Реклама
Книги по философии
Грузман Генрих
Загубленные гении России
(страница 43)
В анналах мировой истории Кропоткин без труда находит немалое количество сведений о трёх монстрах, которые не просто вызывают подавление и принижение фактора индивидуальной личности, а в этом насилии выражают свою quita essentia (основополагающую сущность), и это - Власть, Церковь и Государство. Данную сущность князь образно обозначает как "тройственный союз - из солдата, попа и палача". Чтобы понять порицательную логику и характер обличительного пафоса, принятого в учении Кропоткина, необходимо вникнуть в технологию его осуждения на примере "...государства, самый смысл существования которого заключается, как мы видели, в подавлении личности, в уничтожении всякой свободной группировки, всякого свободного творчества, в ненависти ко всякому личному почину и в торжестве одной идеи (которая по необходимости должна быть идеей посредственности)"(1999, с.673-674). Само только прочувствование, и как видно, в русско-духовных тонах, концепта "личность" в разрезе государства ("свободная группировка", "свободное творчество", "личный почин") непроизвольно склоняет Кропоткина к мысли, которую никто из аналитиков не связывает с анархизмом в целом: "Но одного разрушения недостаточно. Нужно также уметь и создать". В этом пункте князь празднует своё очередное открытие: анархизм есть созидательная акция, где разрушение суть момент созидания. В расширенном авторском изложении это открытие звучит следующим образом: "Вот почему, стремясь к уничтожению власти во всех её проявлениях, к уничтожению законов и механизма, служащего для того, чтобы заставить им подчиняться, отрицая всякую местническую организацию и проповедуя свободное соглашение, анархизм стремится, вместе с тем, к поддержанию и расширению того драгоценного ядра привычек общественности, без которых не может существовать никакое человеческое, никакое животное общество"(1999, с.238).
Это означает, что анархическая модель Кропоткина намечает к ликвидации только реальные органы и механизмы насилия над личностью, которые существуют в действительном людском общежитии в облике власти, законов, государства, церкви. А вне компетенции насилия эти же параметры становятся "привычками общественности", без которых невозможно существование человеческого общества и которые анархизм "поддерживает и расширяет". Это также значит, что созидание, становясь целевой установкой и диагностической чертой, выступает главным полаганием духовного анархизма, одновременно будучи противопоказанием политического анархизма. Следовательно, духовный анархизм Кропоткина в полной мере обладает тем, что ранее было названо faber-качеством, духом созидания.
Поскольку мир настоящего времени имеет в своих опорах не человека, а непоколебимое насилие над человеком, то созидательную функцию своего анархизма Кропоткин адресует в будущее. И став исторической перспективой человечества, его духовный анархизм спонтанно раскрывается в ноосферу Вернадского с той разницей, что богатейшее воображение Кропоткина позволило ему ярко представить основные узлы бытоустройства этого будущего общества, чего не мог себе позволить строго мыслящий, рациональный ум Вернадского. Кропоткин повествует: "Перед нами рисуется уже общество, овладевающее всем общественным капиталом, накопленным трудом предыдущих поколений и организующееся так, чтобы употребить этот капитал на пользу всех, не создавая вновь господствующего меньшинства. В это общество входит бесконечное разнообразие личных способностей, темпераментов и сил, оно никого не исключает из своей среды. Оно даже желает борьбы этих разнообразных сил, так как оно сознаёт, что эпохи, когда существовавшие разногласия обсуждались свободно и свободно боролись, когда никакая установленная власть не давила на одну из чашек весов, были всегда эпохами величайшего развития человеческого ума...Такое общество непременно стремится к наиболее полному развитию личности, вместе с наибольшим развитием добровольных союзов - во всех их формах, во всевозможных степенях, со всевозможными целями - союзов, постоянно видоизменяющихся, носящих в самих себе элементы своей продолжительности и принимающих в каждый данный момент те формы, которые лучше всего соответствуют разнообразным стремлениям всех. Это общество отвергает всякую предустановленную форму, окаменевшую под видом закона; оно ищет гармонию в постоянно-изменчивом равновесии между множеством разнообразных сил и влияний, из которых каждое следует своему пути и которые все вместе, именно благодаря этой возможности свободно проявляться и свободно уравновешиваться, и служат лучшим залогом прогресса, давая людям возможность проявлять всю свою энергию в этом направлении"(1999, с.с.212-213,213).
Итак, анархическая диатриба князя П.А.Кропоткина никак не подпадает под критерии отрицательного политического анархизма, образ которого как комплексная характеристика анархического течения в целом, с лёгкой руки Н.А.Бердяева, укоренился в русском обществе и философии. А совсем напротив, - духовный анархизм Кропоткина несёт в своём естестве генетические нити и спороднённые связи через теорию биосферы Вернадского с идеологическим арсеналом русской либеральной науки. Это с совершенной очевидностью свидетельствует, что логия Кропоткина обладает философским содержанием такого качества, какое не только раскрывается в русскую духовную концепцию человека, но и по вероятию состоит, в противоположность утверждению Бердяева, в со-трудниках русской духовной доктрины. В своём обращении к молодёжи своего времени Кропоткин указывает на горизонты, которыми обогащён духовный анархизм и которые способны усилить познавательную ёмкость научной мысли - святыни ноосферной идеологии Вернадского, и которые, вместе с тем, обнажают возможности русской духовной школы в сравнении с узаконенным европейским (фаустовским) стереотипом. Кропоткин взывает: "Выйдите вы только из вашей Фаустовской студии, куда и свет-то не проникает на книги, иначе через запыленные решётчатые окна; оглянитесь сами вокруг себя, и на каждом шагу вы сами найдёте подтверждение сказанного. Не в научных истинах и открытиях чувствуется теперь недостаток; в настоящую минуту требуется, прежде всего, распространить добытые уже истины, провести их в жизнь, сделать их всеобщим достоянием. Нужно добиться, чтобы всё человечество способно было их усвоить и прилагать их к делу: чтобы наука перестала быть предметом роскоши и чтобы знание стало основою жизни"(1999, с.37).
В тесном соотношении с понятием "политического анархизма" стоит представление о терроризме, который стал некоторым синонимом анархизма в целом, и государственного анархизма, синонимируемого с политическим анархизмом, в частности. Далеко не однозначную проблему террора в учении П.А.Кропоткина во многом просветил О.В.Будницкий на своём интернет-сайте "П.А.Кропоткин и проблема революционного терроризма"(2003), где он указал: "В подходе Кропоткина к проблеме терроризма, кроме стороны прагматической, была и еще одна, для него, по-видимому, не менее важная - этическая. Ведь террористический акт, как бы то ни было, - убийство, причем человека, личная вина которого не доказана никаким судом. И оправдано оно может быть лишь состоянием самого террориста или же в том случае, если является средством самозащиты. Подчеркнем еще раз, что для Кропоткина терроризм не является средством достижения цели, это - симптом революционного возбуждения масс, и, одновременно, - стимул этого возбуждения. Поэтому для Кропоткина важна не столько личность жертвы террористического акта, сколько личность самого террориста".Но при этом О.В.Будницкий не уходит от противоречивых взглядов на терроризм самого князя, но из этого выходит, что тема террора не является основополагающей в анархической эпопее П.А.Кропоткина. Следует отметить, что усилиями О.В.Будницкого роль терроризма как такового в анархической идеологии Кропоткина заимела самостоятельное место и далеко не проста для решения. На данный момент необходимо принять за основу аналитический вывод О.В.Будницкого: "Таким образом, Кропоткин считал терроризм неизбежным спутником революционного движения, симптомом нарастания недовольства масс и одновременно средством революционной агитации. Террор должен расти снизу, дело же революционера-анархиста - принять в нем участие, если он чувствует, что совершение того или иного террористического акта отвечает настроениям масс и будет ими понято. Централизованный террор не эффективен, если приводит к изменениям лишь в политической сфере, не сопровождаясь радикальными изменениями экономической структуры общества."
Философское содержание сочинения Кропоткина раскрывается само собой уже только при взгляде на основной предмет его познания - народ и свобода личности, тобто его творческий замысел вращается вокруг философской формы (или философемы): отношения народ-личность или коллектив-индивид. Как и всякое философствование, берущее за начало данную форму, мысль Кропоткина разворачивается из динамического соотношения между собой со-членов этого отношения: если абсолютный приоритет тут будет отдан коллективному члену - народу, то возникает политическая диктатура, досконально известная на примерах большевизма и нацизма, а у Кропоткина она фигурирует в страстно порицаемых образах государства, власти, закона (П.А.Кропоткин: "...закоренелые враги идеи - правительство, закон и религия"); если же в абсолютном предпочтении оказывается человеческий фактор (личность, индивид, единичная особь), то появляется духовная деспотия. Одна из многих, но не последняя по значению, заслуга Кропоткина состоит в блестящей демонстрации самого параметра духовной деспотии, поданного им в образе церкви, - Кропоткин здесь беспощаден: "Для церкви в этом случае было безразлично, кто бы ни был её орудием - папа, король или диктатор, лишь бы костёр, дыбы и виселица делали своё дело против еретиков"(1999, с.649).
