Реклама
Книги по философии
Грузман Генрих
Загубленные гении России
(страница 35)
Итак, духовно-нравственное качество служит первейшим мерилом, которым анархизм Кропоткина отличается, помимо христианства, от марксизма, где нравственность мирится с насилием, и особенно от ленинизма (социального института), где насилие положено нравственностью.Но и в сугубо научной, биологической, сфере закон солидарности, являясь апофеозом закона взаимной помощи, чреват многими нетривиальными последствиями. В числе последних находится вывод Кропоткина о том, что "...прав был Дарвин, когда во втором своём основном труде "Происхождение человека" он признал вслед за великим Бэконом и Огюстом Контом , что у стадно живущих животных вследствие их стадной жизни так сильно развивается общественный инстинкт, что он становится самым постоянно присущим им инстинктом, до того сильным, что он берёт даже верх над инстинктом самосохранения. А так как Дарвин показал затем, ...что этот инстинкт одинаково силён и в первобытном человеке, у которого он всё больше развивался благодаря дару слова, преданию и создавшимся обычаям, то ясно, что если эта точка зрения верна, тогда нравственное начало в человеке есть не что иное, как дальнейшее развитие инстинкта общительности, свойственного почти всем живым существам и наблюдаемого во всей живой природе"(1999, с.137). Из инстинкта общительности (общественного инстинкта) появляется, по разумению Кропоткина, принцип взаимопомощи, но никак не установка на борьбу за существование. Это означает прежде всего, что Ч.Дарвин должен быть исключён из компании адептов борьбы за существование, и Кропоткин считает это открытие настолько важным, что выделяет его петитом. Однако П.А.Кропоткин не пожелал стать великим биологом и его участие в создании биологических знаний ограничилось провозглашением умозрительных постижений, хоть и по самому высшему разряду.
В ларце творческой натуры князя П.А.Кропоткина, откуда он черпал соки для пополнения интеллектуальной славы России, можно обнаружить два пласта или класса когнитивных приобретений: естествознания, то есть знания из сферы естественных наук (географии, геологии, биологии) и духовные прорицания, тобто познания в стиле провидческих суждений. Всё ранее изложенное относится безрадельно к первому классу, который князь обогатил блистательными открытиями и постижениями.Во втором пласте добытые Кропоткиным духовные ценности также распадаются на два типа: эстетические упражнения и анархическое учение. Об обоих типах кропоткинских знаний русская и особенно советская аналитика имеют совершенно превратное представление: об эстетическом творчестве - в силу малого к нему внимания, и оно попросту неизвестно; об анархическом учении Кропоткина - по причине большого к нему внимания в конечном счёте искажённого и выхолощенного. Это обстоятельство вынуждает к детальному рассмотрению раздельно обоих типов достижений князя, - как малоизвестного эстетического, так и широкоизвращённого и обезображенного анархического.
2.ЭСТЕТИКА КНЯЗЯ П.А.КРОПОТКИНА. Эстетические вариации князя П.А.Кропоткина в жанровом отношении принадлежат к разряду русской литературной критики с той её диагностической особенностью, когда критика включает в себя историю литературы и философский кругозор. Исторически в России сложилось так, что литературная критика с самого начала заявила о себе как рупор социального общественного движения, как выразительница свободолюбивых тенденций русского общества, переданных не только на языке изящной словесности, но в живописи и музыке, и до конца своего (октябрь 1917 года) она стоически несла на себе бремя общественного мнения. П.А.Кропоткин отмечает: "Главным средством для выражения политической мысли в России в течение последних пятидесяти лет была литературная критика, которая вследствие этого достигла у нас такого развития и получила такое значение, каких мы не встречаем нигде, кроме России. Душой русского ежемесячного журнала всегда бывает литературный критик. Его статье приписывается гораздо большее значение, чем повести любимого автора, которая может быть напечатана в том же номере. Критик передового журнала бывает интеллектуальным вождём значительной части молодого поколения, причём обстоятельства так сложились, что за последние полвека мы имели в России ряд литературных критиков, которые оказывали большее и в особенности более широкое влияние на формирование интеллектуальных направлений в данное время, чем кто бы то ни был из наших беллетристов или писателей в какой-либо другой области. Вследствие этого самое интеллектуальное направление каждой данной эпохи лучше всего может быть характеризовано именем литературного критика, который в то время имел наибольшее влияние". Князь называет имена таких литературных критиков - Белинского, Чернышевского, Добролюбова, Писарева, Михайловского, - и заключает: "Из сказанного ясно, что литературная критика в России имела некоторые свои специфические черты, не встречающиеся в других странах. Она не ограничивалась критикой произведений искусства с чисто литературной или эстетической точки зрения"(1999, с.с.553,553-554). И на этом блестящем фоне князь П.А.Кропоткин сумел оставить свой автограф и сказать своё слово, которое, как и все его открытия, отличается сугубой оригинальностью и особой значимостью. До настоящего времени русская литературная аналитика не знает этого слова, а между тем ещё в 1901 году чтением лекций по истории русской литературы и эстетике князь вызвал немалый фурор в Бостоне.
Свой литературный экскурс в бостонских лекциях Кропоткин начинает с осмысления самой глубинной основы русской литературы - с русского языка. Опираясь на лингвинистические структуры (грамматику, лексиологию, фразеологию) русского языка Кропоткин делает ряд тонких наблюдений. В одном случае он пишет: "Русский язык особенно богат в выражении различных оттенков чувств - нежности и любви, скорби и веселья, а также различных степеней того же самого действия. Его гибкость особенно сказывается в переводах, и ни одна литература не может похвалиться таким количеством превосходных, точных и истинно поэтических переводов иностранных авторов, каким обладает наша литература. Поэты самых разнообразных характеров - Гейне и Беранже, Шелли и Гёте, не говоря уже о любимце русских переводчиков, Шекспире, одинаково хорошо переведены на русский язык. Сарказм Вольтера, заразительный юмор Диккенса и добродушный смех Сервантеса - с одинаковой лёгкостью находят себе выражение в русском языке. Более того, вследствие своего музыкательного характера, русский язык чрезвычайно удобен в поэзии, для передачи мельчайших метрических особенностей оригинала. "Гайавата" Лонгфелло (в двух различных, превосходных, переводах), капризная лирика Гейне, баллады Шиллера, мелодические народные песни различных национальностей и игривые шансонетки Беранже - переведены на русский язык с точнейшим соблюдением ритма оригиналов. Головоломная смутность германской метафизики передаётся по-русски с такой же лёгкостью, как и точный изящный стиль философов ХУ111 столетия; краткие, конкретные, выразительные и вместе с тем изящные выражения лучших английских писателей - не представляют никакого затруднения для русского переводчика".А в другом месте он отмечает: "Подобно всем другим языкам, русский воспринял в себя много иностранных слов: скандинавских, турецких, монгольских, а позднее - греческих и латинских. Но, не смотря на ассимиляцию многих племён урало-алтайского или туранского корня, которая была уделом русского народа в продолжении многих веков, его язык сохранился в замечательной чистоте. Приходится только удивляться, что перевод Библии, сделанный в 1Х ст., на языке, которым тогда говорили в Болгарии и Македонии, до сих пор в общем понятен даже русскому простолюдину. Грамматические формы и конструкции фраз этого перевода совершенно различны от теперешних; но корни слов и даже значительное количество слов - те же, которые были в употреблении тысячу лет тому назад"(1999, с.с.257,258).
После рассмотрения этимологических особенностей языка исследование князя поступательно переходит на следующую ступень анализа - русскую фольклористику. Достояние русской народной словесности Кропоткин расчленяет на составляющие части - сказки, песни, былины, летописи, и, характеризуя каждую из них, приходит к тому, что он называет "ранней народной литературой" - плодоносное и родоначальное ядро русской литературы в ореоле её характеристических параметров. По этой части князь делает обобщающий вывод: "Ранняя народная русская литература, которая лишь отчасти хранится в памяти крестьянского населения, отличается поразительным богатством и полна глубокого интереса.. Ни одна западноевропейская нация не обладает таким поразительным богатством народного творчества, в форме преданий, сказок и лирических народных песен, - причём некоторые из них отличаются необыкновенной красотой, - и таким богатым циклом эпических песен, относящихся к седой древности"(1999, с.260).
Однако изучение структурно-функциональных особенностей русского является в эстетическом обзоре Кропоткина формально внешней стороной дела, а основная содержательно качественная часть формировалась на историческом материале. Хотя широкий исторический подход характерен, в общем-то, для всех крупных русских аналитиков разного профиля,- как сказал Н.А.Бердяев: "Историософическая тема - основная в русской мысли Х1Х века"(1990. С.22), - но Кропоткин создал персональное правило эстетического познания, где определённость исторического факта сочленена с отвлечённостью философского обобщения, а правильнее сказать, где, в одном случае, историчность поднимается до философичности, а в другом - философичность опускается до историчности. Данный подход наиболее выразительно сказался на отношении князя к такой кардинальной для русской государственности и становления русского мироощущения доктрине, как сентенция о Москве - Третьем Риме.
