Реклама
Книги по философии
Грузман Генрих
Загубленные гении России
(страница 47)
На каждом шагу Кропоткин пытается внушить свою idea fixe: где есть свобода личности, там есть нравственное достояние, а свобода и нравственность составляют в совокупности анархический идеал; справедливость, данная через библейский завет поведенческим нормативом анархического идеала, повелевается для последнего быть моральной изначально. В таком порядке Кропоткин создал для своего главного открытия все предпосылки, за исключением окончательной авторской формулировки, смысл которой несложно уяснить из авторских текстов князя и самостоятельно показать в следующем виде: нравственные заветы есть вечные законы природы; именно нравственные законы не подвержены воздействию времени, а вовсе не естественные законы, постигаемые научным разумом. Отсюда следует неизбежный вывод: человеческое Я ничтожно в настоящем, поскольку живёт не вполне по-человеческим (нравственным) законам. Духовный анархизм Кропоткина per se знаменателен тем особенно, что раскрывает новую качественную особенность той неклассической русской либеральной науки, какая была запрограммирована творением академика В.И.Вернадского: если первая диагностическая черта русской либеральной науки, показанная Вернадским, состоит в приоритете индивидуальной величины (или личности), то вторую, столь же основополагающую, диагностическую черту образует нравственная стимуляция по Кропоткину. По сути дела, эти две константы - личность и нравственность - никак нельзя развести в одном гнозисе и ещё Вл.Соловьёв определил это положение как "действительность нравственного порядка", дав ему философскую формулу: "Безусловное нравственное значение человеческой личности требует для неё совершенства или полноты жизни"(1999, с.234).
Открытие Кропоткина, невзирая на отвлечённо-философскую природу, имеет определённый выход в общественную жизнь России, давая общее объяснение феномену повышенной революционности русского общества в досоветский период. Тезис о ничтожности личности в реальном бытие, в настоящем, нигде и никогда не имел столько наглядных примеров и эмпирических доказательств, как в России, на всём протяжении российской истории - от Владимира Красное Солнышко до Владимира Путина. Как раз угнетённость и ничтожество личного достоинства русского человека генерировало протестантский дух русского народа и не только необходимо понуждало к разрушению этого болезненного состояния в настоящем, но и гнало этот дух в будущее - в мечту, надежду, иллюзию, утопию, анархию и ноосферу.
Одержимость будущим (термин "футурология" появился в середине ХХ века), хотя и следует из библейских глубин, для русского характера не просто типична, но является сугубо национальным заболеванием. Даже проницательнейший Н.А.Бердяев, наблюдая воочию признаки этой раздвоенности, не мог подыскать подходящего объяснения, кроме описательной фиксации факта, и он писал: "Эта противоречивость создана всей русской историей и вечным конфликтом института государственного могущества с институтом свободолюбия и правдолюбия народа. Вопреки мнению славянофилов, русский народ был народом государственным - это остаётся верным и для советского государства - и вместе с тем это народ, из которого постоянно выходила вольница, вольное казачество, бунты Стеньки Разина и Пугачёва, революционная интеллигенция, анархическая идеология, народ искавший нездешнего царства правды"(1990, с.15; выделено мною - Г.Г.). Мотивация будущего пронзает практически все главные русские энциклики: философию (учение о Всеединстве), науку (теория ноосферы), социологию (тезис "светлое будущее мира"), религию (Царство Божие). Кропоткин не был бы русским мыслителем, если не отдал бы дань этому вожделению, но в действительности князь не следовал за общественной модой, а будущее как таковое, как ноуменальное воплощение своего открытия, поставил творческим замыслом, венчающим комплекс духовных постижений.
В будущее Кропоткин транслировал общественную организацию, где анархизм поставлен связующей третьей реальностью; эту организацию князь назвал "коммунизмом". Одной из причин, причём самой безобидной, дискредитации учения Кропоткина является вольное или невольное отождествление "коммунизма", данного князем, с морфемой, господствующей на политических, экономических или социологических аренах, исключающей в своей основе прежде всего личностный актив.Тогда как Кропоткин ставит во главу угла, как концептуальное ядро, свободу личности, тобто параметр всецело духовной консистенции, и исторической несуразностью можно объяснить терминологическое сходство этих двух предметов со столь полярным содержательным отличием. И если в авторском тексте логии Кропоткина отсутствует четкая формулировка этого содержательного отличия, то аналитическая обязанность принуждает к самостоятельному выведению того, что делает коммунизм Кропоткина исключительно оригинальным производством, несопоставимым по смыслу со своим терминологическим аналогом. В общей характеристике своего детища князь записал: "Коммунистические учреждения и привычки необходимы для общества не только как способ разрешения экономических затруднений, но также и для поддержания и развития тех привычек общественности, которые сближают людей, создают между ними отношения, обращающие пользу каждого в пользу всех, - учреждения, соединяющие людей вместо того, чтобы разъединять их"(1999, с.238). Духовно-нравственное наполнение данной сентенции делает всю общественную конструкцию Кропоткина самобытным образованием, могущим быть названным духовным коммунизмом, а его сердцевину в таком случае составит духовный анархизм. Духовная специфика тут заявляет о себе тем, что русская философема "человек условие человека" получает свой эквивалент - "пользу каждого в пользу всех".
Отсюда исходит целый ряд последствий, которые создают объективные признаки внутренней структуры своеобразного духовного коммунизма, а выражаясь в ином аспекте, то русский князь выставил всем известный объект (коммунизм) в дотоле неизвестном, духовном, облике. Первое: Кропоткин утверждает, что "...коммунизм нельзя навязывать свыше. Без постоянной, ежедневной поддержки со стороны всех он не мог бы существовать; он задохся бы в атмосфере власти"(1999, с.242). Категорическим императивом, то есть основополагающим необходимым уложением, духовного коммунизма Кропоткина должно выходить повеление о том, что коммунизм не может быть внешним, что коммунизм нельзя декретировать либо декларировать и что коммунизм суть двигатель внутреннего сгорания общества. В соответствие с этим князь решительно отвергает ту целевую установку, какую в первую голову преследует всякая модификация внешнего коммунизма (экономическая, социальная, советская, марксистская, ленинская) в реальной действительности, а именно: политическую власть. Этим самым Кропоткин, протестуя против ничтожества личности, изымает свою коммунистическую вкупе с анархической структуру из властолюбивой и властьпредержащей атмосферы действующих реалий в настоящем времени и предназначает её для грядущей эпохи, соответственно русскому заболеванию.
Второе: "Коммунизм, как стремление народных масс к более справедливой жизни, стар, он существовал уже в древности..."(1999, с.176). В этом лаконизме содержится qualitas occulta (скрытое свойство) всей духовной декларации князя, ибо "стремление к справедливости" есть неистребимое чувство, как отдельного человека, так отдельных народностей, и по своей духовной ёмкости оно стоит в ряду вечных призывов, которые могут только родиться, - оно и зародилось в глубокой библейской древности, - но никогда не исчезают, вне зависимости от того, возможен ли принцип всеобщей справедливости. Справедливость, внутреннюю определённость которой Кропоткин видит в библейском завете и содержательность её раскрывает через формулу первосвященника Гиллеля, русский князь закладывает в субстрат своего оригинального представления о нравственности. В этом состоит новаторство и самобытность духостояния русского мыслителя, - для сравнения: Вл.Соловьёв вывел свою систему нравственности из чувства стыда, а И.Кант построил свой "моральный мир" на чувстве блаженства.
Справедливость в кодексе Кропоткина определяет своей духовной природой тот рубеж, какой пролегает между двумя разноликими коммунистическими системами. И это составляет третье важнейшее свойство духовного коммунизма князя П.А.Кропоткина. Князь утверждает: "Всё будет зависеть от того, с какими основными воззрениями мы приступаем к коммунизму. Сама коммунистическая форма общежития отнюдь не обусловливает подчинение личности. Больший же или меньший простор, предоставленный личности в данной форме общежития, - если только она не устроена заранее в подначальной, пирамидальной, форме, - определяется теми воззрениями на необходимость личной свбоды, которые вносятся людьми в то или другое общественное учреждение...Коммунизм - учреждение хозяйственное; и, как таковое, он отнюдь не предрешает, какая доля свободы будет предоставлена в общине личности, почину личности и отпору, который встретит в отдельных личностях стремление к утверждению однажды установленных обычаев навеки в определённой, окаменелой форме. Коммунизм может стать подначальным, и в таком случае община неизбежно гибнет; и он может быть вольным и привести в таком случае, как это случилось даже при неполном коммунизме в городах двенадцатого века, к зарождению новой цивилизации, новой жизни, обновившей тогда Европу. Из этих двух форм коммунизма - вольного и подначального - только тот и будет иметь задатки прогресса и жизни, который сделает всё, что возможно, чтобы расширить свободу личности во всех возможных направлениях". В качестве завершающего резюме Кропоткин выводит: "Коммунизм, конечно, может быть начальническим, принудительным, и в этом случае, как показывает опыт, община скоро гибнет,- или же может быть анархическим". И в дополнение: "Имея анархию как цель и как средство, коммунизм становится возможен, тогда как без этой цели и средства он должен обратиться в закрепощение личности и, следовательно, привести к неудаче"(1999, с.с.611,615-616,613,616)
