Реклама
Книги по философии
Грузман Генрих
Загубленные гении России
(страница 51)
В истории науки прочно укоренилось заблуждение, что крушение классической науки Ньютона - Галилея произведено квантовой физикой и теорией относительности, тобто физическая система Ньютона была заменена комплексом физических же знаний. Уже говорилось, что русский гений академик В.И.Вернадский не последовал по этому ложному пути, а указал иное направление - в сторону радикальной теории биосферы со своей ноосферной частью. Академик Н.И.Вавилов, аналогично действуя посредством философской интуиции, своим учением генетической селекции ещё более полно осветил новаторский экран научного прогресса - дарвиновскую биологию. И хотя впоследствие благодаря появлению кибернетики, теории систем и теории управления (информатики) точное знание как бы восстановило свой авторитет и продолжает оставаться главным двигателем научно-технической революции (НТР) ХХ века, но по темпам познавательного развития, перспективным потенциям и возможностям научного роста биологическая наука уверенно вышла в лидеры всемирного научного прогресса.
Додарвиновская биология, в полной мере охваченная гением Жана-Батиста Ламарка, находилась в гносеологическом согласии с методологией и идеологией физической картины мира, созданной наукой Ньютона - Галилея. Ламаркистская теория эволюции строилась на познавательном субстрате организмоцентризма: данные, полученные в результате изучения отдельных и единичных представителей вида, распространялись на весь вид; считалось, что любая особь характеризует тип в целом, а тип, в свою очередь, определяет каждую особь. Подобный типологический подход исходит из отождествления части и целого и примером его служит знаменитая классификационная система Карла Линнея. Ламаркистская теория наследственности базировалась на главном принципе физикократической гносеологии - о безусловном первенстве внешнего актива (закон инерции Ньютона): организм изменяется только под влиянием изменений внешней среды, а полезные изменения передаются по наследству. Зависимость организма от окружающей среды есть физическая (ньютоновская) максима в живом мире, которой, в свою очередь, обосновывается философская догма "бытие определяет сознание".
Дарвинизм привнёс в познание живого вещества два кардинально новых атрибута: идею о естественном отборе и идею о борьбе за существование, и существенно, что они оба освобождают организм от жесткой подчинённости внешней среде, а теорию - от зависимости от "первотолчка".Но главное, что поставило биологию во главе научно-познавательного процесса на новой исторической стадии развития человеческого духа, явилось генерированное дарвинизмом особое вероятностное мышление. На смену детерминированным (каузальным), причино - следственным, связям пришли вероятностные, случайные (стохастические) отношения, которые в классической науке рассматривались в качестве побочных и несущественных явлений и оценивались в виде так называемой "неполноты задачи". К чести марксистской философии, именно здесь было ранее всего оценено новаторство Ч.Дарвина, и Ф.Энгельс отметил: "Дарвин в своём составившим эпоху произведении исходит из самой широкой, покоящейся на случайности, фактической основы. Именно бесконечные случайные различия индивидов внутри отдельных видов, различия, которые могут усиливаться до выхода за пределы видового признака и у которых даже ближайшие их причины могут быть установлены лишь в самых редких случаях, именно они заставляют его подвергнуть сомнению прежнюю основу всякой закономерности в биологии - понятие вида в его прежней метафизической окостенелости и неизменности"(1955, с.174). Исходя из чего, в числе выделенных им "трёх великих открытий" Ф.Энгельс ввёл дарвинизм в состав марксистского материалистического мировоззрения, что опосредованно роковым образом сказалось на характере биологической дискуссии в СССР в ХХ веке, о чём речь будет идти дальше.
Стохастический мир, однако, есть тот же материальный мир и классическая физика не могла игнорировать его целиком. Даже "неполнота задачи" не могла увести физику от беспокойства, связанного с наличием случайных связей и процессуальной ролью исходящей отсюда необратимой динамики.. Знаменитая теория вероятностей Л.Больцмана не только не решила эту проблему, но привела к энтропийному тупику. Стохастическое (вероятностное) мышление вошло в физический обиход через квантовую теорию М.Планка намного позже, чем в дарвинизме, а окончательно с законоположенностью случайных и необратимых величин физика примирилась в термодинамической концепции Ильи Пригожина, который в современной физике сформулировал истину, с какой появилась на свет дарвиновская идеология: "Мы всё глубже осознаём, что на всех уровнях - от элементарных частиц до космогонии - случайность и необратимость играют важную роль, значение которой возростает по мере расширения наших знаний"(1986, с.35). Он же избавил физику от энтропийного тупика и к этому кстати вспомнить, что русская наука в авторстве В.И.Вернадского никогда не знала "проклятия" демона энтропии.
В самой биологической науке новый способ научного мышления привёл к принципиальной реформации на глубинном уровне биологического процесса: ламаркистский типологический организмоцентризм уступает место понятию об ансамбле однотипных организмов - популяции, которую академик И.И.Шмальгаузен называет "элементарной эволюирующей единицей". Являясь продуктом нового биологического воззрения, популяция ко всему прочему получает убедительное философское обоснование, ибо популяция есть не что иное, как биологический адекват человечества, и человек есть член человечества точно также, как организм есть член популяции. Поэтому в дарвинизме, укоренившемся в европейской науке, популяция, как правило, переростает свои понятийные рамки и часто обращается не только в идеологическую норму, но и мировоззренческую категорию. Видный западный идеолог дарвинизма Э.Майр считает, что "замена типологического мышления мышлением в популяционных понятиях явилась, вероятно, величайшей концептуальной революцией, когда-либо происходившей в биологии"(974, с.13). Эту же мысль подтверждают отечественные специалисты К.М.Завадский и Э.И.Колчинский: "Одна из наиболее важных научных заслуг современного дарвинизма и состоит в доказательстве того, что элементарной единицей эволюцинного процесса служит не особь, как ранее полагали эволюционисты, а местная популяция"(1977).
Философская обеспеченность популяционистской идеологии составляет самую сильную и диагностически специфическую черту дарвинизма как особого биологического воззрения в его принципиальном отличии от стихийного ламаркистского наблюдения. Параметрические особенности этого философского обоснования, в свою очередь, позволяют сделать аналитический вывод о наличие двух типов дарвинизма: европейского (западного) и русского. Существование двух течений в биологии, ставшей лидером научного развития человеческого духа, само по себе имеет значение как факт истории, а в ракурсе рассматриваемой проблемы и решения основного вопроса этот факт исполняет особую роль при осмыслении исходных условий появления биологической дискуссии в СССР и её качественного характера. Поскольку понятие популяции, являющееся не только символом, но и ядром новейшей биологии, обусловлено европейской философской системой, то и возникновение двух модификаций - европейского (западного) дарвинизма и русского дарвинизма - должно быть обосновано европейским глубокомыслием и именно оно становится аргументом, тобто поясняющим средством, данного разделения.
Сведения, которые возможно понимать как доказательства последнего, содержатся в монументальной "Философии природы" Георга Гегеля. У меня нет ни возможности, ни намерения подать эту жемчужину ума даже в общем виде, но в плане затронутой темы требуется знать о наличие нетривиального представления о том, "что природа есть идея в её инобытие" и о гностической способности этого представления, которое Гегель выставляет как своеобразное разрешение на использование философского метода: "Философский способ изложения не есть дело произвола, капризное желание пройтись для разнообразия разочек на голове после того, как долго ходили на ногах, или разочек увидеть своё повседневное лицо раскрашенным. Она (философия природы - Г.Г.) делает дальнейший шаг потому, что способ действия с понятием, употребляемый в физике, неудовлетворителен"(1975, т.2, с.21).
В контексте своих философских представлений Гегель рассматривает "биологию" под именем "органическая физика", познаваемая им в качестве реальной тотальной действительности в трёх аспектах: "А. как образ всеобщая картина жизни, геологический организм; В. как особенная, формальная субъективность растительный организм; С. как единичная конкретная субъективность животный организм"(1975, т.2, с.360).Гегель тут ничего ни добавил, ни убавил и целокупность биологии сохранена в том же виде, как в любой теории или гипотезе, в частности, теории биосферы Вернадского: те же составные части - геологическая природа, растительная природа и животная природа со специфическими философскими отличиями. Важно при этом заметить, что эти составные части названы Гегелем "организмами", но это слово в гегелевской логии, однако, не есть вольное риторическое изъявление, а несёт в себе такой методологический оттенок, благодаря которого философское оправдание природы, по Гегелю, стало особым достижением европейской философской мудрости, несопоставимой с русским постижением философии природы, данной Вернадским в философии биосферы. Гегель постигает: "Организм следует поэтому рассматривать, во-первых, как индивидуальную идею, которая в своём процессе относится только к самой себе и внутри самой себя смыкается с собой - образ; во- вторых, как идею, которая относится к своему другому, к своей неорганической природе, полагая её в самой себе идеально - ассимиляция; в-третьих, как идею, относящуюся к другому, которое само есть живой индивидуум, и, следовательно, относящуюся в другом к самому себе - родовой процесс"(1975, т.2, с.467). Итак, гегелевская триада образ - ассимиляция - род составляет методологическое и одновременно когнитивное совершенство философии природы Г.Гегеля, какого лишена русская рефлексия философии природы. При этом обнаруживается любопытный штрих: говоря о геологической природе (организме), Гегель опирается на авторитеты, давно ставшие историческими редкостями (А.Гумбольдт, А.-Г.Вернер, И.-Э.Эбель), и использует немало суеверий своего времени, но обобщающая характеристика геологии как истории Земли принципиально соответствует современному состоянию геологической науки: "Таким образом, история Земли, с одной стороны, эмпирична, а с другой - является умозаключением из эмпирических данных...Это очень обширная эмпирическая наука. Всё в этом трупе не может быть охвачено понятием, ибо свою роль сыграл здесь случай"(1975, т.2, с.373; выделено мною - Г.Г.).Зорким философским зором Гегель отметил существенные моменты, значащие оценочными критериями науки: во-первых, отсутствие собственных геологических законов ("понятий") и обилие теорий, гипотез, предположений на каждый случай. (Геология уже давно стоит на коленях перед пульсационной реформой, о чём речь пойдёт в разделе о Н.Е.Мартьянове).
