
Товарницки: Могут ли и христиане почувствовать то же самое в соборе
или церкви?
О, безусловно!
Безусловно. Конечно же, могут.
Вы видите, в действительности, ВСЕ является средством, предлогом, чтобы подвести нас к открытию ДРУГОЙ глубины нас самих.
