Реклама
Книги по философии
Грузман Генрих
Загубленные гении России
(страница 55)
Эта мысль казалась настолько нелепой в свете укоренившегося представления об эволюции (или европейском дарвинизме) как отборе приспособленного и подавлении (аннигиляции) неприспособленного, что работа Кесслера не была принята всерьёз, а через год скончался автор. Но в 1902 году появляется работа князя П.А.Кропоткина "Взаимная помощь как фактор эволюции" (вначале на английском языке, в 1907 году был сделан русский перевод). В предыдущем очерке показано беспрецедентное борение князя за закон взаимопомощи как универсальное нравственное уложение природы, и, хотя Кропоткин не ссылается на аргументы русской духовной философии, но содержательность его мышления настолько созвучна этой последней, что само собой закон взаимопомощи вытекает у него как момент главнейшей максимы русской духовной доктрины - человек условие человека. Спор князя П.А.Кропоткина с наивысшим авторитетом европейского дарвинизма Томасом Гексли представляет собой самое звучное самоизвещение русского дарвинизма, хотя князь не употреблял этого термина, но его категорическое отвержение императива Гексли, что эволюция суть "отчаянная борьба за существование, отрицающая всякие нравственные начала", излагает суть русского дарвинизма без каких-либо разъяснений.
Тезис и понятие борьбы за существование воспринимается на европейской стороне категорическим императивом благодаря прежде всего тому, что почитается авторским произведением Дарвина и кажется неоспоримым как самодержавный закон. Кропоткин же оспаривает авторство Дарвина в данном случае и считает, что этот тезис был приписан Дарвину его сподвижниками. Сам Ч.Дарвин говорит о борьбе за существование: "Я должен предупредить, что применяю это выражение в широком и метафорическом смысле, включая сюда зависимость одного существа от другого, а также подразумевая (что ещё важнее) не только жизнь одной особи, но и успех её в обеспечении себя потомством"(1952). По общему смыслу дарвиновское представление следует считать вовсе не категорическим (аподиктическим, необходимым) суждением, а скорее априорным допущением, что делает авторское понимание этого самого агрессивного термина в дарвиновской биологии ближе к русской максиме "человек условие человека", чем к европейскому принципу истребления неприспособленных. Некоторую информацию о характере дарвиновского творческого воображения можно получить из красноречивого суждения Дарвина: "Но и про растение на окраине пустыни также говорят, что оно борется с засухой, хотя правильнее было бы сказать, что оно зависит от влажности" (1952; выделено мною - Г.Г.). Воистину так: человек не борется за существование, ибо он уже и так существует (у русского дарвиниста И.И.Шмальгаузена идёт борьба за средства существования), а осуществляет существование, состоящее из сложнейших и тончайших взаимозависимостей с окружающим миром.
Таким образом, Дарвин, будучи истинным реформатором науки, тобто верным приверженцем традиционного уклада в науке, не мог игнорировать господствующий пафос смерти в материалистическом мировоззрении своего времени и эмпирическому открытию естественного отбора предпослал понятное объяснение. И не вина, а беда Ч.Дарвина, что это понятное объяснение из априорного допущения было абсолютизировано в жестко-категорический параметр борьбы за существование. Часто случается, что терминологическая небрежность творца превращается в сложную идеологическую коллизию, и это произошло с термином "борьба за существование", различные смысловые фигуры которого окончательно размежевали два течения дарвиновской биологии.
В европейском лагере борьба за существование законодательно доминирует в качестве динамического принципа, осуществляющего эволюцию видов или видообразование посредством аннигиляции неприспособленных и последующей адаптации, и в итоге европейский дарвинизм обернулся маститой синтетической теорией эволюции (СТЭ) Томаса Моргана. В русском же поле естественный отбор Дарвина воспринимается как непосредственное явление природы, а борьба за существование не более, чем возможный, а отнюдь не непреложный(!), механизм данного явления, и сам процесс порой обходится без этого агрессивного термина ( для усвоения научного качества русского воззрения полезно вникнуть в суть определения, данного классиком русского дарвинизма С.С.Четвериковым: "Таким образом, внутри каждого вида происходит борьба двух процессов: процесса накопления геновариаций (мутаций - Г.Г.) и процесса их уничтожения, и от взаимодействия их в конечном итоге определяется генотипическая структура вида...Но возможны ли вообще в природе неадаптивные эволюционные процессы? Вот вопрос, который до сих пор остаётся открытым и спорным. Систематика знает тысячи примеров, где виды различаются не адаптивными, а безразличными (в биологическом смысле) признаками, и стараться подыскивать им всем адаптивное значение является столь же мало производительной, как и неблагодарной работой, где подчас не знаешь, чему удивляться: бесконечному ли остроумию самих авторов или их вере в неограниченную наивность читателей. Таким образом, для защитников исключительно адаптивной эволюции остаётся последнее убежище - соотносительная изменчивость, и к ней приходится прибегать каждый раз, когда пытаются строить весь процесс эволюции и видообразования исключительно на основе борьбы за существование и на естественном отборе"(1983, с.207). Другими словами, научное качество русского дарвинизма обладает чисто творческим, а не критическим характером).
Природную способность организмов к взаимопомощи ("нравственной способности", как подчёркивается) князь Кропоткин назвал "законом солидарности" И в контексте этого закона вновь возникла процедура ассимиляции, но уже свободная от абсолютизации адаптации и фатализма аннигиляции. На переднюю линию выдвинулась сознательная роль человека, тобто на пьедестал взошёл человек сам чином со своей целевой установкой в природе, сотворяющей новые организмы - природные комплексы: домашние животные и культурные растения. Сам процесс называется селекцией, о которой тот же С.С.Четвериков сказал: "главным орудием человека является селекция, или планомерное скрещивание между собой особей, обладающих требуемыми признаками в явном или скрытом состоянии"(1983, с.182-183; выделено мною - Г.Г.). Планомерность тут выражает сугубо человеческое качество, суто имманентное свойство производителя, какое человек помещает в нечеловеческую природу с целью организации и руководства процессом удовлетворения собственных нужд от начала до конца. (Здесь само собой наяву обнаруживается, если можно так выразиться, технологический адекват с человеком - геологической силой по В.И.Вернадскому).
Итак, селекция была предназначена для бурного расцвета объективными условиями именно русского дарвинизма и в недрах последнего вызрел плод удивительной красоты, - искусственный отбор (фрагмент удивительной интуиции Дарвина, - "изменение животных и растений в состоянии приручения") или отбор, производимый собственно человеком, или, по Гегелю, "преобразование неорганического для целей жизни". Другой классик русского дарвинизма академик И.И.Шмальгаузен изучил феномен искусственного отбора как конструктивную деталь своей общебиологической системы, о которой речь пойдёт далее. И он отметил общие характеристические параметры искусственного отбора: "Мы видим, что между естественным и искусственным отбором принципиальной разницы в действительности нет и в некоторых случаях даже трудно сказать, с чем мы имеем дело...Подчёркивая приниципиальное сходство естественного отбора с искусственным, мы не отрицаем, однако, специфики последнего и особенно в его новейших формах индивидуального испытания и подбора пар для скрещивания...Естественный отбор имеет дело главным образом с малыми мутациями и их возможными перекомбинациями в процессе беспорядочного скрещивания, Человек замечает и отбирает только крупные мутации, имеющие в большинстве уже своё историческое прошлое, и сознательно их комбинирует...Перекомбинирование и отбор приобретают таким образом в руках человека значение весьма действенного средства для быстрого получения новых ценных сортов и пород. Человек пользуется гораздо большими возможностями экспериментального комбинирования значительных различий и быстрого получения новых искусственно синтезированных форм, чем природа с её естественным отбором"(1983. с.с.253,254,255).
При этом академик И.И.Шмальгаузен совершает огромный новаторский шаг, но, как кажется, в полной мере им самим не оценённый и даже не зафиксированный: он вывел искусственный отбор из фаунистической и флористической эпархий и привёл его впритык к человеческой культуре, тем самым создав перспективу особой генетической селекции. Шмальгаузен отметил: "Разница между искусственным отбором и естественным главным образом в том, что последний всегда направлен к достижению наилучших условий для жизни данного вида организмов, а искусственный отбор направлен к достижению максимальной продуктивности соответственно требованиям человека, хотя бы это происходило и вопреки интересам самих организмов...Вместе с тем постепенно исчезают те признаки, которые в условиях культуры полностью теряют своё значение - у растений исчезают средства для распространения семян, у животных редуцируются средства пассивной и активной защиты, теряются опознавательные признаки, перестраивается система инстинктов, меняется поведение"(1983, с.с.316,317).
