Реклама
Книги по философии
Грузман Генрих
Загубленные гении России
(страница 61)
Соминский указывает, что в противовес подлинно научной школе академика Иоффе "высшими руководящими работниками ВКП(б)" была сформулирована некая "доктрина", но при этом упускает из вида, что даже для самого малого контртезиса гению физики Иоффе, необходимо обладать, по крайней мере, соразмеримыми знаниями, что "для высших руководящих работников" нелепо по определению.Но именно такая идея превалирует на другом берегу культуры - в художественной критике, рефлексирующей акт деструктивного (антиполифонического) влияния коллективизации на музыку Дмитрия Шостаковича. Это последнее выставляет Соломон Волков в книге "Шостакович и Сталин", а Борис Парамонов, рекламируя это обширное критическое эссе, задаётся вопросом в начале: "Почему Сталин решил напасть на оперу "Леди Макбет Мценского уезда" после того, как она уже два с половиной года триумфально шла одновременно в трёх ведущих оперных театрах Советского Союза?", затем даёт посылку для ответа: "В конфликте Шостаковича с режимом нужно учитывать е только его собственные художественные пристрастия, но и таковые же Сталина", и в конце заключает: "Увидеть в Сталине этого артпродюсера - очень интересный поворот темы"(2004, N630).
Сведя кофликт большевистской власти и русской музыки к персональной коллизии Шостакович-Сталин, указанные аналитики не только не увидели её политической подоплёки, но и самого конфликта, и, следовательно, отрицают его наличие, ибо личная коллизия "художественных пристрастий" Шостаковича и Сталина, по существу, делается совершенно легитимным внутриэстетическим разно-гласием, актом взаимоотношения композитора и продюсера.. Несомненная вина большевистских лидеров в трагизме русской культуры в советских условиях не может превышать того, что числит за собой общее руководство страной и государством, дающее идейно оформленные установочные декреты и указы, а практическое следование им было делом вполне конкретных исполнителей на местах. Можно смело утверждать, что "корифей всех наук" И.В.Сталин понятия не имел о Вейсмане, Моргане, Фрейде, Докучаеве, Эйнштейне, Иоффе, Шостаковиче и прочих "реакционных идеалистах", - с ними решительно расправлялся социальный институт (в случае с Д.Шостаковичем, С.Прокофьевым, В.Мурадели - Союз композиторов) руками взращённых им питомцев на каждой отдельно взятой делянке советской интеллектуальной нивы. Биологическая делянка оказалась самой горячей ввиду острой актуальности предмета познания в этой науке, и несмотря на специфику процессов социальной детерминации, обязанных особенной политической акции, проведенной в ударном порядке на поле предикации русского дарвинизма, она составляет органический элемент "фронтальной деструкции культуры", выполненной под знаменем всеобщей коллективизации. Для доказательства этого важного момента, демонстрирующего генетическую связь русской биологии с русской культурой через общую горестную судьбу, достаточно выявить идеологическую спороднённость разрушительных тенденций социальной детерминации в биологии с внутренней содержательностью самого яркого императива советской культуры - социалистического реализма.
Как ни странно, но при той роли, какую исполнял социалистический реализм (соцреализм) в советской литературе, его эстетически-художественная специфика страдала большой неопределённостью. Можно умозрительно заключить, что появлению соцреализма в горьковской идеализации споспошествовало изменение эстетических ориентиров и типов героев, - так, на смену нравственной чистоте Татьяны Лариной и вере в царя Ивана Сусанина бесцеремонно явились такие типажи, как смелый хищник Сокол и гордый грабитель Челкаш. "Что такое социалистический реализм? - спрашивает умный и язвительный Абрам Терц. - Что означает это странное, режущее ухо сочетание? Разве бывает реализм социалистическим, капиталистическим, христианским, магометанским? Да и существует ли в природе это иррациональное понятие? Может быть, его нет? Может быть, это всего лишь сон, пригрезившийся испуганному интеллигенту в тёмную, волшебную ночь сталинской диктатуры? Грубая демагогия Жданова или старческая причуда Горького? Фикция, миф, пропаганда?"(1989, с.425).
При таком положении не только творцам эстетических ценностей и шедевров, но и профессионалам-аналитикам приходится изумляться перед назначением соцреализма как предписываемого методического средства, вплоть до курьёза, когда выдающийся поэт Борис Пастернак, - самая крупная жертва соцреализма, - находится в полном недоумении от своей вины:
"Что же сделал я за пакость,
Я убийца и злодей?
Я весь мир заставил плакать
Над красой земли моей"
А между тем с точки зрения соцреализма провинность Пастернака прозрачна и неопровержима: "Я весь мир заставил..." и в этом Я свёрнуто то,что враждебно соцреализму по самому духу - независимая индивидуальная стать личности. То же пастернаковское недоумение неслышимым рефреном присутствует на всех допросах академика Н.И.Вавилова, которые проводил энкаведистский садист А.Г.Хват. В научной сфере это недоумение выражено более выпукло и особенно в отношении Вавилова, который был признан самобытным талантом, то бишь самочинной индивидуальностью, с самых первых шагов; академик Д.Н.Прянишников сказал о Вавилове, что мы не называем его гением только потому, что он наш современник. Это знаменательно и, если Вавилов опосредованно, то Пастернак непосредственно, но оба убеждённо, несут русское сознание личности в свой окружающий мир и посредством собственного дарования дают ему индивидуальное звучание. Впрочем Пастернак находит причину своего отвержения и соцреалистического презрения, хотя не говорит об этом вслух, а произносит: "Всякая стадность - прибежище неодарённости, всё равно верность ли это Соловьёву, или Канту, или Марксу. Истину ищут только одиночки"(выделено мною - Г.Г.). Словоформой "всякая стадность" Пастернак художественно, в упор расстреливает понятие коллективности, а фигура "одиночки", ищущей истину, хоронит коллективизацию. Образ поэта Пастернака гомологичен в идейном плане образу учёного Вавилова не только потому, что оба ищут истину, а именно потому, что оба суть "одиночки" - враги коллективизации, оба - едино-личники. Затравленный поэт и загубленный учёный - сколько символизма в этой трагедии!
Общественно обезличенная личность, выступая в ранге демиурга социального института, таким образом, обладает особым качеством научного потенциала, поскольку основным смыслом её существования являются не поиски научных истин или условий, способствующих их генезису, а некая негласная функция вненаучного партийно-классово-коллективистского порядка по пресечению инакомыслия. Усердные исполнители этой функции получили у Н.Е.Мартьянова меткое прозвище "генералы науки". Итак, общественно обезличенные личности в роли генералов науки - оборотная сторона указанного символизма. Следует при этом знать, что ни "общественно обезличенная личность", ни "генерал науки" не являются метафорой либо гиперболизованным иносказанием, - это психологически реально действующее лицо со своими морально-психическими параметрами.
Яркую зарисовку типичного представителя генералитета науки оставил в своих "Письмах..."Н.Е.Мартьянов, где с присущей ему тонкой наблюдательностью лицезрел академика А.Л.Яншина - бывшего вице-президента АН СССР, Героя Социалистического Труда, долгое время возглавлявшего советскую геологию, но самостоятельно не создавшего ни одного научного труда, кроме обязательной диссертационной работы по геологии Северного Приаралья. Мартьянов повествует: "...академик А.Л.Яншин очень волевой человек. При нашей трёхчасовой беседе у него в коттедже он меня буквально подавлял своим волевым нажимом. Сущность этого нажима заключалась в том, что во всей его фигуре, выражении лица, тоне - во всём выпирала стопроцентная убеждённость, и притом абсолютно искренняя, в собственной непогрешимости. При его ранге академика - это действует! И он, в сущности, не давал мне говорить - он говорил всё время сам. А я...я не смел перебивать академика, хотя я частенько понимал убогость его позиции. Теперь-то я понимаю то, что не понял тогда, - что академик, предложив мне эту беседу, в действительности не собирался, так сказать, на равных правах обсуждать вопрос: он, вольно или невольно (в силу своей натуры) решил, попросту говоря, вправить мне мозги. Ему и в голову не приходило, что он встретился, по меньшей мере, с равным противником. Так вот, этого я тогда не понимал и поэтому не был к этому готов и проиграл это сражение"(1996, N65).
Явив столь необычным и своеобразным способом свою генетическую принадлежность к истинной русской культуре, русский дарвинизм оказался настолько самобытным образованием, что деструктивные процессы, вызванные диктатом внешнесоциальной детерминации, приобрели здесь самовольные специфические особенности. Эти последние особо выпукло выступают на той грани анализа, которая опознаётся под философским углом зрения.
Самой выдающейся нелепостью марксистского учения об обществе (так называемого научного социализма) является то, что пролетарий - это ущербное человеческое существо, лишённое естественно необходимого чувства собственности, - объявляется гегемоном общества и демиургом истории. Изо всех отвлечённостей, на которых зиждется это учение (классы, партии, сословия, надстройки), фигура пролетария выделяется наивысшей степенью абстракции. Но если в теоретической сфере марксизма подобная абстракция ещё могла принести какую-либо ноуменальную пользу, то в конкретной действительности, где для пролетариата предназначалась государственная диктатура, эта отвлечённость не могла не привести к несбыточным формам и фантастическим грёзам.. Главный идеолог советской догматики Н.И.Бухарин удостоверял: "В эпоху перехода от капитализма к коммунизму революционным классом, творцом нового общества является пролетариат. Его государственная власть, его диктатура, советское государство, служит фактором разрушения старых экономических связей и создания новых...Внешнее государственное принуждение является здесь поэтому абсолютно необходимым"(1989, с.с.162,163).
